«Какие мы герои? Всем насрать». Репортаж из центра, где ставят протезы военным, вернувшимся с фронта без рук и ног
Госпиталь с колючей проволокой и ожидание протезов месяцами
Война в Украине, только по первым неофициальным данным, сделала инвалидами более ста тысяч российских военных. Как минимум половина из них, по информации Минтруда, перенесли ампутации. Чиновники называют таких мужчин «героями» и обещают окружить заботой. Один из витринных проектов такой «заботы» — центр реабилитации «Вороновское» в Москве. «Вёрстке» удалось проникнуть в это закрытое и охраняемое учреждение, поговорить с военными и получить доступ к аудиозаписям разговоров сотрудников с пациентами. Почему ветераны «СВО» с ампутированными ногами и руками месяцами ждут протезов, куда планируют потратить полученные за ранения миллионы и чувствуют ли они себя «героями», какими их выставляет пропаганда, — в нашем репортаже.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
Имена сотрудников центра и военных изменены из соображений безопасности
«Как будто отсидел, ебать»
«Это похоже на какой-то лагерь, но не детский, а типа Освенцима», — начинает рассказ о центре врач Алексейi. Он работает в учреждении несколько месяцев и пока не успел привыкнуть к условиям и особенностям нового места, которые другие сотрудники воспринимают равнодушно.
Московский клинический центр инфекционных болезней «Вороновское» построили ещё в 2020 году — в разгар пандемии коронавируса. Он находится в Новой Москве на Калужском шоссе, в получасе езды от МКАД. На его территории десятки строений: лечебные корпуса, склады, ангары, а также жилые здания для сотрудников и пациентов. В коронавирусные времена центр был рассчитан почти на тысячу пациентов.
Пандемию сменила война, и весной 2023 года учреждение переделали в хирургический госпиталь для проведения операций, реабилитации и протезирования участников вторжения в Украину. Власти обещали «окружить вниманием всех, кто в этом нуждается». Предполагалось, что здесь будут получать медицинскую помощь не только участники «СВО», но и гражданские служащие «новых регионов», а также мирные жители, пострадавшие в ходе боевых действий. Но из-за наплыва раненых сейчас тут размещают только военных с тяжёлыми травмами — тех, кто потерял одну или несколько конечностей. С ними и работает Алексей. Из соображений безопасности мы не указываем его специальность.
Через несколько минут разговора с врачом выясняется, что сравнение с Освенцимом преувеличено — военные живут в комфортных двухместных палатах с душем, телевизором и интернетом. О том, что это режимный объект, напоминает колючая проволока по всему периметру, десятки охранников и пустота — территория практически безлюдна.
В центре есть несколько КПП, заваленных на входе пакетами из служб доставки продуктов и готовых блюд — «Вкусно и точка», «Пятерочка», «Вкусвилл» и так далее. Курьеров на территорию не пускают, и разносить продукты по корпусам приходится охранникам — за центром следят сотрудники ЧОПа. Не пускают внутрь и родственников военных, да и вообще почти никого.
Жилых корпусов для пациентов на территории два — двухэтажный и трёхэтажный. У входа в один их них курят несколько военных на костылях. Двое мужчин без ног обсуждают предстоящую выписку:
— Решётка открывается перед лицом, и ты снова в этом непонятном мире.
— Вообще. Не говори.
— Как будто отсидел, ебать.
Чуть в стороне врач разговаривает с другим ветераном «СВО», который повышает голос: «Это триггер для нас, сразу же охота уебать! „Подождите“, „потерпите“ — вот за эти слова можно сразу молотком бить», — говорит мужчина, у которого нет правой руки. Он недоволен: долго ждёт протез. Как и большинство пациентов центра.
Попал гранатомёт, наступил на «лепесток», прилетел дрон-камкадзе
Реабилитацию в центре проходят 600 «ветеранов». Один из них — Андрей Рыбаков из Белгородской области, высокий мускулистый мужчина лет 50. Он называет себя «патриотом», объясняя это тем, что пошёл на войну ещё весной 2022 года, а «не за миллионы, как сейчас».
«В 22 году шли в основном патриоты. Сейчас их не осталось. Я шёл, потому что Белгородская область, блять, я знал, как дела обстоят на самом деле. Не так, когда сидишь за Уралом и думаешь „да похуй“. Я знал, какая там сила собирается. Хохлы не оставили мне выбора», — говорит Андрей.
