«Видеть страдающего человека и не иметь возможности ему помочь — это больно»
Смогут ли врачи в России помогать трансперсонам, если это будет вне закона
Законопроект, запрещающий «смену пола»i планируют рассмотреть в Госдуме во втором чтении 13 июля. Источник «Вёрстки» сообщил, что инициативу скорее всего примут сразу в двух финальных чтениях. Поправки к закону, как выяснила «Вёрстка», могут ввести ответственность не только для врачей, помогающим людям в транспереходе, но и для самих трансгендерных персон. Теперь российские эндокринологи опасаются увольнений, если они продолжат принимать транспациентов, хирурги планируют проводить операции за рубежом, а психиатры прогнозируют рост суицидов и самокалечения.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Гинеколог писала: „Тебе не ко мне надо, а в психушку“»
«Завязывай с этой хуйнёй, ты просто завидуешь мужчинам», — сказал психиатр *трансмаскулинномуi небинарному журналисту из Петербурга Аларику, когда тот несколько лет назад обратился за психиатрической помощью.
Аларик с детства ощущал себя квир-персоной, но все его друзья из квир-сообщества были цисгендерными геями и лесбиянками (их гендерная идентичность совпадала с полом, приписанным им при рождении). «Я был как они, но не совсем. Это не давало мне покоя много лет. К 2017 году ситуация стала критической для моего ментального здоровья», — рассказал Аларик «Вёрстке», объясняя причины обращения к психиатру в частной клинике.
Так Аларик и понял, что квир-френдли врач (а именно так этого психиатра рекомендовали друзья) — не обязательно трансфрендли врач. Тот психиатр, узнав о проблеме пациента, стал говорить с ним фамильярно и довёл Аларика до слёз — «терапевтических», по мнению врача.
Вторая попытка обратиться к психиатру, чтобы «начать жить в ладу с собой», обернулась для Аларика не лучше. Психиатриня, отрекомендованная знакомыми как трансфрендли врач, настойчиво спрашивала у Аларика, не слышит ли он голоса.
Аларик понял, что она подозревает у него шизофрению: «Видимо, в её понимании человек без таких ментальных расстройств не может ощущать себя небинарной персоной», — считает он. После такого опыта Аларик надолго оставил попытки поднимать с психиатрами темы трансгендерности и небинарности: «Мне пришлось поставить крест на желании разобраться с тем, как мне быть со своей небинарностью, что я хочу изменить в себе».
В итоге знакомая Аларика направила его в «Центр Т»i и свела с транс-активистами, которые подсказали контакты трансспецифичного психиатра, а потом и эндокринолога — они помогли подобрать терапию.
Но на этом проблемы не кончились. Позже Аларик уже как трансмаскулинная персона столкнулся с трансфобными гинекологами. «Одна мне говорила „тебе не ко мне, а в психушку надо“, — говорит Аларик. — Другая, что мне надо а) ебаться б) рожать. А меня не интересует ни то, ни другое».
После начала войны Аларик вынужден был спешно уехать в Грузию, где с трансспецифичными врачами, «у которых есть экспертность и квалификация», всё ещё хуже, чем в России. Но там хотя бы не пытаются запретить транспереходы и медпомощь трансгендерным персонам на уровне законодательства.
Законопроект, запрещающий трансгендерный переход, был принят Госдумой РФ в первом чтении 14 июня 2023 года. Он предполагает исключение из законодательства положения, позволяющего менять гендерный маркер в документах, и запрет «медицинских вмешательств, направленных на смену пола человека, в том числе формирование у человека первичных и (или) вторичных половых признаков другого пола» (за исключением ситуаций, когда речь идёт об интерсекс-детях).
Законопроект планируется принять до конца весенней сессии Госдумы — скорее всего, уже 13 июля, подтвердил «Вёрстке» близкий к палате источник. Вероятно, инициативу примут сразу в двух финальных чтениях, утверждает он.
После вступления закона в силу врачи в России не смогут оказывать гендерно-аффирмативную медицинскую помощь — гормональную терапию и хирургические операции — на основании диагноза F64.0 (транссексуализм). Ко второму чтению в закон также могут внести поправки, вводящие ответственность не только для врачей, но и для самих участников трансперехода, уточнил источник.
