Доносы, ссоры, буквы Z

После 24 фев­ра­ля мно­гие люди, рабо­тав­шие в гос­учре­жде­ни­ях, уво­ли­лись, пото­му что не захо­те­ли даль­ше сотруд­ни­чать с госу­дар­ством. Дру­гие реши­ли остать­ся на сво­их местах, посте­пен­но рас­ша­ты­вать систе­му изнут­ри или исполь­зо­вать рабо­чее поло­же­ние во бла­го. «Вёрст­ка» в кол­ла­бо­ра­ции с ФАС запи­са­ла моно­ло­ги акти­ви­сток, кото­рые рабо­та­ют на госу­дар­ство — о том, как они выска­зы­ва­ют свою пози­цию, участ­ву­ют в про­те­стах и справ­ля­ют­ся с внут­рен­ним кон­флик­том.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Акция „за нашего президента“»

До недав­не­го вре­ме­ни я рабо­та­ла дет­ским хорео­гра­фом в доме куль­ту­ры. Там и рань­ше про­во­ди­лось мно­го пат­ри­о­ти­че­ских меро­при­я­тий — напри­мер, кон­церт в день памя­ти вете­ра­нов Афга­ни­ста­на. К таким «празд­ни­кам» мы гото­ви­ли тан­це­валь­ные номе­ра, дети высту­па­ли с ними на сцене.

После нача­ла вой­ны ситу­а­ция усу­гу­би­лась. Одна­жды в нача­ле оче­ред­но­го кон­цер­та ко мне подо­шла дирек­тор дома куль­ту­ры и ска­за­ла, что в кон­це меро­при­я­тия всех детей и педа­го­гов нуж­но выве­сти на сце­ну и дать им таб­лич­ки с бук­вой Z — мол, это будет акция «за наше­го пре­зи­ден­та».

Я отве­ти­ла, что не вый­ду на сце­ну с такой таб­лич­кой, пото­му что это про­ти­во­ре­чит моим взгля­дам, и что я так­же не хоте­ла бы, что­бы это дела­ли дети. У меня млад­шие груп­пы — уче­ни­кам по 4–5 лет — и под­рост­ки. Я чув­ство­ва­ла за них ответ­ствен­ность.

Дирек­тор ста­ла кри­чать, что всем непре­мен­но нуж­но на сце­ну, ина­че не набе­рёт­ся доста­точ­но­го коли­че­ства детей. Под­рост­ки из моей груп­пы, кото­рые это виде­ли, испу­га­лись и после кон­цер­та вышли участ­во­вать в «акции». Но роди­те­лям малы­шей я ска­за­ла, что­бы на сце­ну их не выво­ди­ли.

Одна малень­кая девоч­ка всё же как-то слу­чай­но попа­ла на сце­ну и в ито­ге сто­я­ла там с бук­вой Z. После это­го фото­гра­фии и видео­за­пи­си «акции» раз­ме­сти­ли на стра­нич­ке ДК во «ВКон­так­те». Через два дня после меро­при­я­тия раз­ра­зил­ся скан­дал.

Мама той девоч­ки, кото­рая ока­за­лась на сцене, пошла к дирек­то­ру и ста­ла тре­бо­вать, что­бы мате­ри­а­лы уда­ли­ли из пуб­лич­но­го досту­па. Она гово­ри­ла, что это про­ти­во­за­кон­ная про­па­ган­да за счёт детей. Я тоже попро­бо­ва­ла обсу­дить эту ситу­а­цию с дирек­то­ром. Та ска­за­ла, что мама девоч­ки — «нацист­ка», что она «про­тив наших». Ещё дирек­тор заяви­ла, что боль­ше не хочет видеть эту девоч­ку в ДК и что её нель­зя пус­кать на выступ­ле­ния. Мол, такие «мерз­кие люди», как её мама, «насту­чат» на ДК и к нам нач­нут ходить с про­вер­ка­ми.

После это­го я раз­го­ва­ри­ва­ла и с самой мамой. Она пла­ка­ла. Рас­ска­зы­ва­ла, как с ней обща­лась дирек­три­са: уни­жа­ла, попре­ка­ла тем, что её доч­ка ходит на заня­тия бес­плат­но, а она — мама — ещё и «пра­ва кача­ет», сидя на «путин­ских хар­чах». Види­мо, дирек­три­са име­ла в виду посо­бие, кото­рое пола­га­ет­ся мно­го­дет­ным семьям. У той жен­щи­ны, дей­стви­тель­но, трое детей. Но посо­бия они не полу­ча­ют — никак не полу­ча­ет­ся его выбить. А живут они совсем не бога­то.