Ему удалось продержаться на фронте около года, весной 2023 года мужчина попал под выстрел из гранатомёта, получил тяжёлые ранения нижних конечностей. «У меня вот эту всю ногу снесло, жопы нету. Полтора года по госпиталям, очень долго», — рассказывает военный.
По словам сотрудников центра и самих военных, гранатомёт — одна из самых частых причин ампутации конечностей. Другая — подрыв на мине.
«Должны были быть пограничной обороной, но нас отправили за ленточку, где вся задница началась. Через месяц я получил ранение. Наступил на «лепесток», — рассказывает Александр, молодой человек без ноги.
«Три месяца на СВО. Попал в Горловку, в штурма, старший стрелок. Ранение? Гранатомёт в бою. Попало в руку, потом дронами закидали. Добивали. Руку разорвало полностью, товарищ перетянул жгутом и всё», — вспоминает момент ранения 50-летний Игорь из Тюмени.
«В кусты зашёл, дрон-камикадзе прилетел, нога не отлетела, она была цела. Просто в госпитале её отрезали. Я думаю, они возиться не стали. Могли спасти», — говорит Степан, снайпер из Ростова-на-Дону.
Из данных центра, которые есть в распоряжении «Вёрстки», следует, что почти в половине случаев тяжёлые увечья военные получают в первые месяцы на фронте. Год, как Андрею из Белгородской области, удаётся продержаться единицам. После тяжёлого ранения маршрут у военных примерно одинаковый: их эвакуируют с поля боя (кто-то доползает сам), потом им ампутируют конечности в полевом госпитале или больнице оккупированного региона, перевозят в Ростов-на-Дону, Петербург или Москву для последующих операций, а дальше рассылают по больницам, санаториям и реабилитационным центрам привыкать к новой жизни.
«Атмосферы „За что, господь?“ тут нет»
В проходе у жилого корпуса «Вороновского» реабилитолог, смеясь, учит военного правильно наступать на протез.
— Ты не чувствуешь усталость?
— Не, всё нормально.
— Вот, да, экспресс-обучение. Ха-ха-ха. Вот молодец! И вытолкнул, ещё раз, вот, поставил нормально, вот, пошёл, красавчик. Чё все смотрят-то на него? Работаем, работаем, работаем. Как ты у меня, воин, всё хорошо? Иди ко мне сюда. Слишком душно, вот смотри сколько тебе свободы даю.
В коридоре суета, врачи и работники снуют туда-сюда, военные на костылях и колясках пытаются протиснуться через двери. Все смеются. Рядом — в столовой — сотрудницы в приподнятом настроении обсуждают «любимчиков» среди пациентов, размер полового органа мужа «одной знакомой» и секс-куклу в одной из палат.
«А я первый раз увидела женщину резиновую. Кукла у них есть там на третьем этаже, Маша зовут. Я захожу к ним, я так испугалась сначала. Говорю, ребят, чего она у вас на коленках стоит, выпрашивает. Вы чего её обидели? Они говорят, не, надо её надуть. А лицо такое азиатское. На следующий день они ее надули, футболку надели. Но что-то как-то она мне не понравилась», — говорит, заливаясь смехом, одна из сотрудниц центра.
Владелец куклы — кудрявый рыжий мужчина без ноги — сидит в палате на третьем этаже. Встречая сотрудников центра, он хохочет и сходу предлагает надуть резиновую женщину.
«Надо надуть её, вон насос есть. Она вообще целка. Кто такое будет вообще… Маш, извини, конечно», — говорит он. С таким же раскатистым смехом он говорит и о ранении, госпитализации и ампутации. Рядом шутит его сосед по палате, иронизируя над ростом стоимости жилья в России, на которое теперь не хватит даже новых военных выплат.
«Мы там все хохотали постоянно и шутили, — подтверждает один из военных, который выписался из центра с протезом вместо левой ноги перед Новым годом. — Психологи опасались, чтобы я в депрессию не впал, мол, молодой парень и без ноги… А я ей выдал, что мне одно, мол, обидно… Сука, ботинок новый был… Я потом эту шутку всем врачам говорил. Они удивлялись: ты такой всегда на позитиве».