В числе других поправок, которые одобрил комитет Госдумы по здоровью, РИА Новости называют аннулирование брака, «если один из супругов сменил пол», а также запрет на усыновление детей «сменившему пол человеку».
Несмотря на стигму к трансперсонам в российском обществе вообще и среди медиков в частности, в России есть врачи, которые лечили и поддерживали трансгендерных россиян. «Вёрстка» спросила у них, смогут ли они продолжать делать это дальше, если нет, то чем это грозит их пациентам.
«Облегчение страданий пациентов от гендерной дисфории — это волшебство»
Как уже писала «Вёрстка», с 2018 по 2022 год, по статистике ЗАГС, в России зарегистрировано около 2,7 тыс. случаев смены гендерного маркера в документах. Депутаты и чиновники называют это «большой цифрой». Население России при этом, по оценкам Росстата, на 1 января 2023 года составляло 146 447 424 человек. То есть за последние пять лет юридический переход совершили примерно 0,002% (две тысячных процента) населения России, подчеркивают в «Центре Т».
Много это или мало по сравнению с Европой?
Исследование, проведённое в Нидерландах, показало, что примерно 0,95% взрослого населения идентифицируют себя как трансгендерные люди. Если с некоторыми оговорками экстраполировать этот показатель на ЕС, то в Европейском Союзе должно быть около четырёх миллионов трансгендерных людей.
Но даже эти две тысячных процента населения России, обращаясь к врачу, не могут рассчитывать на адекватное, профессиональное и человечное отношение по умолчанию. Лишь немногие из врачей — ЛГБТиК-френдли, и уж совсем не каждый второй обладает специфичными знаниями, позволяющими работать с трансперсонами на высоком профессиональном уровне. Чтобы изменить ситуацию к лучшему, инициативная группа «КилькоТ-Действие» проводит специальные курсы для врачей. Одна из преподавательниц на этом курсе — врач-эндокринолог, специалистка по медицинской информации и научной коммуникации, ведущая канала «Эндоновости» Ева-Лилит Цветкова.
«Когда мне было 10 лет, я сломала ногу, катаясь на коньках. Кости неправильно срослись, в итоге порядка пяти лет моей жизни прошли в гнетущей атмосфере больниц, — рассказала „Вёрстке“ Цветкова. — Тогда я и решила стать врачом — врачом, который будет более бережно обходиться с пациентами по сравнению с тем, как обходились со мной».
Ева-Лилит — москвичка, в 2009 году поступила на лечебный факультет Первого Московского государственного медицинского университета им. И. М. Сеченова. В 2021‑м окончила аспирантуру кафедры эндокринологии.
«Эндокринология меня ещё со школы завораживала», — объясняет она выбор специализации.
Эндокринолог лечит не только людей с диабетом или заболеваниями, например, щитовидной железы — это один из ключевых медицинских специалистов для трансперсон, которые решились на гормональную терапию, чтобы приобрести желаемые черты — женские или мужские. Эндокринолог помогает индивидуально подобрать максимально эффективную и безопасную схему приёма гормональных препаратов, обсуждает с пациентом, каких изменений он хочет добиться и какие из них с помощью гормональной терапии возможны, к чему надо быть готовым и какие анализы необходимо сдавать.
Ева-Лилит Цветкова вспоминает, что первая трасгендерная женщина пришла к ней на приём, когда она работала в государственном медучреждении. Но как ей помочь, врач не знала, потому что ни в институте, ни в ординатуре про гормонотерапию и трансгендерность ничего не рассказывали.
В 2018 году она прошла курс о трансгендерности инициативной группы «Т‑Действие» для врачей и решила связать свою профессиональную жизнь с этой темой, «причём не только в сфере медицинской практики, но и в области правозащитной и активистской деятельности». Потом переехала в Санкт-Петербург.
«Борьба с системной несправедливостью отвечает моим ценностям как человека и как врача, — говорит Ева-Лилит Цветкова. — Мне нравится вести гормональную терапию у людей, которые делают переход, потому что это не лечение „болезни“ как таковой, а облегчение страданий от гендерной дисфорииi Происходящие перемены очень заметны и довольно быстро приводят к результату. А взаимодействовать со счастливыми пациентами и пациентками — это волшебство».
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«За замечательных врачей обидно и страшно»
«Волшебство» на приёме врача у трансгендерного человека происходит далеко не всегда.
Трансфеминнаяi персона, представившаяся «Вёрстке» как Кода, рассказала, что несколько лет назад в связи с сильным раздражением кожи рук, «вплоть до глубоких ран», обратилась в городскую поликлинику Санкт-Петербурга к терапевту.
Терапевтка прямо во время рассказа пациентки о своих проблемах начала вполголоса обсуждать её со своей помощницей-медсестрой, «посмеиваясь и буквально показывая пальцем». «Она рассуждала вслух, мальчик я или девочка. Я могу понять такое отношение „за глаза“, но это было прямо в моём присутствии, будто меня там нет, — рассказала „Вёрстке“ Кода. — Уж от кого, а от врача, которому зачастую приходится рассказывать самые личные вещи о себе, подобного хамского поведения не ожидаешь! Само собой, это было первое и последнее моё посещение данной поликлиники».
Транс-активисты считают, что многие врачи, допускающее некорректное обращение с пациентами, просто не знают, как можно общаться этично. Терапевтов, которые хотят стать транскомпетентными врачами, а также урологов, гинекологов, эндокринологов и врачей других медицинских специальностей они зовут на курс о трансгендерности от «КилькоТ-действия».
Правда, в клиниках, где дружественные трансперсонам врачи работают, случаются скандалы, когда вслед за совершеннолетними пациентами приходят их родители, угрожают врачам, требуют прекратить «лечить» их детей. Такое бывало и в практике Цветковой.
Но одно дело — скандалящий трансфобный родитель на ресепшн клиники, совсем другое — потенциальная вероятность административного или уголовного преследования врача или руководства клиники.
«Чем эта тенденция может грозить врачу? Как минимум санкциями со стороны клиники, увольнением, потому что клиники не любят, когда у них скандалят, — говорит Ева-Лилит. — Возможно, в законе будут пытаться помощь трансгендерным людям подвести под врачебную халатность. Пока слишком мало данных, чтобы что-то утверждать, кроме того, что законопроект противоречит другим законам России, тому же федеральному закону „Об основах охраны здоровья граждан“».
Обученные специалисты, чья работа с транслюдьми пока легальна, объединяются в чаты, где могут делиться практикой и спрашивать совета друг у друга. «Те врачи, которые уже прошли обучение у нас, в подавляющем большинстве своём остаются союзниками для транслюдей. Их количество, к сожалению, не гигантское, потому что курс платный — нужно как-то компенсировать работу лекторов, — объясняет Ева-Лилит. — Но при всём при этом раз в полгода 20 – 25 человек на курс для врачей набираетсяi, и такое же количество набирается на курс для психологов и помогающих специалистов».
С момента, когда началось обсуждение законопроекта, запрещающего траспереход, в этих врачебных чатах всё больше горького сожаления, замечает Цветкова: «Конечно, они пишут и обращения против. Но я очень сильно переживаю за наших замечательных врачей, которые поддерживают гуманистические ценности. Обидно и страшно за них».
Цветкова надеется, что несмотря на все потенциальные законодательные ограничения, сочувствующие врачи найдут способы продолжать помогать российским трансгендерным пациентам. «Другой вопрос, сколько человек решится эту работу продолжать, если она будет нести риски, — подчеркивает она. — И не мне призывать коллег эти повышенные риски на себя брать, потому что я даже не в России теперь».
Планы на переезд из страны у неё были и раньше, но осуществились они после начала полномасштабной войны России против Украины.
«В моей ситуации одним из факторов были личные угрозы, которые я и мой партнёр получали, живя в Петербурге, — говорит Ева-Лилит. — В связи с этим мы и выбрали место, куда ближе всего можно было выехать — в Финляндию. Сейчас я жду, что будет рассмотрено моё дело по запросу на убежище. При этом я не считаю, что эмиграция — единственно правильный этический шаг, что люди, которые остаются в России, какие-то не такие».
По данным Цветковой, дружественные хирурги, например, изучают возможность проводить операции «в соседней стране», чтобы трансперсоны могли бы приехать туда без визы. «Кроме того, многие вопросы по терапевтической части можно решать удалённо, — отмечает она, но добавляет: — Это всё, естественно, приведёт к удорожанию медпомощи. А трансгендерные люди, как правило, не очень обеспечены, и не все могут легко себе позволить не то что операцию, но и просто платный приём у эндокринолога и платные анализы».
«Неконтролируемое самолечение может привести к смерти»
Специалисты, которые чутко и с уважением относятся к трансгендерным пациентам, работают не только в Санкт-Петербурге и Москве, но и в регионах.
«Но в Сибири, например, взаимодействие с врачами становится всё сложнее из-за текущих реалий, — рассказал один из транс-активистов „Вёрстке“ на условиях анонимности. — В Новосибирске закрылась единственная в Сибири нормальная комиссия для трансгендерных людей. Многие врачи больше не готовы взаимодействовать с инициативами, которые помогают трансгендерным людям».
Общаясь с представителями клиник, активисты слышат, что если транспереход запретят на законодательном уровне, то и руководство клиник может запретить врачам работать с трансгендерными персонами: «Никто не хочет потерять лицензию и работу», — рассказал собеседник «Вёрстки».
Тем ценнее, что сейчас в Новосибирске всё ещё есть врачи, которые считают своим профессиональным долгом помогать транперсонам. Одна из них — выпускница Новосибирского государственного медуниверситета, кандидат медицинских наук, эндокринолог Алёна Абраменко.
«Один из моих пациентов однажды обратился за консультацией в обычную поликлинику. А эндокринолог выгнал его с приёма со словами: „Я вам никакие препараты назначать не буду, не придумывайте то, чего нет, у вас нет никаких проблем и лечить вас не нужно“, — рассказала Абраменко „Вёрстке“. — Мне это непонятно. Если человеку требуется помощь и ты в состоянии помочь, почему ты не хочешь этого делать?»
Сама она встретилась с первым трансгендерным пациентом около пяти лет назад — и, как и многие эндокринологи без специальных знаний, сперва растерялась.
«Было удивление и было любопытство, как такая терапия возможна. То есть теоретически я понимала, что, убрав определённое количество гормонов и добавив нужное количество других, в принципе, получишь результат, — вспоминает Абраменко. — Но первое время у меня был внутренний страх сделать что-то неправильно».
Проявив эмпатию к первой трансперсоне, попавшей к ней на приём, Абраменко начала изучать аспекты помощи этим пациентам и стала одной из немногих трансфрендли эндокринологов в Новосибирске — и к ней на приём стало записываться всё больше трансперсон. Пару лет назад она прошла курс для врачей о трансгендерности. К 2023 году к ней обратились порядка тридцати трансмужчин и трансженщин.
Запрет на медицинские процедуры и назначения «по смене пола» (в формулировках законопроекта) приведёт к тому, что люди, лишённые помощи врачей, обратятся к самолечению.
«Процентов 60 – 70 пациентов приходят ко мне, и так уже принимая гормональную терапию. На мои вопросы, кто, где и как им её назначил, они отвечают, что искали схемы терапии самостоятельно, — говорит Абраменко. — Например, они покупают препараты и начинают их принимать без предварительных анализов. Конечно, это пугает».
Среди самых тяжёлых последствий неконтролируемой гормональной терапии Абраменко называет тромботические осложнения, которые могут приводить к инфарктом, инсультам и смерти пациента.
«Люди читают, что такая-то схема кому-то помогла справиться с дисфорией, приобрести желаемую внешность, и не задаются вопросом, кому она не помогла, — объясняет врач. — Но обычно, когда схема не помогла, отзывы в интернете уже не пишут».
Большая часть пациентов Абраменко — трансмужчины, потому что им требуется выписка лекарственного препарата по определённой форме рецепта, без которого гормоны им в аптеке не продадут.
«Трансженщины же могут покупать свои препараты без рецепта, соответственно, они меньше наблюдаются у врачей. Когда они до меня доходят, я корректирую им терапию, говорю, какие обследования нужно пройти и с какими анализами прийти повторно, но многие во второй раз не приходят. Я думаю, из-за финансовой составляющей», — говорит Абраменко.
Своих пациентов, которые совершили переход, она успокаивает тем, что «обратного пути нет, а назначенная терапия будет проводиться».
«А вот что делать с пациентами, которые только собирались начинать переход, — большой вопрос. В ущерб своей репутации клиники и врачи работать не смогут, — говорит Абраменко, но добавляет: — С другой стороны, как нам могут это запретить? Рецепт выписать пациенту мы, наверное, не сможем, скорректировать терапию, если человек сам себе вредит, тоже не сможем. Если человек принимает неадекватные дозы гормонов, мы обязаны ему помочь».
Она надеется, что юристы, помогающие транперсонам, помогут и врачам, чтобы те не потеряли право и возможность лечить людей и заниматься делом своей жизни: «Просто про каждого пациента можно долго и много рассказывать, как они меняются на терапии, как меняются их глаза, как улучшается настроение, расправляются плечи. Они становятся более уверенными в себе, более счастливыми — и это главное».
«Весь этот мир, связанный с болью»
«Дожив до достаточно взрослого возраста, о трансгендерности я знала очень поверхностно. Но так получилось, что в моём поле зрения оказались один за другим несколько трансгендерных людей, которые были родственниками моих коллег-врачей, — рассказала „Вёрстке“ Надежда Панова, психиатр и основательница центра ментального здоровья „Эмпатия“ в Москве. — Они обращались ко мне с жалобами на депрессивное психическое состояние. Так передо мной открылся весь этот мир, связанный зачастую с болью, с тяжёлыми переживаниями».
В то время, когда первые трансгендерные пациенты обратились к ней, Панова работала психиатром в государственном учреждении.
«Я почти ничего не знала о трансгендерный людях, но все они, кому я облегчила депрессию, были благодарны за человеческое отношение, отсутствие стигматизации, с чем они нередко сталкиваются в других учреждениях, — вспоминает Панова. — Ко мне пошёл поток».
Устав от нагрузок и условий работы в поликлинике, Панова ушла в частную практику. Сначала открыла свой кабинет в Реутове, а в 2018 году — клинику.
В какой-то момент транс-активисты напрямую спросили у Пановой, можно ли направлять к специалистам её клиники пациентов, которые боятся встретиться с оскорблениями и дремучестью в других местах. Причём такое отношение к себе они встречали не только у обычных врачей в районной поликлинике, но и на специальных комиссиях, которые должны проходить люди, желающие сменить гендерный маркер в документах. Поэтому в «Эмпатии» решили открыть собственную комиссию, которая выдаёт справки «Об изменении пола».
Как устроены комиссии, которые определяют возможность гендерного перехода
Комиссии по гендерному переходу состоят из психиатра, медицинского психолога и сексолога. Как правило, они платные и стоят около 30 тысяч рублей. Сперва человеку нужно обратиться к психиатру за постановкой диагноза «транссексуализм» (F 64.0 по МКБ-10). Если человек хочет сменить документы, то после постановки диагноза психиатром ему нужно обратиться в комиссию, которая, если всё пойдёт гладко, выдаст справку № 087/у «Об изменении пола». С этой справкой можно идти в ЗАГС и менять в паспорте имя и гендерный маркер.
На комиссию в «Эмпатию» приезжали и люди из других регионов, не только из Москвы, потому что не во всех городах такие комиссии в принципе были и есть.
«Как правило, к нам приходят персоны, которые уже достаточно давно, ещё с препубертатного периода, начали испытывать тягостные переживания от дисфории, — говорит о пациентах Панова. — И диагноз „транссексуализм“ — в терминах официальных документов РФ — у них уже стоит. Это диагноз может поставить любой психиатр при наблюдении за пациентом и выявлении соответствующих диагностических критериев».
Всё это прописано в документах Минздрава РФ, и частные, и государственные клиники получают на это одинаковые лицензии и одинаково отвечают перед законом, объясняет Панова. Стандарт оказания медпомощи при диагнозе «транссексуализм», согласно которому психиатры обязаны направлять человека с выявленным «транссексуализмом» к эндокринологу, тоже одинаков для всех.
У эндокринолога пациенты получают рекомендации по гормональной коррекции своей внешности. «На комиссию они приходят уже к тому моменту, когда они уже настолько изменили свою внешность с помощью гормональных препаратов, с помощью имиджа, что людям уже сложно жить с их паспортами, — говорит психиатр. — Представьте, они пытаются войти в самолёт или устроиться на работу, а к ним предъявляют претензии о несоответствии внешности и гендерного маркера в их документах».
Психиатры на комиссии делают всё то же самое, что и психиатр, поставивший до этого диагноз «транссексуализм»: проверяют соответствие жалоб диагнозу, исключают наличие серьёзных психический расстройств, исследуют жизненную ситуацию пациента, чтобы не навредить ему.
«Транспереход — это вообще история не про секс, — отмечает Панова. — Большинство транслюдей вовсе не хотят демонстрировать свою трансгендерность. Они просто хотят быть незаметными, выглядеть согласно тому гендеру, в котором они себя ощущают. Хотят иметь имя и документы, согласно этому гендеру, и вообще спрятаться в толпе, чтобы никто не знал, что когда-то их звали по-другому и когда-то они по-другому выглядели».
Конечно, некоторые активисты не скрывают своей трансгендерности и борются за права других трансперсон, «но подавляющее большинство трансперсон незаметно ходят рядом с теми же гражданами, которые воюют за принятие закона, работают с ними вместе или живут в соседнем подъезде, не желая ничем выделяться из толпы», говорит Панова.
Перспектива полного запрета трансперехода приводит её в ужас — как профессионала и как человека. Панова надеется, что законодатели оставят трансперсонам возможность хоть в каких-то учреждениях, пусть даже исключительно государственных, получать необходимую им медпомощь и назначения.
Транс-активисты судя по публичным заявлениям, больших надежд на адекватность депутатов уже не питают.
«Безусловно, этот законопроект нарушает права и свободы человека. Безусловно, его задачи политические, в которых нас просто используют для продвижения своих интересов, — цитирует „Центр Т“ своего руководителя Яна Дворкина. — Да, сейчас такое время, что подобные вещи могут происходить. Но это преступно, и это не сможет длиться вечно. Преступные законы легче будет потом отменить. И мы приложим к этому все силы. Наша задача — дождаться этого времени, дожить, сохранив себя».
«Найти бы хоть одного без порезов на предплечьях»
Двадцатилетний транспарень Михаил в прошлом году искал психотерапевта, чтобы разобраться «со своими психологическими проблемами». Ещё не зная про существование транссообществ и организаций, помогающих трансперсонам, Михаил, по совету знакомых, пошёл в одну из крупных психотерапевтических клиник Москвы.
«Конкретно мне тогда нужно было скорее просто сочувствие, чтобы не делиться с родственниками моральными терзаниями по поводу желания начать транспереход, — рассказал Михаил „Вёрстке“. — Несмотря на то, что психотерапевтка была со стажем и отзывы у неё были положительные, она не провела со мной и двух сеансов. Просто в середине второй встречи встала из-за стола, сказала, что я страдаю фигнёй, и ушла».
Психиатра Надежду Панову ни эта, ни другие подобные истории не удивляют. Не удивляют её и шрамы на руках людей, ожидающих своей очереди на диванчике в клинике в день комиссии по смене пола.
«Найти бы хоть одного без порезов на предплечьях! — горько говорит она. — Как правило, наши трансгендерные пациенты — это люди, прошедшие через страдание, депрессию, отчаяние».
Гендерная дисфория не лечится ни антидепрессантами, ни какими либо другими препаратами, утверждает психиатр: «Нигде не изобретено таблетки от трансгендерности. Если запретить транспереход, люди будут обречены на страдания. Будут случаи самокастрации, возрастёт количество суицидов, самоповреждений, тяжелых депрессий».
Те врачи «Эмпатии», которые работают в комиссии по гендерному переходу, и сами находятся в тяжёлом психологическом состоянии.
«Мы испытываем глубокую душевную боль. Представьте: видеть, что рядом страдающий человек, который думает о том, чтобы свести счёты с жизнью, и не иметь возможности ему помочь — это больно, — говорит Панова. — Тем более, когда ты знаешь, что на самом деле способ есть. Но он не доступен этому конкретному человеку».
Где найти трансфрендли врача?
На сайте «Т‑действия» http://t‑action-team.org/find-your-doctor/
В телеграм-боте «Килькот-медбот» https://t.me/kilkot_medbot
На сайте «Центра Т» https://centre‑t.com/doctors
Текст: Рита Логинова
Обложка: Дмитрий Осинников