Кровь на одежде и тихие протесты: почему арт-активизм становится массовым явлением во время войны

Счёт антивоенных акций в последние месяцы в России идёт на сотни. В десятках из них используется язык искусства. Авторы таких акций сталкиваются с преследованием со стороны полиции. Но, несмотря на репрессии, арт-активизма становится только больше. Разбираемся, почему так происходит.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

Двадцать седьмого марта художница Евгения Исаева, одетая в белое платье, облила себя красной жидкостью на ступенях башни Городской думы Санкт-Петербурга. За эту акцию её арестовали на восемь суток и оштрафовали на 45 тысяч рублей «за дискредитацию действий Вооружённых сил РФ».
В конце апреля художница из Нижнего Тагила Алиса Горшенина опубликовала в своём «Инстаграме» фотографии антивоенного перформанса: она написала на своей одежде слово «мир» на разных языках народов России. В следующий раз за похожий перформанс Алису оштрафовали на 35 тысяч рублей.

Активистки Наталья Перова и Людмила Анненкова 29 мая провели у здания Министерства иностранных дел РФ в Москве акцию «Нам не отмыться от крови». Две девушки, взявшись за руки, встали на фоне здания ведомства в белой одежде, залитой красной краской, изображающей кровь, — так они выразили свой протест против военных действий в Украине и почтили память убитых мирных жителей. За эту акцию их задержали и подвергли преследованию по трём статьям.

Подобные акции привлекают внимание СМИ, быстро расходятся по социальным сетям и получают резонанс не только в России, но и за рубежом. О российском протестном искусстве пишет американская пресса; антивоенную графику, стрит-арт, фото перформансов российских художниц и художников показывают в лондонском метро. Арт-активизм оказался сильным инструментом в борьбе за гражданские права и свободы — и даже те, кто не до конца понимают суть арт-активизма, попадают под его влияние.

Любовь, кровь и риторика

Чтобы понять, чем отличаются политические акции от искусства и какое место в этой системе координат занимает арт-активизм, возьмём в пример эскизы татуировок, созданные Олегом Навальным в тюрьме, когда он отбывал срок по сфабрикованному делу «Ив Роше». Рисунки Олега — это произведения искусства, неотделимые от их политического контекста. А люди, сделавшие по ним татуировки, смогли поучаствовать в делегированном перформансе (то есть в перформансе, придуманном художником, но проведённом без его участия) и тем самым продолжили политический жест — акт гражданского неповиновения человека системе. Это и есть арт-активизм.
Он находится на пересечении активизма и искусства, служит для привлечения внимания к социальным проблемам и использует для выражения своих идей художественные средства. Однако не каждый вид политического искусства принято относить к арт-активизму: обычно такими направлениями считаются перформанс, стрит-арт, уличные акции — то есть те виды искусства, где художницы и художники выражают свою позицию, находясь в общественном пространстве. Графика и литература, созданные дома, в кабинете, в учебном заведении, обычно не воспринимаются как арт-активизм. Но если высказывание в публичном месте невозможно для художника, то и такое искусство, созданное «за закрытыми дверями», можно считать арт-активизмом.
В пьесе Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», абсурдистском переложении шекспировского «Гамлета», есть персонажи — группа бродячих артистов, размышляющих о том, что такое настоящий театр. Их вывод прост: в пьесе обязательно должны быть «кровь, любовь и риторика». Эта универсальная формула подходит и для арт-активизма.
Успешной акции нужна «кровь» — физическое присутствие в политическом поле, доверие зрителям и риск, который делает высказывание настоящим, ценным. Одно и то же стихотворение, прочитанное на поэтическом вечере и на площади, где могут оказаться полицейские, доносчики или просто скептически настроенные прохожие, звучит иначе, становится манифестом, политическим жестом.
«Любовь» — это обращение к гуманистическим ценностям. Акция должна очерчивать границу приемлемого и неприемлемого в обществе, вызывать эмоции. И, наконец, «риторика» — это эстетическое, художественное оформление политического жеста, что делает его интересным, привлекательным для зрителя.
Без изобразительности (в самом широком смысле) даже самые яркие мысли и образы могут не получить распространения. Фраза «Нет войне», прочитанная в книге, кажется уместной и потому почти не цепляет. Эти же слова, выложенные детскими ботиночками на площади, вызывают сильные эмоции, бьют по больному. На такое высказывание медиа с большей вероятностью обратят внимание.

Провокации и доверие

Арт-активизм разнообразен, использует разные способы (слова, изображения, фото, видео, танец), обращается к разным жанрам и даже изобретает новые, поскольку чувствителен к окружающему миру, актуальной ситуации и меняющемуся контексту. Любое арт-активистское послание создаётся в расчёте на реакцию общества, и в зависимости от неё можно говорить о следующих стратегиях арт-активизма (часто акции сочетают несколько из них):
Провокация — нарушение границ обыденного. Активисты привносят в обычную жизнь то, о чём не принято говорить, что общество предпочитает прятать. Акция может быть провокативной как по форме, так и по содержанию. Это может быть использование обнажённых тел, бутафорской или настоящей крови, странные, шокирующие, неприятные жесты — действия активисток и активистов словно стремятся сломать стену молчания, но также и проблематизировать само искусство. Где границы между допустимым и недопустимым? Почему общество возмущает вид бутафорской крови, но не возмущают настоящие смерти и проблемы? Такие вопросы ставит провокационный арт-активизм.
Протестуя против жестокого обращения в интернатах для несовершеннолетних, активистка и правозащитница Катрин Ненашева в 2016 году провела акцию «На-казание». В течение трёх недель она носила на себе решётку от железной кровати, — такую же, на которых спят воспитанники интернатов, и каждый день пробовала на себе одно из наказаний, применяемых в этих заведениях: стояла на горохе, мыла своей одеждой полы, ела соль, а в один из дней обрабатывала на Красной площади язвы Диме Жданову — выпускнику детского дома, пережившего там насилие и издевательства.
Акции такого типа показывают боль и жестокость общества и власти. Нормальная человеческая реакция на эти явления — гнев, отвращение, испуг и скорбь. Провокация — значит «вызов», поэтому она взывает к совести и чувству справедливости. В той или иной степени элемент провокации есть во всех арт-активистских произведениях, поскольку активизм всегда связан с привнесением в пространство обыденного неудобных тем и сложных вопросов.
Память. Часто сам факт свидетельства, памяти становится политическим жестом, поскольку репрессивные системы требуют власти не только над настоящим, но и над прошлым. Акции солидарности с ушедшими, арестованными, потерявшими здоровье, — это сильный инструмент для выражения своей позиции.

Широкую известность получила акция «Площадь перемен» в Минске: в августе 2020 года во дворе спального района неизвестные нарисовали портреты Кирилла Галанова и Владислава Соколовского, которые неделей раньше включили запись песни Виктора Цоя «Перемен!» на официальном мероприятии. Мурал вскоре уничтожила милиция, но портреты активистов на этом месте появлялись снова и снова. Так стрит-арт стал способом политического высказывания, а возможность обновлять мурал, воспроизводить рисунок снова и снова превратила произведение в народное политическое искусство.
Юмор, ирония, сатира — средства, благодаря которым легче говорить на самые сложные и чувствительные темы. Удачная арт-активистская шутка помогает зрителям почувствовать, что мир нелогичен, несправедлив, но в нём есть место творчеству и солидарности, и, шутя и играя, мы можем создать художественную рамку, помогающую нам вернуть чувство субъектности, авторства.

Один из удачных примеров такой стратегии — «Демонстрация гномов», или «Краснолюдки на Свидницкой» — шутливое движение, появившееся в Польше в 1980‑е годы как абсурдистское высказывание против беспредела милиции и репрессивного политического режима. Участники движения сначала рисовали гномов на местах, на которых ранее были закрашенные милицией оппозиционные надписи, а потом, надев колпачки гномов, участвовали в уличных хэппенингах, «арестовывая» друг друга и самостоятельно забираясь в милицейские машины.

Юмор бывает разным: чёрным, ироническим, гротескным (вспомним мрачный «Дисмаленд» Бэнкси, высмеивающий детские парки развлечений, и более отдалённый исторический пример — фиктивную шуточную «Партию умеренного прогресса в рамках закона» Ярослава Гашека). Разные типы юмора объединяет то, что во всех комических акциях обществу предлагают самостоятельно обнаружить противоречия между декларируемым и реальным порядком вещей в мире и посмеяться над ними.

Часто арт-активизм обращается к жанру пародии, обыгрывая существующие конфликты: повторяет официальный язык власти, но сгущает, гипертрофирует противоречия, делая их более объёмными, зримыми. Например, пародийная акция «Заплыв против онанизма», проведённая феминистками в Санкт-Петербурге в 2017 году, имитировала акцию православных активистов «Заплыв против абортов».
Диалог — стратегия, в которой зрителям предлагают побеседовать на предложенную тему. Например, это может быть разговор об экологии или о войне. Что важно — со зрителем говорят на равных, дают ему высказаться, создают атмосферу доверия. Это помогает активистам и активисткам легче доносить свои идеи до зрителей, опираться на нечто объединяющее, а не разъединяющее.

В 1968 году австрийская художница Вали Экспорт провела перформанс, название которого можно перевести как «Вставь и пощупай кино»: художница в коробке-кубе предлагала прохожим потрогать её грудь, вставив руки в отверстия коробки. Так зрителям давали возможность осмыслить объективацию женщин в кино, а заодно и концепцию согласия, добровольности физического контакта.
В России диалоговым активизмом занимаются участницы движения «Тихий пикет»: активисты и активистки прикрепляют к своей одежде, сумке или просто держат в руках плакаты с политическим высказыванием, тем самым приглашая к диалогу случайных прохожих и пассажиров общественного транспорта.

Некоторые из этих прохожих могут вступить в диалог, вдохновиться и после устроить свой тихий пикет, организовать акцию или просто высказаться — а в такие времена как сегодня особенно важен каждый голос.
Арт-активизм доступен для всех, он не требует специального образования (но за менторской поддержкой и чувством плеча можно прийти в мастерские Artivism & Solidarity) и получения разрешения от властей. Он гибок и выразителен и помогает задуматься, проявить солидарность, найти сторонников и сторонниц, объединить общество в созидании более справедливого мира. Именно поэтому, несмотря на усиливающиеся репрессии, арт-активизм в России становится массовым явлением.
Важно понимать, что даже самый мирный активизм в тоталитарных и авторитарных режимах может стать причиной политического преследования. Вскоре после начала войны в Украине в Рунете стали распространяться макеты антивоенных листовок, имитирующих ценники на продукты, — любой желающий мог их распечатать и незаметно подложить на полки ближайшего супермаркета. Петербургская художница Александра Скочиленко решила поучаствовать в этом антивоенном флешмобе и 31 марта поменяла несколько ценников в одном из магазинов. Через несколько дней её задержали. Скочиленко находится в СИЗО уже больше четырёх месяцев. Ей грозит до 10 лет лишения свободы по «закону о фейках».

Выражение своей гражданской позиции — это право каждого. Но важно не забывать о своей безопасности. Только вам решать, стоит ли заниматься арт-активизмом и в какой форме: тихой или громкой, на улице или онлайн, открыто или анонимно.

* Деятельность Facebook и Instagram запрещена на территории Российской Федерации.

Иллюстрация на обложке: artivism&solidarity

Дарья Апахончич