Мы вме­сте про­бо­ва­ли обра­тить­ся в город­ской коми­тет по куль­ту­ре, но там ска­за­ли, что ниче­го не могут сде­лать. Воз­мож­но, у дирек­три­сы есть какие-то свя­зи «навер­ху». В ито­ге маме при­шлось забрать доч­ку из ДК. Осталь­ные роди­те­ли, наблю­дая за всей ситу­а­ци­ей, про­сто мол­ча­ли и не пыта­лись всту­пить­ся.

После этой исто­рии я чув­ство­ва­ла себя вино­ва­той — я ниче­го не смог­ла сде­лать для этой семьи и не ста­ла про­дол­жать кон­фликт, что­бы не поте­рять рабо­ту. Но мама девоч­ки пони­ма­ла мою ситу­а­цию и даже бла­го­да­ри­ла за то, что я при­ня­ла уча­стие. Она ска­за­ла: «Это же наши дети, они за себя посто­ять пока не могут, зна­чит, это долж­ны сде­лать мы».

Из ДК меня спу­стя неко­то­рое вре­мя всё же уво­ли­ли. Но я ни о чём не жалею.

«Мы со студентами обсуждали, что такое захватнические войны»

Я уже доволь­но дав­но рабо­таю пре­по­да­ва­те­лем в госу­дар­ствен­ном вузе. За годы я при­вык­ла к тому, что, вне зави­си­мо­сти от гео­по­ли­ти­че­ской обста­нов­ки, у нас с кол­ле­га­ми все­гда есть неко­то­рые ака­де­ми­че­ские сво­бо­ды: пуб­ли­ко­вать­ся где угод­но, гово­рить сту­ден­там то, что счи­та­ешь нуж­ным, устра­и­вать дис­кус­сии, осве­щать раз­ные точ­ки зре­ния.

Но в какой-то момент всё поме­ня­лось. Труд­но ска­зать, когда имен­но. Про­цесс дегра­да­ции ака­де­ми­че­ской сре­ды шёл мед­лен­но и нерав­но­мер­но охва­ты­вал раз­ные реги­о­ны. Мой вуз пре­вра­тил­ся из оби­те­ли разу­ма в инстру­мент про­па­ган­ды совсем недав­но.

Сна­ча­ла пред­ста­ви­тель адми­ни­стра­ции, стыд­ли­во отво­дя гла­за, сооб­щил нам, что вуз не одоб­ря­ет того, что неко­то­рые сту­ден­ты посе­ща­ют про­тестные митин­ги, и попро­сил нас в свя­зи с этим быть осто­рож­ны­ми в выска­зы­ва­ни­ях.

Потом изме­ни­лись отно­ше­ния в кол­лек­ти­ве. Рань­ше мы с кол­ле­га­ми обсуж­да­ли вопро­сы, свя­зан­ные с нау­кой и обра­зо­ва­ни­ем, или обща­лись на отвле­чён­ные темы. После 24 фев­ра­ля на встре­чах тру­до­во­го кол­лек­ти­ва не услы­шишь ниче­го, кро­ме хей­та. В адрес сту­ден­тов, выска­зы­ва­ю­щих оппо­зи­ци­он­ные взгля­ды, и кол­лег, кото­рые отка­зы­ва­ют­ся участ­во­вать в про­па­ган­де, а так­же оппо­зи­ци­он­ных поли­ти­ков, лиде­ров ино­стран­ных госу­дарств и мно­гих дру­гих.

Нель­зя ска­зать, что обста­нов­ка в кол­лек­ти­ве изме­ни­лась рез­ко и ради­каль­но. И рань­ше мож­но было заме­тить, что она ста­но­вит­ся всё более эмо­ци­о­наль­но нездо­ро­вой. Но 24 фев­ра­ля как буд­то ста­ло точ­кой, после кото­рой люди с опре­де­лён­ны­ми взгля­да­ми почув­ство­ва­ли себя в сво­ей сти­хии. Слов­но они поня­ли, что теперь мож­но делать всё, что рань­ше не поощ­ря­лось — уни­жать, оскорб­лять людей, спо­рить и не при­во­дить разум­ных аргу­мен­тов. Кажет­ся, что вой­на осво­бож­да­ет самые низ­мен­ные чело­ве­че­ские поры­вы.

Что каса­ет­ся учеб­но­го про­цес­са, то он поме­нял­ся не вез­де. На факуль­те­тах и кафед­рах, где руко­во­ди­те­ли не при­над­ле­жат к «пар­тии вой­ны», всё оста­лось по-преж­не­му. Ведь, как пра­ви­ло, аги­та­ция и пуб­лич­ная под­держ­ка вой­ны в вузах — это ини­ци­а­ти­ва имен­но руко­во­ди­те­лей сред­не­го зве­на.

В мар­те нам спу­сти­ли мето­дич­ки из мини­стер­ства (о них писа­ли мно­гие СМИ). Но про­во­дить по ним лек­ции никто не застав­лял, и мно­гие про­сто их про­игно­ри­ро­ва­ли.

Я согла­си­лась про­ве­сти лек­цию о «спе­ци­аль­ной воен­ной опе­ра­ции», пото­му что реши­ла, что луч­ше это сде­лаю я, чем кто-либо дру­гой. Текст мето­дич­ки я не исполь­зо­ва­ла — он был нику­дыш­ным даже по мне­нию пре­по­да­ва­те­лей-сто­рон­ни­ков вла­сти. Вме­сто него я под­го­то­ви­ла соб­ствен­ный мате­ри­ал. Мы со сту­ден­та­ми обсуж­да­ли, что такое захват­ни­че­ские вой­ны, гово­ри­ли о спе­ци­фи­ке совре­мен­ных войн в целом, про­во­ди­ли парал­ле­ли меж­ду теку­щей ситу­а­ци­ей и воору­жён­ны­ми кон­флик­та­ми про­шлых лет. Сло­ва «вой­на» в отно­ше­нии про­ис­хо­дя­щей «спе­цо­пе­ра­ции» я ни разу не упо­тре­би­ла, но все всё поня­ли.

Сту­ден­там было инте­рес­но, они зада­ва­ли мно­го вопро­сов. К сча­стью, на лек­ции не было ни дру­гих пре­по­да­ва­те­лей, ни адми­ни­стра­ции, так что никто не кон­тро­ли­ро­вал меня.

На рабо­те я рас­про­стра­няю анти­во­ен­ные листов­ки, в том чис­ле листов­ки ФАС. Остав­ляю анти­во­ен­ные над­пи­си на сте­нах там, где это мож­но сде­лать без рис­ка. Я дол­го не хоте­ла писать на сте­нах, пото­му что пони­ма­ла, что убор­щиц могут заста­вить это сти­рать. Но жела­ние выска­зать­ся всё же побе­ди­ло. Мне было при­ят­но видеть, что рядом с мои­ми над­пи­ся­ми вско­ре появи­лись и новые. Най­ти еди­но­мыш­лен­ни­ков в нынеш­них усло­ви­ях — бес­цен­но.

Я верю, что сопро­тив­ле­ние воз­мож­но вез­де и все­гда. Люди выжи­ва­ли и оста­ва­лись людь­ми в нацист­ской Гер­ма­нии, в Гре­ции при «чёр­ных пол­ков­ни­ках, в Чили при Пино­че­те. Не мы пер­вые — не мы послед­ние. Поми­мо про­че­го, миро­вая исто­рия учит нас тому, что вой­на часто при­во­дит к кру­ше­нию авто­ри­тар­ных режи­мов.

Пом­ню, в фев­ра­ле, когда всё толь­ко нача­лось, у меня был минут­ный порыв уйти из вуза и уехать из стра­ны. Но я поду­ма­ла: кто будет вести заня­тия вме­сто меня? А вдруг это будет агрес­сив­ный про­па­ган­дист? Чему он научит сту­ден­тов?

Летом спи­кер Гос­ду­мы Вяче­слав Воло­дин заявил, что пре­по­да­ва­те­ли, высту­па­ю­щие про­тив «спе­цо­пе­ра­ции», долж­ны уйти со сво­их долж­но­стей. Тогда я окон­ча­тель­но реши­ла: нет уж, дуд­ки! Я оста­юсь. Я не хочу облег­чать им зада­чу по пре­вра­ще­нию сту­ден­тов в послуш­ное ста­до.

Я думаю, власть хочет заткнуть пре­по­да­ва­те­лей обще­ствен­ных наук. Ведь это люди, кото­рые зна­ют исто­рию, лите­ра­ту­ру, смот­рят на про­цес­сы через эту приз­му. Такие люди спо­соб­ны сопро­тив­лять­ся про­па­ган­де, и вла­сти это пони­ма­ют.

У меня нет внут­рен­не­го кон­флик­та из-за того, что я рабо­таю в гос­учре­жде­нии. Я не счи­таю, что наём­ные работ­ни­ки обя­за­ны при­дер­жи­вать­ся той же пози­ции, что их рабо­то­да­тель, или отве­чать за неё.

Есть пре­по­да­ва­те­ли, кото­рые в знак про­те­ста отка­зы­ва­ют­ся от гран­то­вой под­держ­ки. Пони­маю их резо­ны. С дру­гой сто­ро­ны, если госу­дар­ство не потра­тит эти день­ги на нау­ку, то у него оста­нет­ся боль­ше средств на вой­ну. В кон­це кон­цов, это день­ги нало­го­пла­тель­щи­ков, они пла­тят нам зар­пла­ту, что­бы мы дава­ли зна­ния их детям.

Я так­же пони­маю людей, кото­рые осу­дят меня за «сиде­ние на двух сту­льях». Я не высту­паю откры­то, не делаю заяв­ле­ния в СМИ, не при­зы­ваю людей выхо­дить на про­те­сты. Пото­му что я боюсь — и за себя, и за сво­их близ­ких. И всё же я ста­ра­юсь делать то немно­гое, что в моих силах.

Доро­гие мои кол­ле­ги, това­ри­щи по несча­стью. Ино­гда опус­ка­ют­ся руки, хочет­ся спря­тать­ся под стол и зажму­рить гла­за, но не сда­вай­тесь! Слы­ши­те про­па­ган­дист­ские речи началь­ства, от кото­рых вянут уши? Пред­став­ляй­те себе зву­ки при­ро­ды. И запи­сы­вай­те всё на дик­то­фон. Когда-нибудь это при­го­дит­ся. Мрак при­хо­дит и ухо­дит, а про­гресс оста­ёт­ся.

«Я стала видеть смысл только в протесте и активизме»

Рань­ше я рабо­та­ла одно­вре­мен­но в двух учре­жде­ни­ях куль­ту­ры. Вме­сте с кол­ле­га­ми я под­пи­са­ла несколь­ко кол­лек­тив­ных писем про­тив вой­ны. Вско­ре мы узна­ли, что в про­филь­ном депар­та­мен­те появи­лись спис­ки сотруд­ни­ков, кото­рые под­пи­сы­ва­ли эти пись­ма.

В одно из учре­жде­ний, где я рабо­та­ла, зво­ни­ли «свер­ху» и тре­бо­ва­ли, что­бы всех, чьи фами­лии ока­за­лись в спис­ках, уво­ли­ли. Но дирек­тор пред­при­нял мно­го уси­лий, что­бы сохра­нить коман­ду, и уво­ли­ли в ито­ге толь­ко одно­го сотруд­ни­ка. Насколь­ко я знаю, его соби­ра­лись тут же при­гла­сить обрат­но рабо­тать по дого­во­ру, но поче­му-то он так у нас боль­ше и не появил­ся.

Ещё от орга­ни­за­ции тре­бо­ва­ли, что­бы она пуб­лич­но про­де­мон­стри­ро­ва­ла под­держ­ку вой­ны — напри­мер, раз­ме­сти­ла в соц­се­тях пат­ри­о­ти­че­ское выступ­ле­ние арти­ста Вла­ди­ми­ра Маш­ко­ва. От это­го тоже уда­лось как-то отбить­ся. Вме­сто репо­стов Маш­ко­ва мы объ­яви­ли сбор для постра­дав­ших в так назы­ва­е­мых ЛНР и ДНР. Прав­да, для части сотруд­ни­ков этот ком­про­мисс всё же ока­зал­ся непри­ем­ле­мым, и несколь­ко чело­век ушли.

В июне ока­за­лось, что теперь мы долж­ны согла­со­вы­вать с про­филь­ным депар­та­мен­том всех парт­нё­ров — людей, кото­рых мы при­вле­ка­ем для сотруд­ни­че­ства с орга­ни­за­ци­ей. Для это­го нуж­но состав­лять спи­сок и пода­вать его «наверх».

На вто­ром месте моей рабо­ты ситу­а­ция сло­жи­лась ещё более труд­ная. В том учре­жде­нии руко­вод­ство и рань­ше часто зани­ма­лось само­цен­зу­рой. Запре­ща­лись про­ек­ты, в назва­ни­ях кото­рых было что-либо тра­ги­че­ское, «опас­ное» или тре­вож­ное. В них не долж­ны были фигу­ри­ро­вать, напри­мер, сло­ва «смерть» или «кости».

Год назад совет­ни­ком дирек­то­ра учре­жде­ния назна­чи­ли пути­ни­ста, чинов­ни­ка из совер­шен­но посто­рон­ней сфе­ры, кото­рый не раз­би­ра­ет­ся в спе­ци­фи­ке нашей рабо­ты. Он стал еди­но­лич­но при­ни­мать реше­ния о при­ё­ме новых сотруд­ни­ков. Пре­тен­ден­тов он отби­рал по внеш­не­му виду и поли­ти­че­ским взгля­дам. Так­же он стал руко­во­дить пла­на­ми и бюд­же­та­ми.

Теперь же орга­ни­за­ция донес­ла до всех руко­во­ди­те­лей новые пра­ви­ла рабо­ты. Всех контр­аген­тов и парт­нё­ров нуж­но про­ве­рять на лояль­ность к вла­сти и даже смот­реть их соц­се­ти. По фак­ту, на каж­до­го, с кем пла­ни­ру­ет­ся сов­мест­ная рабо­та, нуж­но гото­вить досье. Исклю­че­но сотруд­ни­че­ство с посоль­ства­ми и с «недру­же­ствен­ны­ми» стра­на­ми. Так­же контр­аген­ты и парт­нё­ры не долж­ны быть в спис­ках «запре­щён­ных» к сотруд­ни­че­ству — но спис­ки эти есть толь­ко у руко­во­ди­те­лей орга­ни­за­ции и у про­филь­но­го ведом­ства. По ним про­ис­хо­дит отдель­ная про­вер­ка.

Мно­гим моим кол­ле­гам сей­час при­хо­дит­ся пол­но­стью пере­кра­и­вать пла­ны и отка­зы­вать­ся от заду­ман­ных про­ек­тов, пото­му что их участ­ни­ки ока­за­лись в спис­ках «запре­щён­ных». Как имен­но эти спис­ки состав­ля­ют­ся — понять невоз­мож­но. В них есть люди, кото­рые вооб­ще никак не заяв­ля­ли о сво­ей поли­ти­че­ской пози­ции.

С нача­ла вой­ны я отка­зы­ва­лась про­во­дить в учре­жде­ни­ях раз­вле­ка­тель­ные меро­при­я­тия. Напри­мер, сабо­ти­ро­ва­ла под­го­тов­ку к обще­го­род­ско­му фести­ва­лю. На вто­рой рабо­те я зани­ма­лась толь­ко уже запла­ни­ро­ван­ны­ми про­ек­та­ми, свя­зан­ны­ми с нау­кой. Дове­дя их до кон­ца, я уво­ли­лась из орга­ни­за­ции.

В целом после фев­ра­ля у меня появи­лось ощу­ще­ние, что всё, что я делаю, бес­смыс­лен­но и ничтож­но. Потре­бо­ва­лось мно­го сил, что­бы пере­осмыс­лить всю рабо­ту за послед­ние годы и пере­стать счи­тать её бес­по­лез­ной. Но всё рав­но за что-то новое брать­ся не хочет­ся.

Я ста­ла видеть смысл толь­ко в про­те­сте и акти­виз­ме. Нача­ла вер­стать и печа­тать сти­ке­ры, кле­и­ла их, дела­ла рисун­ки по тра­фа­ре­ту, про­во­ди­ла малень­кие акции. Кто-то из моих дру­зей уехал, дру­гим было страш­но, а самый близ­кий чело­век полу­чил адми­ни­стра­тив­ное нака­за­ние за рас­клей­ку моих сти­ке­ров. Поэто­му при­хо­ди­лось дей­ство­вать одной. Но потом я при­со­еди­ни­лась к ФАС, и ста­ло гораз­до лег­че — в том, что я делаю, появи­лось боль­ше осмыс­лен­но­сти. Ещё я нача­ла помо­гать волон­тё­рам возить вещи в ПВР. Всё это под­дер­жи­ва­ет и даёт мне опо­ру.

Я не жалею о том, что ушла с одной из работ. Глав­ное — быть чест­ной и не тер­петь. Я виде­ла, что про­ис­хо­дит с кол­ле­га­ми, кото­рые веч­но вынуж­де­ны идти на ком­про­мис­сы и при­но­сить жерт­вы. От это­го теря­ешь здо­ро­вье, да и саму себя.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Такие разговоры ведут авторы насилия»

Я соц­ра­бот­ни­ца. Про мою поли­ти­че­скую пози­цию на рабо­те все зна­ют — меня ещё в 2021 году задер­жи­ва­ли на «наваль­нин­ге». В день нача­ла вой­ны ко мне подо­шла одна из кол­лег и тихо спро­си­ла, пой­ду ли я на митинг. Я кив­ну­ла и спро­си­ла: «А что?». Она попро­си­ла: «Возь­ми меня с собой». Так что после рабо­ты мы пошли вме­сте.

Наут­ро кол­ле­ги встре­ти­ли нас апло­дис­мен­та­ми. Ока­за­лось, нака­нуне они сле­ди­ли за ново­стя­ми и «боле­ли» за нас. С тех пор, пока про­дол­жа­лись митин­ги, кол­ле­ги всё вре­мя меня под­дер­жи­ва­ли, вол­но­ва­лись, встре­ча­ли на рабо­те с искрен­ней радо­стью.

Ока­за­лось, что у одной из сотруд­ниц есть род­ствен­ни­ки на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях. Она рас­ска­зы­ва­ет, какие ново­сти полу­чи­ла от них, а я рас­ска­зы­ваю то, что про­чи­та­ла в ино­стран­ных СМИ.

В пер­вый день вой­ны в одном из отде­ле­ний наше­го учре­жде­ния про­изо­шла неболь­шая сце­на. Кто-то из моло­дых сотруд­ниц ска­зал что-то одоб­ри­тель­ное по пово­ду «спе­цо­пе­ра­ции». Ей отве­ти­ли гро­бо­вым мол­ча­ни­ем, и эта тиши­на про­дол­жа­лась до кон­ца дня.

Мне на рабо­те пообе­ща­ли «все­на­род­ную под­держ­ку», если со мной что-то слу­чит­ся из-за моей анти­во­ен­ной актив­но­сти. На вся­кий слу­чай у меня на сто­ле лежат пустые под­пи­сан­ные листоч­ки для заяв­ле­ния на отпуск за свой счёт. Кол­ле­ги зна­ют, что с ними делать, если за мной при­дут.

У меня нет внут­рен­не­го кон­флик­та из-за того, что я рабо­таю на госу­дар­ство. Я счи­таю, что сей­час соци­аль­ные работ­ни­ки как нико­гда долж­ны оста­вать­ся на местах и выпол­нять свои зада­чи. Чем боль­ше госу­дар­ство тра­тит денег на вой­ну, тем мень­ше идёт на соци­аль­ную сфе­ру. В таких обсто­я­тель­ствах осо­бен­но важ­но, что­бы в учре­жде­ни­ях были адек­ват­ные люди.

Мы с кол­ле­га­ми посто­ян­но наблю­да­ем домаш­нее наси­лие и помо­га­ем постра­дав­шим. И нам очень зна­ком дис­курс нынеш­ней вой­ны: про «вер­нуть силой», «научить, раз по-хоро­ше­му не пони­ма­ет», «вос­пи­тать». А ещё «она сама вино­ва­та», «она меня спро­во­ци­ро­ва­ла». Такие раз­го­во­ры ведут авто­ры наси­лия, и под­дер­жи­вать их пози­цию нель­зя.

«Коллеги писали доносы»

Я рабо­таю в ПФР (Пен­си­он­ном фон­де Рос­сии). Неко­то­рое вре­мя назад нас при­нуж­да­ли сда­вать день­ги в поль­зу Мино­бо­ро­ны. Из все­го отде­ла я ока­за­лась един­ствен­ной, кто отка­зал­ся это делать. Когда кол­ле­ги об этом узна­ли, меня пора­зи­ла их реак­ция: они искренне не пони­ма­ли, поче­му я не хочу под­дер­жать «наших маль­чи­ков». Я, с тру­дом под­би­рая сло­ва, что­бы не поссо­рить­ся, поста­ра­лась объ­яс­нить им свою пози­цию. Хоте­лось, что­бы они заду­ма­лись, на что они жерт­ву­ют день­ги и не луч­ше ли помочь тем людям, кото­рые выво­зят постра­дав­ших из-под обстре­лов.

Мне каза­лось, что мои сло­ва нико­го не убе­ди­ли. Но недав­но я услы­ша­ла раз­го­вор сво­их началь­ниц — выяс­ни­лось, как мини­мум одна из них тоже не ста­ла сда­вать день­ги на под­держ­ку Мино­бо­ро­ны, пото­му что ока­за­лась соглас­на с моей пози­ци­ей.

Кро­ме того слу­чая, ни к каким дей­стви­ям и акци­ям меня на рабо­те пока не при­вле­ка­ли. Прав­да, началь­ство отде­ле­ния поста­ви­ло перед фак­том, что я, как и осталь­ные сотруд­ни­ки млад­ше 30 лет, запи­са­на в пат­ри­о­ти­че­ский моло­дёж­ный совет отде­ле­ния. Сами же руко­во­ди­те­ли выдви­га­ют­ся в кан­ди­да­ты от «Еди­ной Рос­сии» на осен­них выбо­рах муни­ци­паль­ных депу­та­тов.

В осталь­ном у нас на рабо­те мало что поме­ня­лось с нача­лом «спе­цо­пе­ра­ции». А вот на обще­ние меж­ду сотруд­ни­ка­ми нынеш­ние собы­тия повли­я­ли. Мно­гие мои кол­ле­ги — осо­бен­но те, кто стар­ше 40 лет — под­дер­жи­ва­ют вой­ну и очень раду­ют­ся «успе­хам» рос­сий­ской армии. Лич­но на меня это давит, я ста­ра­юсь вза­и­мо­дей­ство­вать с ними как мож­но мень­ше. Пери­о­ди­че­ски они пыта­ют­ся заве­сти со мной раз­го­вор о войне и попы­тать­ся повли­ять на мои взгля­ды. Я ста­ра­юсь менять тему.

Я знаю, что эти кол­ле­ги писа­ли доно­сы на тех, кто выска­зы­ва­ет­ся про­тив вой­ны — они сами этим хва­ста­лись. Но на меня они, насколь­ко я знаю, они ещё не пожа­ло­ва­лись. Я заме­ти­ла, что они отно­сят­ся ко мне не как к взрос­лой и мои дово­ды счи­та­ют инфан­тиль­ны­ми. Види­мо, от доно­сов меня спа­са­ет имен­но то, что я ещё «не дорос­ла» до того, что­бы вос­при­ни­мать меня все­рьёз.

Дол­гое вре­мя у меня был внут­рен­ний кон­фликт из-за того, что я не под­дер­жи­ваю вой­ну, но рабо­таю на госу­дар­ство. Но бро­сить рабо­ту я пока не могу. Моя мама дол­гое вре­мя не рабо­та­ла, я содер­жа­ла нас дво­их на очень малень­кую зар­пла­ту, и в ито­ге нако­пи­лось мно­го дол­гов.

Хочу обра­тить­ся к тем, кто чита­ет этот текст. Помни­те, что мы — люди, высту­па­ю­щие про­тив вой­ны — есть. Вы не оди­но­ки. Мне жаль, что неко­то­рых из нас вой­на заста­ла на госра­бо­те, что от наше­го име­ни тво­рят кро­ва­вое безу­мие.

«Тяжело быть частью агрессора»

Неко­то­рое вре­мя назад я рабо­та­ла на воен­ном заво­де в малень­ком горо­де. Мой рай­он постро­и­ли в совет­ское вре­мя спе­ци­аль­но для работ­ни­ков это­го заво­да, и поло­ви­на насе­ле­ния рай­о­на по-преж­не­му тру­дит­ся на этом пред­при­я­тии. В основ­ном сотруд­ни­ки — взрос­лые люди, стар­ше 45 лет. Моло­дых ребят — как я — суще­ствен­но мень­ше.

Насколь­ко я знаю, после нача­ла «спе­цо­пе­ра­ции» по идео­ло­ги­че­ским при­чи­нам никто не уволь­нял­ся. У всех семьи, их надо кор­мить. Кому-то надо выра­бо­тать стаж «по вред­но­сти», что­бы полу­чить льгот­ную пен­сию. Я и сама ушла с рабо­ты пото­му, что пере­еха­ла.

Я рабо­та­ла кла­дов­щи­ком в неболь­шом цехе. Сотруд­ни­ки раз­го­ва­ри­ва­ли о войне, но не в офи­ци­аль­ном фор­ма­те, а в кухон­но-быто­вом: на обе­де или во вре­мя пере­ры­ва на чай. Пер­вое вре­мя, когда стра­сти ещё кипе­ли, я несколь­ко раз выска­зы­ва­лась про­тив бое­вых дей­ствий. Боль­шин­ство реа­ги­ро­ва­ли на это так, буд­то я враг наро­да. У меня не было сил пере­убеж­дать сотруд­ни­ков, и я про­сто пере­ста­ла участ­во­вать в этих раз­го­во­рах. При этом со сто­ро­ны началь­ства ника­ко­го дав­ле­ния не было. Думаю, высо­ко­по­став­лен­ные работ­ни­ки долж­ны зани­мать «пра­виль­ную» пози­цию, а до того, что дума­ют обыч­ные рабо­тя­ги, нико­му нет осо­бо­го дела.

Я заме­ти­ла, что неко­то­рые люди, кото­рые изна­чаль­но под­дер­жи­ва­ли рос­сий­скую власть, со вре­ме­нем ста­ли менять свою пози­цию. В первую оче­редь жен­щи­ны, у кото­рых на войне ока­за­лись мужья или зятья. К лету пат­ри­о­ти­че­ский дух в кол­лек­ти­ве стал уга­сать. Вме­сто него при­шла злость на повы­ше­ние цен, сокра­ще­ние рабо­чих мест. Дело в том, что рань­ше завод рабо­тал не толь­ко на внут­рен­ний рынок, но и на экс­порт, но теперь его сокра­ти­ли, пото­му что часть парт­нё­ров ока­за­лись в «недру­же­ствен­ных» стра­нах.

Я с само­го нача­ла вой­ны ста­ра­лась помо­гать фон­дам, дела­ла репо­сты важ­ных ново­стей. Было ощу­ще­ние, что я делаю слиш­ком мало, но на боль­шее не хва­та­ло сил: я рабо­та­ла, учи­лась, гото­ви­лась к пере­ез­ду. Да и эмо­ци­о­наль­ное состо­я­ние было тяжё­лым. Теперь, когда я пере­еха­ла и ушла со ста­рой рабо­ты, у меня появи­лось боль­ше воз­мож­но­стей выра­жать про­тест, и я соби­ра­юсь их исполь­зо­вать.

Я знаю, что сей­час на зда­нии заво­да выве­си­ли бан­нер с эти­ми урод­ски­ми бук­ва­ми Z. Смот­реть на него про­тив­но. Когда я ещё там рабо­та­ла, у меня был внут­рен­ний кон­фликт. Тяже­ло быть частью агрес­со­ра. С дру­гой сто­ро­ны, я напо­ми­на­ла себе, что это важ­но — что­бы даже внут­ри тако­го пред­при­я­тия были несо­глас­ные. Я думаю, что это мно­го зна­чит. Быть про­тив — это уже сопро­тив­ле­ние. Воз­мож­но, одно ваше при­сут­ствие и несколь­ко слов могут повли­ять на чью-то пози­цию. Чем боль­ше несо­глас­ных ста­но­вит­ся в отдель­но взя­том учре­жде­нии, тем силь­нее оно само транс­фор­ми­ру­ет­ся вме­сте с людь­ми.

Иллю­стра­ции: Ека­те­ри­на Дери­гла­зо­ва

Редак­ция «Вёрст­ки» сов­мест­но с ФАС