На «позитиве» и многие другие военные, судя по полученным «Вёрсткой» записям из «Вороновского». Они весело обсуждают, куда потратят миллионы рублей, и радуются, что зарабатывают эти деньги, находясь здесь, а не «за ленточкой».
«Обычно в больницах херовая атмосфера, все страдают — за что, господь, мы заболели? Тут атмосферы „за что, господь?“ нет вообще. Ребята реально на позитивчике, друг друга поддерживают. Я думаю, дело в том, что есть очень простой способ начать ценить свои ноги — потерять одну», — продолжает Алексей.
Шутить приходится и над обстановкой. Например, первое, что бросается в глаза внутри лечебных корпусов «Вороновского» для ампутантов — отсутствие лифта и пологих порогов для инвалидных колясок. Военные без ног бьются колясками о рамки, пытаясь проехать через дверные проёмы. Пациенты на костылях ковыляют по лестнице на третий этаж, потому что лифт не работает. И никогда не работал.
«Там есть очевидный пиздец с лифтами и порожками. Лифта не было изначально. Но пристроили лифт — вместо выхода такую сделали будочку, и туда вставили лифт, но сам лифт не ездит. Сломан. Люди без ног на костылях должны хуярить по лестницам. Порожек для скатывания нет, ну, казалось бы, просто дерева положи кусок. Но нет», — рассказывает один из сотрудников.
Отсутствие лифта в трёхэтажном здании, где больше половины пациентов без ног и передвигаются на костылях, вызывает вопросы. Но в разговоре с «Вёрсткой» сотрудники центра и военные этому не удивляются. «Никто не виноват и ничего не сделаешь. Просто жить и терпеть», — расстроенно говорит снайпер Степан. И добавляет: «Ко мне приходят, спрашивают — почему не физиотерапию не ходишь? А мне спуститься вниз по этим лестницам — уже физиотерапия».
«Героями себя никто не чувствует»
Парикмахер не приходит, чайника в палате нет, сосед «не может сам себе жопу помыть» — в бытовых жалобах на условия в центре сквозит настоящая причина недовольства: военные не чувствуют себя героями. Несмотря на то, что российская пропаганда в новостях, фильмах и интернет-пабликах транслирует образ ветерана-героя, которого по возвращении окружат заботой, почётом и, конечно же, деньгами, солдаты после месяцев операций и скитаний по госпиталям говорят только о безразличии «гражданских» и бумажной волоките.
«Меня не устроило отношение врачей. Мы воевали за Россию как бы. А с нами на повышенных тонах разговаривают. Я написал жалобу, проводится проверка. Я вообще свои права знаю, что те права, что эти права. Что-то меня не устраивает, я сразу — следственный комитет и полетели», — говорит 40-летний Игорь из Краснодарского края.
Мужчина разговаривает с сотрудником центра, дымя вейпом. На столе у него ноутбук с двумя колонками, из которых звучит электронная музыка. Игорь попал на войну из колонии, где отбывал срок за нанесение ножевых ранений при исполнении, он работал участковым. В войне на территории Украины он потерял ногу и глаз. За это, по его словам, никаких почестей он не получает. Протез он ждёт уже два месяца.
«Героями себя никто не чувствует, благодарность никто не чувствует. С хуя ли они должны себя чувствовать героями? Путин мог бы раз в неделю сюда ездить. И, объективно, тогда лифт бы я думаю работал бы. И порожек бы стоял. Если бы Путин хоть раз бы увидел, как чел на коляске там долбится, я думаю порожек бы поставили. Если Путин не был в госпитале ампутантов, то, наверное, и ампутантов нет в России», — объясняет врач Алексей.
Путин в центр действительно не приезжал. Не был в учреждении и мэр Сергей Собянин. Хотя он дважды писал о нём в своём блоге, называя место «уникальным» и отмечая, что там «оказывают психологическую помощь, чтобы всё было нормально и человек чувствовал себя вполне уже работоспособным». По факту же, по словам работников и военных, психологи центра выполняют свою работу лишь формально (проводят тесты и опросы, а также дают заполнять анкеты), а полноценно с пациентами никто не работает.
Владимир Путин, в конце декабря 2024 года выступавший в центре Инновационных технологий в ортопедии, объявил, что его личная задача — чтобы «бойцы спецоперации чувствовали себя уверенно в дальнейшей жизни». «Государство всё должно сделать для того, чтобы обеспечить реализацию ваших планов. И для себя так считаю, одна из важнейших моих личных задач — чтобы вы чувствовали себя на коне, несмотря ни на какие сложности и проблемы, которые возникают».
Но «на коне» никто из говоривших с «Вёрсткой» военных себя не чувствует. Даже миллионные выплаты не заглушают разочарования.
«Да какие мы герои. Да хватит. Они нас нахер посылают. Ощущение, что я герой, нет. У нас писари вон героями становятся. Им дают ордена мужества. А я не заслужил. Хотя мне сказали, что дадим, потому что ты единственный, кто лазил на передке, 50 метров от хохлов. Но потом сказали в списках нет, пропизделись. Я увидел это всё своими глазами как мобилизованный. Я увидел, что всем насрать», — резюмирует военный Степан.
«Да вы шутите, какой героизм, какая забота? Всем насрать. Никто такого не ощущает, мы вообще как отдельное государство. Мы как с луны для всех прилетели. Многие с опаской на нас смотрят… Да ладно, нормально всё», — обрывает себя Виталий из Псковской области. У него нет правой ноги с вычленением тазобедренного сустава — его жене пришлось уволиться с работы, чтобы помогать супругу ходить в туалет, переворачиваться и осваивать протез. При этом Виталию назначили вторую группу инвалидности вместо ожидаемой первой: «Такую давали ребятам, у которых пару пальцев оторвало. Моей семье на эту пенсию существовать невозможно будет. До места работы (а меня обещали устроить прапорщиком в военкомат) добираться тоже невозможно — только первой группе положен автомобиль с ручным управлением. Да и в военкомате сказали, что у них мест нет».
Выплаты за ранение он потратил на ремонт деревенского дома, больше денег, говорит, не осталось. У занимавшегося до войны строительством и лесозаготовками Виталия было два трактора — но без ноги работать на них не выйдет. Один уже пришлось продать, чтобы поменять крышу дома. Есть долги, снова звонят коллекторы.
Через десять минут разговора Виталий взрывается. «Местные органы власти не появились ни разу у меня, не спросили, что мне нужно для реабилитации. В Невельском районе никогда ничего не работало и не работает, никто ничего не знает и не понимает, одним словом, извините, дебилы. Я просто после войны и у меня совсем другие взгляды уже на жизнь. Обиды, конечно, присутствуют, просто всем на всех насрать. Ребята на гражданке все сталкиваются с таким идиотизмом и безразличием органов самоуправления, за которых они воевали, что опускаются руки. Их бы, тварей, туда направить… Ой, извините, меня уже чуть понесло…»
Врачи «Вороновского» говорят, что воспринимают пациентов не как отвоевавших героев, а как действующих военных, которые получают выплаты за ранения и ещё зарплату.
По новым правилам за тяжёлое ранение платят 3 млн рублей, за лёгкое — 1 млн рублей. До ноября прошлого года за любое ранение выплачивали по 3 млн рублей, ещё 3 млн рублей — пособие, если раненый не может продолжать службу. Плюс к этому страховые выплаты по инвалидности и региональные доплаты. Некоторые военные с несколькими ранениями рассказывали о получении сумм в 8–10 млн рублей и выше.
«Здесь работает история про солдат спит, служба идёт. Стаж зарабатывается, бабки зарабатываются, 5 миллионов им точно всем платят, хаты берут, жена довольна», — говорит сотрудник центра Алексей.
«У сотрудников глобальная идея в том, что в палатах все взрослые сильные мужики на зарплате. Это не бедная бабулечка, не бедная девочка заболела, а это мужик на работе. Много раз звучало, что они на работе и у них есть зарплата, так что пускай, блять, хуярят», — рассказывает один из реабилитологов.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Мы воюем за то, что нашему президенту нужен кусок земли»
Разговоры о несбывшемся героизме наводят военных и на другие вопросы: а нужна ли была эта война вообще, и если да, то для чего и кому? Единого мнения нет даже в словах одного человека. Андрей из Белгородской области, например, говорит, что война никому не нужна, поскольку он понял «ценность просто тихого дня и мирного неба и ценность каждой прожитой минуты». Но уже через несколько минут добавляет:
«Буферную зону по правому берегу Днепра, Киевская и Житомирская области. Западная Украина она нахуй не нужна, там все ебанутые отморозки вообще напрочь, просто это племя вырезать к хуям. Не вырезать, просто заставить работать. Там лет 20 надо будет в туалет ходить с ножом. Пусть они там как пауки в банке живут», — начинает вдруг планировать военный.
Один из соцработников, который общался с мужчиной, говорит, что у него «налицо ПТСР», но в центре эту проблему не решают. Из записи также становится понятно, что военный не считает себя убийцей.
«Убивать людей? Убийцы убивают людей, а на войне это не убийцы. Ты просто хочешь выжить, а чтобы выжить, надо сражаться. У тебя задача. И не просто выжить. Выжить — это можно на дно окопа свалиться и кричать «мама, помоги»…Ты просто видишь, куча смертей везде, кишки разбросаны, по тебе хуярят, идёт наступление, ты должен выскочить, превозмогая себя и начать, ебать, сражаться. Я не убийца, война это тоже работа. В любой другой ситуации я мухи не обижу», — негодует он.
Военный Игорь в разговоре с журналистом «Вёрстки» говорит, что «не знает», что думать о войне, вспоминает марш Пригожина, называя его справедливым, и добавляет, что воюет «не за Россию»
«Мы воюем за то, что нашему президенту нужен кусок земли. Вот за это мы воюем. Война за кусок земли. А за чё ещё? Потому что там, наверное, много ресурсов. Почему американцы не хотят эту землю отдавать? Потому что если наш президент заберёт эту землю, то Америка вот так совсем полетит, им невыгодно», — рассуждает военный…
Вообще о причинах и целях войны с сотрудниками центра пациенты говорят весьма неохотно и ограничиваются односложными ответами. Примерно такими:
«Всё правильно делаем. Чтобы победить фашизм, надо всю Западную Украину взять до Львова, до конца. Там все бандеры».
«Страна у нас такая. Где каждый друг друга хочет наебать. И президент нас наёбывает. В Сирии было понятно всё, когда ты против террора. А здесь…»
«А какое отношение к войне? Жалость, интерес, азарт, страх, что ещё? Всё в одном флаконе, каждый день. Это обязанность. Всё надо встречать, что господь даёт».
«Да у меня сын растёт, не хочу чтобы воевал. Донбасс надо освободить, конечно. Гнать их палкой надо, зачем фашизм?»
«Война, думаю, справедливая. Но я не политик, я не знаю. Это хер его знает. Ну можно сказать, что могли бы обойтись без неё, но вот так получилось. Это всё деньги».
Работники «Вороновского», по словам источников «Вёрстки», тоже стараются лишний раз «политические» темы не обсуждать. Даже между собой. Кажется, что все привыкли обходить войну стороной даже в центре, где живут сотни ампутантов, покалеченных на этой самой войне. Иногда, впрочем, что-то прорывается: например, в разговорах в столовой между врачами.
— Я вот не могу рассказать в обычной компании своей, что я здесь вижу.
— Почему?
— А как я это расскажу? Слушай, ну они меня не поймут. Я уже новости по телевизору не слушаю.
— Лгут?
— Ну, приукрашивают.
— А вы знаете, что в Украине в какой-то момент начали по новостям передавать, что они Москву захватили?
— Да?
— Ну вообще там прекрасно в Украине по новостям.
— Ну, конечно, информационную войну тоже никто не отменял. А наши-то тоже хороши.
— А ребята тут показывают видосы такие… Как они прячутся от обстрелов под своих ребят двухсотых. Как они они там валяются уже непонятно где. И мы это всё видим.
«Не жалею, что пошёл»
Меняет ли война людей? И если меняет, то как? Этими вопросами задаются некоторые психологи центра. И сами военные. Обсуждают это активно, но чаще отшучиваются, рефлексируют немногие. Результаты таких раздумий порой удивляют самих военных.
«Ощущение, что нас хотят использовать до конца, до талого. Пока я не уволенный, я ещё действующий. Я уже всё. У меня количество ранений просто несопоставимое, у меня даже тазик сломанный. Я лежал полгода первые. У меня есть дети, они меня ждут, семья, жена. Жене вообще обидно. Она плачет, говорит: почему я не могу своего счастья увидеть. Почему-то у неё на работе таких немного, они за юбки попрятались, они счастливы все. Они планируют, как там они на море будут отдыхать охуенно, а моя жена плачет. Она тоже хочет жизни. Плачет и спрашивает: почему такая несправедливость? Я сам как обморок хожу. Я сейчас раскис. Я отдал всё, что мог. Я дохуя чего пережил, даже позвонить некому, все погибли», — к таким мыслям в разговоре с психологом приходит Андрей из Белгородской области.
Штурмовик Сергей вернулся из «Вороновского» домой в Белгород под Новый год. «Вообще не чувствует, что нас считают героями, честно скажу. У нас вот в городе сколько раз было — бывает так обидно — захожу в маршрутку, сидят эти студенты, они видят, что я захожу на протезе, военный… Но могут даже места не уступить, посмотрели и дальше болтать. И говорят мне: „Сам туда пошёл, сам выбрал“…
Я домой как приехал — попал в другой мир. Ничего не соображаю, жизнь блиндажная в голове. Супруга говорит: пойдём куда-то сходим. Мы поехали в большой ТЦ „Мега-грин“. А там кинотеатр, ёлки, новогоднее это, знаете, настроение, музыка дети… И меня всё так раздражает! Говорю ей: пойдём отсюда. Я пока только дома могу сидеть».
Спрашиваем, держит ли он связь с теми, кто остался в блиндажах. Сергей несколько секунд молчит. «Знаете, из 70 человек, с которыми мы вместе в 2023 году уходили, осталось в живых трое. Включая меня».
Один из лишившихся ноги штурмовиков Вадим говорит, что в его посёлке к нему проявили внимание — позвали выступать перед школьниками. Но он отказался. «Учительницам рассказал коротко, а детям ни к чему это. Нас пятеро оттуда вышло. Не хочу я об этом рассказывать ничего».
Военные недовольны тем, что командиры бросают солдат на убой, федеральные власти не выдают обещанную награду, а региональные — обещанных надбавок. Но никто из говоривших с «Вёрсткой» не жалеет, что пошёл на войну. «Не было бы этих денег, только нога была бы целая — я бы снова туда пошёл. Я, кстати, не патриот. Из-за пацанов, братьев туда бы снова пошёл», — уточняет штурмовик Сергей.
«Да в чём ты себя на войне проявишь? Постреляешь, убьёшь пару хохлов, в итоге вот так вот придёшь. И чё ты кому доказал? Ты идёшь за Россию воевать? Да ты гонишь, ты пошёл за бабками», — говорит рядовой Роман.
«Не жалею, что пошёл, маме все кредиты закрыл, я только для этого и пошёл. Кредиты брали на квартиру, на ЖКХ», — подтверждает мысль Романа военный из другой палаты. «Квартиру куплю, какую-то часть на сберегательный счёт положу. В Барнауле. За три миллиона можно в центре двушку взять. Если не в центре, можно и дешевле», — говорит другой.
«Ничего я не жалею, ничего», — усмехается рыжий военный, отодвигает в сторону надувную куклу. Во время всего разговора он так и не прекратил смеяться.
«Протезов нет»
К концу 2023 года на учёт для получения инвалидных кресел и протезов нижних конечностей встали более 466 тысяч россиян с инвалидностью. Как выяснила «Вёрстка», этот показатель в Фонде социального и пенсионного страхования оказался рекордным за всё время ведения статистики с 2012 года.
Если с 2013 по 2022 год число людей, которым требуется обеспечение средствами реабилитации, ежегодно росло не более чем на 7%, то в 2023 году оно увеличилось почти на 42% (более чем на 137 тысяч человек).
Кроме того, в 2023 году впервые за 11 лет в России выросло количество людей с инвалидностью. По данным Пенсионного фонда, на 31 декабря 2023 года такой статус имели 11 млн россиян, что на 108 тысяч больше, чем в начале 2022 года.
Но даже эти оценки, скорее всего, ниже реальных. Только через один центр «Вороновское» за почти два года работы прошло как минимум 6000 военных без конечностей. Многие из них провели в учреждении по 4–5 месяцев и даже больше, хотя формально процесс протезирования должен проходить быстро — в течение нескольких недель.
«Его ранили, отвозят в Ростов, там ему сразу отрезают ногу. Потом он с этой отрезанной ногой приезжает в Склиф или в Вишневского, там ему делают вторую операцию. После второй операции он на реабилитацию приезжает к нам. Либо его могут сразу после Ростова привезти к нам в лечебный корпус, сделать вторую операцию», — рассказывает один из реабилитологов.
В лечебном корпусе находятся самые тяжёлые пациенты — с несколькими ампутациями или проблемными ситуациями.
«Там режут, лечат, там тяжёлые ребята. Пока не заживет, не сформируется культя. Потом переводят в реабилитационный комплекс на протезирование», — поясняет сотрудница, которая год проработала в таком корпусе. По её словам, пациентов там совсем немного.
Большинство же попадают сразу в реабилитационные корпуса, где за каждым военным закрепляют врача-протезиста. Он проводит замеры, по которым изготавливают временный протез. С ним пациент должен начать учиться ходить, укреплять мышцы и работать с реабилитологом. В это время изготавливают постоянный протез. Весь процесс рассчитан на несколько недель, после чего военного могут выписать и дальше восстанавливаться он будет уже в своём родном городе в рамках социальных программ для ветеранов «СВО».
Но центры по протезированию загружены, а протезов нет. Поэтому военные ждут замены своих рук и ног месяцами. «Жена узнала, что здесь давно должны были выдавать всем протезы, но их нету. Большой поток людей, они же не рассчитывали. Нафига сюда вести народ. Вон люди без рук сидят, сколько ждут. Вон завтра привезут шесть протезов! Шесть! А остальные? Мы тут Новый год будем встречать?» — возмущается снайпер из Воронежа.
«Я здесь пару месяцев. Вот на днях сдаю временный протез и жду постоянный. А вот пацаны за стенкой — они и временный не получают. Так и я сам пошёл его получил. Он у них лежал неделю, мне ничего не говорили. Я пришёл, там женщина говорит: тебя нет в списках. Я говорю: ну давайте посмотрим, может быть, где-то я есть. И он лежал в ящике. Я говорю, вот фамилия моя, сколько можно. Месяц я его ждал. Кто-то его ждал 5 дней, а кто-то три месяца без протеза. Беспредел», — недоволен военный.
«Я тут шестую неделю. Ничего не выдали, должны, по идее, завтра либо послезавтра. Давно так говорят. Да они документы потеряли. Первый протезист, который замеры снимал и слепок делал, я так понял, он документы потерял, и мне нового протезиста назначили. У соседа такая же история. Мне уже всё равно, мне бы поскорее на ногу встать, уже погулять хочется, эти костыли надоели», — жалуется Александр, ему лет 30, без ноги. Говорит, что обещали всё сделать за две недели, но за полтора месяца к нему даже ни разу не приходил реабилитолог.
«Здесь действительно основная проблема с протезами. Их нет, — объясняет сотрудник центра Алексей. — Самое долгое, что я знаю, — чел с августа тут сидит, вообще нихуя не было. Ему говорят: „Ждём“. Врачи говорят, что это вроде подрядчики обещали по 300 протезов, но у них случился проёб, и из-за этого проёба всё полетело. И есть ещё миллион факапов внутри, протезы лежат, они их забывают, военным приходится самим случайно находить своё имя на протезе. Ну как и везде, полный пиздец, хаос, неразбериха, трусость и обман».
«Сидят тут, как в тюрьме»
Реабилитологи в разговоре с «Вёрсткой» перекладывают вину на военных, утверждая, что те сами не очень-то активно готовятся к протезированию.
«У них нет обязанности что-то тут делать, присутствовать на ЛФК или в спортзале. Хотя они по сути тут на работе находятся, им платят. Я говорю, ребята, вы тут оказались, только потому что вам оторвало ногу. Если бы нога у тебя была, ты бы сейчас там ходил с автоматом. Вот считай, что здесь ты тоже должен работать. Но ты почему-то считаешь, что ты можешь этого не делать. Они недовольные, что что-то их заставляют. И вот сейчас начался период протезирования очень активный. И вот началось — у этого деформация, у этого отёки, этот не может влезть, потому что культя у него не похудела. И я говорю — ну и чего вы хотите от меня. Я что должен до конца декабря сделать, обосраться?»— рассказывает один из реабилитологов центра.
По словам врача, военные просто лежат и ждут, а им необходимо «вкалывать, как ломовым лошадям, при этом большинству из них слово „физкультура“ за свою жизнь ничего не говорило».
«Очень много тех, кто ждет месяц-два. Они должны работать с культей. А они просто ждут. Они должны хотя бы полчаса в день проводить в спортзале. Мы делали по несколько обходов, проговаривали всё по несколько раз. Потом ребята приходят жаловаться. Но в мою работу не входит бегать и уговаривать, — горячится реабилитолог в разговоре с „Вёрсткой“. — Они все говорят, что сидят тут, как в тюрьме. Так они же и пошли на войну, чтобы выйти из тюрьмы, а теперь снова вот оказались. Их это печалит. Им вообще пофигу на протез, на то, будут они ходить или нет. Им хочется побыстрее убежать. Поехать и в стакан полезть», — говорит другой врач.
Его слова подтверждают и санитарки.
— Хочется сказать им: мужики, ну вы чего?! Мне вот это спящее царство, которое, извините, вообще ни о чём… Нормальные мужики все в спортзале. Я вот зашла к ним, чистота, всё блестит, мусор весь собран, я даже пол не стала мыть. Вот это вот мужики, а вот это сонное царство, которое спит и жрёт целыми днями. И курят в палатах.
— А я их вообще защищаю. Некоторые там в депрессии какой-нибудь. Вот, говорят, у меня культя. Я говорю, какая культя, ногу какую красивую тебе сделали! Вы вообще мужчина в цене! Вы востребованные мужчины, у вас стабильный заработок.
«Ты не можешь 40-летнего мужика заставить заниматься. Последствия — атрофируются мышцы, искажается походка, у него не происходит механизм компенсаторики, его начинает всего расхуяривать, пизда полная, — объясняет один из врачей. — Я думаю, большинство из них не думает, что их может ждать замена тазобедренного сустава из-за искривленной походки. При этом им все об этом говорят. А вообще, если тебе отрубило ногу до колена, ты за год можешь полностью восстановиться. Ты сможешь танцевать. Очень большое значение имеет твоё усердие».
«Вот сейчас мы нашли себя как раз»
Воевавшие отвыкли, а многие и до отправки на территорию Украины не умели проявлять инициативу. Теперь большинство ампутантов погрязли в документообороте и ожидании приказов врачей, кабинеты ЛФК и тренажеров полупустые, так как реабилитологи на могут заставить всех пациентов тренировать мышцы.
Разговор о будущем застаёт военных врасплох. На вопрос, куда потратить деньги, ответ есть у каждого — но сказать, что они теперь хотят делать со своей жизнью, могут единицы. Многие остаются на контракте Минобороны. В основном им предлагают занять места в военкоматах любого региона страны. Там, по словам принявшего такое предложение Виталия, ампутанты могут вести архивы, развозить цинковые гробы с убитыми на войне по домам, искать бежавших с фронта отказников и наведываться по прописке тем, кому пришла повестка на срочную службу. Зарплата такого сотрудника военкомата в Белгородской области — около 65 тысяч рублей. Кто-то думает искать работу на гражданке, но с протезом вместо ноги или руки круг профессий сильно сужается. В разговорах с врачами об этом военные немногословны. Чуть более показательны их разговоры между собой.
— Дома надо нахуй пиздюлей чуркам, ебать, раздавать.
— Так посадят.
— Да кого нахуй? Они там всё захватывают, зверьки, ты не видишь, чё происходит?
— Ты не понимаешь, что сейчас наши ребята с СВО придут, чё здесь будут делать!
— Дома, рейды, ебать, один за одним идёт, пиздюлей раздают.
— Объединения всякие славянские — вот это тема, брат. Вот сейчас мы нашли себя как раз, старославянство, объединение славян — и погнали нахуй.
— Надо, чтобы порядка было больше.
— Щас придём, будет порядок, подожди.
У Сергея, вернувшегося из центра домой, настроение другое. «Со временем, как Чечню, и эту войну забудут, да и всё. А мы так и останемся со своими мыслями и воспоминаниями. Никому они не нужны, да и не нужно людям лишнее знать. Это почувствовать нужно, только вот не дай бог никому на себе почувствовать какую-либо войну, это очень страшно. Могу точно сказать — наши ребята делают правое дело, не жалея себя. Слава нашим защитникам и хвала. Все герои».
Обложка: Catherine Popov
Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →