«Им запрещают произносить слово „мама“»

Старший сын журналистки Оксаны Гончаровой, которую обвиняют в убийстве бывшего партнёра-абьюзера, рассказал «Вёрстке», что у него больше нет денег на адвоката для защиты матери в суде.

Почти полтора года журналистка Оксана Гончарова, обвиняемая в убийстве своего бывшего партнёра-абьюзера Алексея Самусёва, провела в СИЗО Новое Гришино. Двоих общих сыновей Гончаровой и Самусёва забрал себе брат погибшего. Он лишил мать родительских прав и любой возможности общаться с мальчиками. Сама Оксана написала «Вёрстке» из СИЗО, что опекун запрещает детям даже произносить её имя. Их отец регулярно избивал Оксану на протяжении пятнадцати лет. Уже полгода она ждёт, пока суд соберёт присяжных. В интервью «Вёрстке» старший сын Гончаровой, 24-летний Пётр, признался, что деньги на адвоката у него заканчиваются.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

— Как вы прожили полтора года, которые ваша мама провела в заключении?

— Мама в СИЗО с сентября 2022 года, и до лета 2023 я чувствовал большое напряжение. Потом стало легче: человек такое существо — ко всему привыкает, и я не исключение. Меня эта ситуация многому научила, я уже справляюсь со своей жизнью сам. Раньше, когда мама была на свободе, я не был вовлечён в серьёзные взрослые дела, мама всем заправляла. Сейчас, когда её нет, приходится всё это решать самому — и её личные проблемы в том числе. Например, закрывать её кредит в 40 тысяч на ноутбук для работы. Я работаю в Электростали, на производстве, у меня зарплата тысяч 60–70 выходит, если с подработками. Из них я оплачиваю коммунальные услуги, покупаю маме в СИЗО продукты, вещи, лекарства. На услуги адвоката денег не хватает.

Я до сих пор живу в квартире, где всё это произошло. Я специально многое здесь поменял, чтобы ничего не напоминало о прежней жизни, когда был жив тот человек. Один раз он мне приснился — меня даже передёрнуло от страха.

— Почему до сих пор не начался суд?

— В сентябре 2023 года мы вышли на суд присяжных. Несколько тысяч жителей Электростали получают приглашения стать присяжными, но до Нового года они вообще не приходили, поэтому заседание четыре раза переносили. В январе 2024 вдруг пришло целых двенадцать человек, по итогу отсеяли троих, и осталось девять присяжных, то есть недостаточно. Мама рассказала мне, что, например, отсеивают тех, кто был ранее судим по тем же статьям, что и обвиняемый. Один из присяжных сидел за убийство, другой оказался одноклассником судьи, с третьим тоже что-то было не так. Новое заседание назначили на конец февраля, надеюсь, на него присяжные придут.

Адвокат предупреждал нас, что суд присяжных будет очень сложно организовать, но это хотя бы какой-то шанс на то, что люди смогут вникнуть в мамину ситуацию и оправдать её. Срок, который могут дать ей по этой статье — «умышленное убийство», ст. 105 УК РФ, часть 1 — от 6 до 15 лет тюрьмы. Это много. Но мы не отчаиваемся.

Из письма Оксаны Гончаровой «Вёрстке»:

О чем я мечтаю? Конечно, о том, чтобы увидеть детей. Мечтаю, чтобы весь этот кошмар закончился. Хочу работать, хочу как прежде ездить на встречи и брать интервью. Хочу написать книгу и уже начала это делать. Еще есть огромное желание сходить в парикмахерскую и маникюрный салон.

В конце февраля снова будем собирать коллегию присяжных. Я стояла в зале судебных заседаний и смотрела на тех, кто пришёл. Пыталась понять, дадут ли им принять самостоятельное решение. Это невероятно сложно — определить для себя личность человека, которого не знаешь.

— Мне кажется ужасно несправедливым, что следователи квалифицировали случившееся как убийство, а не как самооборону.

— Я изучил много подобных историй, да и мама рассказывает, что из тех женщин, кто сидит с ней в СИЗО, многие действительно умышленно убили своих мужей. Но ситуации могут быть разные, и я считаю, что каждая история должна рассматриваться досконально: какие мотивы были у человека, почему она это сделала?

Мама не хотела убивать этого человека. Но, видимо, после всех лет, которые он над ней издевался, её переклинило, щёлкнул тумблер, и вот, к сожалению, к чему это привело. То есть сейчас она полностью раскаивается, она хочет и детей вернуть, и жить нормальным человеком, среднестатистическим россиянином, который может пойти в магазин, погулять со своими детьми, куда-то съездить, а не сидеть в четырёх стенах с посторонними людьми. Хотя на сокамерниц она не плюётся желчью и не считает их хуже себя. В конце концов у неё с этими женщинами много общего.

— В чём или, может, в ком вы больше всего разочаровались за то время, пока мать в СИЗО?

— Никогда в жизни я не мог представить, что я буду приезжать к матери в тюрьму. Но, знаете, мы все привыкли к новой жизни за последние два года: ушли крупные корпорации во многих сферах, музыка иностранных исполнителей на наших площадках не выходит, всё захватывается китайским рынком. Само осознание, что сейчас я сижу дома в тепле, а где-то война гремит, меня ужасает. Люди от этого страдают, гибнут дети и старики, а в нашей стране в это время проблемы не решаются.

Телевизор иногда включаешь и даёшься диву: все эти люди в пиджаках, лидеры фракции, члены партий и советники вообще не знают, как живёт народ. Элементарно идёшь в магазин и смотришь, какая у бабушек продуктовая корзина: два пакета крупы, тушёнка и сметанка самые дешёвые.

Но люди живут так, будто их это не касается. У общества нет никакой социальной ответственности, нет запроса на решение проблемы того же домашнего насилия. И полиция точно так же поступала в отношении мамы, когда этот человек её избивал. Они иногда говорили: «Ну вот когда он вас убьёт, тогда нас вызывайте». А может, вызывать-то уже некому было бы? Он её мог побить, и никто из соседей даже не интересовался, нужна ли помощь, потому что у всех своя хата с краю.

Из письма Оксаны Гончаровой «Вёрстке»:

В изоляторе, конечно, не просто: замкнутое пространство, монотонность дней, переживания. Но местный священник умеет успокоить. «Что наша жизнь? — окидывает он взглядом толпу прихожанок. — Перемещение из одной коробочки в другую. Люди из офиса возвращаются домой. Из дома спешат ещё куда-нибудь и садятся в машину, электричку, автобус. Приезжают в магазин, ресторан, кинотеатр. Вы, женщины, сейчас тоже в одной из коробочек, и пребывание в ней временно. В конце жизненного пути у всех будет последняя коробочка. Воспринимайте то, что с вами случилось, философски: человек всегда стремиться заключить себя в какое-то пространство. И так, в череде разных пространств, проходит его жизнь».

Одна девушка, которой я рассказала свою историю, выслушала и ответила: «Но я все равно вернусь к своему Мише!» «Почему?» — спросила я. «Потому что мне без него плохо», — расплакалась сокамерница. У девушки ч.2 ст.111 УК РФ. То есть потерпевший жив. Как правило, тюрьма для женщины — итог агрессии со стороны мужчины. Но не всегда. Иногда к печальной развязке ведёт маргинальный образ жизни обоих.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

— Как Оксана справляется?

— Когда я приезжаю к ней на свидания, я вижу у неё в глазах желание уехать со мной. Свидания длятся два—три часа, и мне, конечно, тяжело видеть, как ей там плохо. Я же знаю, какая она и через что она прошла.

За последние месяцы судья три раза давал разрешение на наши свидания — это неплохо. Я был у неё перед Новым годом и буквально несколько дней назад. Она очень рада, когда я приезжаю.

— А как себя чувствуют ваши младшие братья, которых взял под опеку брат погибшего? Вы общаетесь?

— Законом предусмотрено, что я как старший брат могу с ними общаться. Но дети находятся с Петром Самусёвым, и он препятствует нашему общению, а опека ссылается на закон о персональных данных. Мама тоже писала в опеку, ей довольно формально и сухо ответили, что Матвей ходит в какие-то секции. Мы считаем, это не та информация, которая может дать полную картину, что с детьми происходит.

Мама просит меня как-то с опекуном наладить общение, связаться с ним, но это трудно. Конечно, я их вспоминаю часто и скучаю. Но тут две стороны медали. С одной стороны, слава богу, что дети не оказались в детском доме. Это было бы гораздо хуже для них, это был бы огромный стресс. Но вторая сторона медали заключается в том, что опекун оборвал все связи детей со мной и их мамой. Мы с ними в последний раз созванивались в феврале 2023 года.

Он, наверное, до конца не понимает, каково это — воспитывать детей. Не понимает, что родитель ответственен за то, чтобы ребёнок сформировался как полноценная личность, как человек, который может жить в обществе, существовать в наше непростое время. А я не знаю, как он их воспитывает, потому что общаться с ними он не даёт. Бог ему судья. Насколько я знаю, его жена достаточно адекватная женщина и, наверное, хорошо к детям относится.

— Расскажите о братьях?

— Дети они не самые простые, психологически неустойчивые, особенно средний, Матвей. С ними надо проводить очень много времени, вкладывать в них много сил, мама об этом говорила.

Характером они чем-то пошли в отца, но от мамы в них тоже много, даже есть какое-то благородство. Мама рассказывала историю, как она водила младшего в бассейн и он как маленький мужичок сразу пошёл в баню, сказал: «Здорово, мужики». И потом этим мужикам сказал: «Папа убил маму». Мужики с круглыми глазами вышли с ним из парилки и начали искать, с кем ребёнок пришёл. Он показал на маму, они подумали, что это его сестра. В итоге разобрались, но вот это «Папа убил маму» значит, что он всё видел, понимал и испытывал к матери сострадание.

Я на 100% уверен, что они её помнят. Арсений, конечно, ещё маленький, ему только-только пять лет исполнилось. Но Матвей, я надеюсь, маму не забывает. Был правда момент в феврале, когда я с ним общался по видеосвязи и спросил: «Ты маму вспоминаешь?» Он палец ко рту приложил, мол, нельзя о ней говорить. Им запрещают произносить слово «мама», упоминать её. Опекуны пытаются оборвать все связи детей с мамой под предлогом того, что у них началась новая жизнь. Я рад, если они много делают для детей, на секции возят. Но могут ли они эмоциональную поддержку дать как настоящие родители? Вот в этом я сомневаюсь. Поэтому говорить об этом очень тяжело.

Если вам кажется, что я скуп на эмоции, то это не совсем так. Я должен зарабатывать деньги на своё пропитание и на жизнь, на адвоката для мамы. Мне приходится сохранять хладнокровие, потому что надо решать множество вопросов, и я просто не имею права тратить силы на эмоции. Это сейчас мои усилия могут не давать видимого эффекта, но на будущее обязательно повлияют. Все мои старания не впустую, я в этом глубоко убеждён. Это моя реальность, моя действительность, я её принял.

Из письма Оксаны Гончаровой «Вёрстке»:

В изоляторе я нахожусь больше года — год и четыре месяца. За все это время не получила ни одной весточки от младших детей. Опекун запрещает им даже произносить мое имя. Он очень старается, чтобы Матвей (средний сын) и Арсений (младший сын) забыли меня. Сердце разрывается от боли, но я не плачу. В тюрьме у многих женщин, если они вспоминают детей, слезы на глазах появляются на секунду-две, не больше. Все стараются гнать от себя тяжелые мысли, чтобы выжить, сохранить рассудок, не сойти с ума. Здесь чужие слёзы никому не нужны — самому плохо.

На свидания ко мне приезжает старший сын Пётр. Ему 24 года. Смотрю на него и радуюсь. Он моя опора в жизни, мое счастье, моя жизнь. Стараюсь всю свою любовь переключить на него. Но за младших детей идёт ярая борьба. Как говорит мой адвокат, жизнь богаче любых законов. Ситуация с детьми может повернуться в мою сторону в силу разных обстоятельств. Я верю, что дети будут со мной и готова ждать. А моему терпению можно позавидовать.

— Какие у вас надежды на исход суда?

— Видимо, срок у мамы будет, вопрос в том, насколько огромный. Но в жизни всё возможно, присяжные могут и оправдать. Всё зависит от того, как её история на суде преподнесётся. Для этого нам нужен адвокат, который будет её рупором. Но у меня такая модель мышления — я всегда только к худшему готовлюсь. Так легче, а если происходят позитивные вещи, я радуюсь: вау, есть справедливость в жизни. Я реалист, и в этом плане мы с мамой отличаемся: она всегда в облаках витала. Верила в суды и полицию, которые её не защитили от человека, систематически её избивавшего.

— А вы, когда были ребёнком, пытались за маму заступаться?

— Он бил её на протяжении всего моего взросления. Бухал и бил. Я за неё заступался и тоже попадал под горячую руку. Если я возникал между ним и мамой, он и меня мог ударить, например, передний зуб у меня выбит, то есть он на месте, но почерневший. В ухо как-то зарядил сильно кулаком. Но в большинстве случаев он просто отшвыривал меня маленького. Он свирепый человек, невероятно свирепый. У него такой гнев в глазах был, он и за нож хватался. При этом он был очень хитрый и понимал, что сядет, если всё закончится маминой смертью. Он был очень гадкий, подлый, и все это знали, даже его родители. Они перекрестились, когда он от них ушёл, потому что он так же громил квартиру своей матери, когда был пьяный. Зато его родители хотят теперь урвать с мамы компенсацию, там чуть ли не до делёжки доходит, кто из родителей получит компенсацию за его смерть от матери.

— Как жизнь с абьюзером, который избивал мать на ваших глазах, повлияла на ваше отношение к женщинам и детям?

— Я считаю, что это самые ответственные моменты в жизни мужчины — жениться и стать отцом. Для кого-то это просто красивый момент, картинка в инстаграме. А дальше что за этим следует? Некоторые люди повторяют поведение, которое видели в детстве, когда отец мог кинуться на мать и начиналась драка. И я понимаю, что если у меня будут дети, они будут брать с меня пример. И ударить ребёнка, женщину — это самый тупой и примитивный метод решения конфликтов в семье. Но что для меня удивительно: Россия на законодательном уровне — страна с традиционными ценностями, с традиционной семьёй. Политики постоянно говорят про семью, но при этом не касаются темы домашнего насилия. А это огромная проблема, и она касается всех. Меня вот коснулась.

Заседание суда по уголовному делу об убийстве Самусёва в Электростали назначено на 27 февраля 2024 года, сообщил адвокат Гончаровой Александр Гаранин. Второй адвокат Гончаровой Юнис Дигмар рассказал, что подал кассационную жалобу на апелляционное определение Краснодарского краевого суда, который оставил без изменений решение Анапского городского суда о лишении Оксаны родительских прав. Кассационная жалоба пока не принята к производству.

«Мы будем бороться в кассации и доказывать, что судом первой инстанции очень грубо нарушены процессуальные нормы, не назначена судебная психологическая-экспертиза детей, — пояснил „Вёрстке“ Дигмар. — И, соответственно, мы попытаемся решение Анапского суда и апелляционное определение отменить и направить дело на новое рассмотрение в суд первой инстанции».

На услуги адвокатов для матери Пётр Гончаров потратил уже больше миллиона рублей. Пока трудно сказать, сколько ещё денег понадобится, это зависит от хода суда. Если вы хотите помочь семье Гончаровых с оплатой адвокатов, напишите нам в телеграм @helloverstka, и мы передадим вам контакты Петра Гончарова.

Обложка: Рита Черепанова

Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →