«Не бабло делят, а всего лишь хотят справедливости». Как родственники погибших в Украине выясняют отношения и судятся за «гробовые»
Как минимум 174 семьи лишали друг друга посмертных выплат через суд
За последние три года как минимум 174 российские семьи, по подсчётам «Вёрстки», судились друг с другом за «гробовые» — сумму до 13 миллионов рублей, которые государство платит после гибели солдата в Украине. Матери и мачехи, отцы и отчимы, бабушки и дедушки, супруги и дети сдают ДНК, привлекают свидетелей, берут справки из школ и детских садов и поднимают архивы переписок — чтобы отстоять своё право на выплату или, наоборот, лишить денег других родственников, «недостойных наследников». Ещё сотни семей, которые не доходят до судов, консультируются с правозащитниками и отправляют анонимные вопросы в тематические чаты. Кому должны или не должны достаться посмертные выплаты, обсуждают и сами воюющие, пока живы.
Имена героев изменены из соображения их безопасности
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Мы хотим на СВО и всё, блин»
В сентябре 2024 года в один из компьютерных клубов Москвы пришли два татуированных накачанных парня. Они остались там надолго: часами играли онлайн, там же ели, спали прямо над клавиатурой: идти им было некуда.
Тимур и Лёша — близкие друзья, сироты из Симферополя — приехали в Москву, чтобы на самых выгодных условиях подписать контракт с Минобороны и отправиться на войну. У обоих в родном городе почти не было близких, кроме нескольких человек, которые в сложные периоды кормили, поддерживали, помогали с работой, занимали деньги и давали советы.
Один из таких близких — пятидесятиоднолетний строитель Виктор. Он рассказывает «Вёрстке», что и сам рос без родителей, поэтому понимал, что в одиночку справляться тяжело: «и из болота воду пил, и не знал иногда, чем перекусить». Когда он познакомился с сиротой Лёшей, решил покрестить его, чтобы «была помощь» и чтобы молодой парень «хернёй не страдал». Со временем Виктора стал звать крёстным и друг Лёши — Тимур. Он часто заходил в гости поесть, переночевать или поиграть в компьютер: «в стрелялки и танчики».
В один из таких дней два друга увидели в интернете рекламу службы по контракту и решили заработать.
— В компьютере где-то наткнулись, что первоначальная выплата на СВО — 400 тысяч, а потом миллион и 900 тысяч, — рассказывает Виктор. — Связались с кем-то, им купили уже билеты. Я говорил: «Нахрен вам это надо?» Один, блин, из детского дома. Другой, блин, у тёти жил, пока она его не выперла. Поживите вы для себя. Нет, говорят. Мы хотим на СВО и всё, блин.
Вскоре после этого друзья уехали в столицу, где в компьютерном клубе дожидались отправки на учения. Один из них вернулся на родину в октябре: не прошёл по здоровью. А второй — в ноябре, в цинковом гробу.
С тех пор родственники и друзья Тимура обсуждают, кому по закону и по справедливости достанутся не менее семи миллионов — «гробовые» выплаты погибшего в Украине сироты.
«Не бабло делят, а всего лишь хотят справедливости»
Перед отъездом на войну контрактники подписывают документы о страховании жизни. Их просят указать данные тех, кто будет претендовать на выплаты в случае смерти.
За последние три года посмертные суммы от государства несколько раз индексировались. Сейчас семьи погибших получают единовременное пособие 5 159 344 руб. 37 коп, президентскую выплату 5 000 000 рублей, а также страховую сумму 3 439 562 руб. 92 коп. — от компании «СОГАЗ», которая страхует военных. Также погибшим положены деньги от регионов, они различаются в разных субъектах России.
Гражданский кодекс определяет «очередь» родственников-претендентов на выплаты: сначала супруга, дети и родители в равных долях, но если их нет — братья и сёстры. Однако наследниками могут стать и другие родственники, если обратятся в суд и докажут, что фактически воспитывали погибшего военного — например, бабушки, дедушки, тёти или дяди.
После подписи контракта некоторые мужчины и их родственники заранее ищут способы лишить выплат в случае смерти — «не дай Бог, конечно», «если вдруг что» — тех членов семьи, с которыми сложились плохие отношения.
«Муж хочет написать нотариальную доверенность мне (жене). Как надо написать, чтобы все выплаты могли достаться только мне и нашему ребенку, в случае его смерти? Чтобы его родители, которые от него добровольно отказались и не общаются, ничего не получили без моего согласия или совсем ничего» — спрашивает жительница Башкортостана в закрытом чате для семей военнослужащих.
«Мог ли муж написать заявление в части? Чтобы после гибели большая часть выплаты досталась внебрачному ребёнку? — пишет подписчица ВК-группы «Мобилизация / Выплаты и пособия участникам СВО», в которой состоят 144 тысяч человек. Женщина просит об анонимности и добавляет, что ситуация «не из приятных».
«При подписании контракта, мой муж хочет указать пункт (я так понимаю, у нотариуса), что в случае его гибели (не дай Бог, конечно, но мы все понимаем, куда он идёт), чтобы все выплаты достались только его единственной малолетней дочери. Что бы у ребенка было будущее. Что конкретно нужно прописывать? Чтобы его мать не смогла оспорить», — публикует свой вопрос ещё одна анонимная супруга воюющего в Украине в том же ВК-сообществе.
Тысячи жён, братьев и сестёр, детей и родителей обсуждают выплаты за участие в войне и связанные с ними бюрократические процедуры в тематических телеграм-каналах и сообществах во «Вконтакте». Тех, кого волнует именно раздел гробовых, в этих сообществах чаще обвиняют в меркантильности.
«Мужики там на сырой земле, в грязной мокрой одежде, без воды, еды, а вы бабло делите, стыдно», — пишет подписчица по имени Лилия.
В таких случаях женщины отвечают, что им важны не сами деньги, а справедливость со стороны «Родины» и Министерства обороны.
«Мне вот не стыдно. У меня муж уже в сырой земле, а не „на“. И друзья его, и пацаны, которых он учил. […] А вот выплат ещё никто толком не получил. Как мужей забрать — так это быстренько. А как по обязательствам отвечать, то МО — в кусты».
«Не бабло делят, а хотят всего лишь справедливости. Мой отец долг Родине отдал, а Родина по закону теперь никому ничего не должна?».
«Оно знаете как? Кажется, большие деньги, но на самом деле небольшие»
Когда Тимур, сирота из Симферополя, только подписал контракт, он тоже задумался о «гробовых». Родителей и детей у него нет, а ближайшая родственница — тётя. Она забрала его из детского дома и взяла под опеку, но в 18 лет из-за конфликтов «выгнала» в симферопольское общежитие для сирот, по словам друзей Тимура. У подростка и опекуна были напряжённые отношения, а в последнее время они совсем не виделись: тётя не поддержала войну в Украине и уехала с семьёй в Ирландию.
Перед отправкой на фронт Тимур попробовал вписать в «страховку» крёстного, Виктора, чтобы он организовал похороны и разделил выплаты. По его словам, половину денег Тимур хотел передать близкому другу Максиму, который тоже когда-то жил в симферопольском сиротском общежитии, а половину завещал использовать «на своё усмотрение».
— Не хотел он, чтобы эти выплаты достались родственникам, — предполагает друг Тимура Максим. — Потому что, когда он подписывал контракт в Москве, мы с ним созванивались в один день и он жаловался: «Блять, говорят нельзя в страховку вписать Витю: он не родственник».
— Я говорю: «Ну нет, так и нет, не надо заморачиваться», — вспоминает Виктор тот момент. — Вообще-то я планировал, что он придёт всё-таки. И он, конечно, не думал, что всё так получится. Но сказал мне: «Если вдруг что, можешь похоронить?».
Тимур уходил на войну, в первую очередь, чтобы заработать. Он планировал потратить деньги на ремонт квартиры, которую получил от государства как сирота, раздать долги, в том числе своей тёте.
«Зарплаты в Крыму небольшие, и для него это был как вариант, немного подняться в плане финансов», — рассказывает девушка Тимура Ульяна и уточняет, что он всё-таки «знал, что там происходит» и хотел «помочь стране». Она просила его поменять решение, но он настоял на своём и уехал.
— Понятное дело, что одна из основных причин — всё-таки деньги, неплохие даже, — рассуждает его друг Максим. — Мне кажется, он не осознавал риски. Но он такой, похуй ему было на свою жизнь. Всё у него так складывалось. Лудоманил, а в Крыму работать в универсаме за 30 тысяч рублей не особо было желание. Когда они с Лёшей заговорили про контракт на СВО, я им ответил: «Вы что, дураки? Если идёте туда из-за денег, то подписывать надо не в Крыму, где платят 400–800 тысяч рублей. Подписывайте хотя бы в Москве или Питере.
Когда Тимур получил свою первую выплату — 2 300 000 рублей, он попросил Виктора присмотреть для него автомобиль и «скинул деньги». И хотя покупка не состоялась, Виктор уточняет, что эта сумма всё-таки стала меньше. 200 тысяч, по его словам, Тимур предложил отдать другу Лёше, который не прошёл на войну по здоровью и вернулся домой. 200 тысяч — девушке Ульяне, которая тоже сирота и осталась жить в квартире Тимура после его отъезда в Украину. А часть денег Виктор использовал, чтобы закрыть свои кредитные карты. Он утверждает, что Лёша и Тимур потратили «больше половины» его счетов, пока жили в Москве две недели перед отправкой на войну.
— Надо было чем-то питаться и где-то находиться, — объясняет он. — Я им отправлял деньги и сказал, чтоб сильно не беспокоились. Оплачивал компьютерный клуб, за двоих обходилось в 3000 рублей. Выслал им деньги на тёплые вещи. Оно знаете как? Вроде кажется, большие деньги, но на самом деле небольшие.
После того как Тимур оказался в зоне боевых действий — по словам Виктора, в районе Курской области — связь с ним стала прерываться. Он мог отправлять сообщения в те дни, когда его вместе с другими воюющими временно возвращали «в деревушки», где ловил интернет — и жаловался на тяжёлые условия.
— Вот я пишу ему: «Давай мужик, держись и возвращайся», — Максим листает в телефоне одну из последних переписок с Тимуром. — Он: «Ну, если вернусь, то без частей тела, это инфа сотка. Либо в мешке». Я: «Да не». А он: «Я там подохну. Вообще похуй».
— Он пробыл там 21 день. 20 ноября Тимур погиб, — рассказывает Виктор. — Когда пришло извещение, я не мог очухаться.
Через четыре дня после смерти тело привезли в Крым, а 30 ноября были похороны.
Родственники погибшего, которые были его официальными опекунами — тётя и её семья — на похоронах не присутствовали, но сообщили Виктору, что вскоре планируют приехать из Ирландии в Крым. Виктор стал подозревать, что родные займутся оформлением выплат.
Переживая за справедливый раздел денег, через несколько недель после похорон мужчина обратился к правозащитнице Екатерине Горелкиной, главе симферопольской организации «Жизнь в твоих руках», которая помогает сиротам, пенсионерам и людям с инвалидностью.
Горелкина пересказала историю Тимура в своих соцсетях и призвала Анну Кузнецову и Сергея Миронова решать вопрос «законодательно», чтобы родственники, которые могут повезти выплаты во «вражеские страны», не получали денег за погибшего в Украине.
«Погрузил на лошадь и выгнал из дома»
Разбираясь с выплатами, родственники погибших на войне нередко не ограничиваются консультациями у правозащитников, как Виктор, а обращаются в суд.
«Вёрстка» изучила подобные иски и подсчитала, что за три года войны как минимум 174 семьи судились из-за гробовых выплат. Истцы требуют лишить прав на выплаты «недостойных наследников». А ответчики доказывают, что, напротив, достойны денег.
Авторы 69% исков, изученных «Вёрсткой», — матери, которые судятся с биологическими отцами своих погибших сыновей. Они рассказывают в суде, что воспитывали сыновей в одиночку и не получали алиментов.
«[…] Он не работал, злоупотреблял спиртными напитками, применял физическое насилие к детям и к ней, в связи с чем им приходилось уходить из дома и прятаться у соседей. Когда С. М. исполнилось 6 лет, Ш. очень сильно ее избил битой, собрал их вещи, погрузил на лошадь и выгнал из дома в зимний период».
«Только один раз он приехал с пакетом конфет, когда сын был в первом классе. […] Потом приехал на похороны сына и обратился за получением выплаты, в настоящее время ему перечислен на счет 1 000 000 руб».
«На опознание сына в ростовский госпиталь ответчик не поехал, участия в его похоронах не принимал. Красильникова И. С. связывает это с отсутствием у ответчика родительских чувств к сыну, а также с тем, что он не знал, как выглядит его сын».
Но есть и другие иски. Отцы-одиночки судятся за выплату с биологическими матерями погибших солдат. Биологические отцы — с отчимами своих детей, и наоборот.
Наталья Петрова, жительница города Шахты Ростовской области, судилась за «гробовые» выплаты одновременно и с отцом погибшего, и с его отчимом — она доказывала, что достойна получить всю сумму единолично.
Бабушка погибшего военного из Красноярска через суд лишила посмертных выплат его родителей. Отец солдата из Дагестана добился, чтобы выплату получила не мать, а мачеха. Жена погибшего из Краснодарского края лишила денег свёкра в пользу своих несовершеннолетних детей.
В некоторых случаях участники судебных процессов запрашивают тесты на отцовство.
— Свёкр подал на ДНК, и, пока шли суды, выплат не было, — делится своим опытом во «Вконтакте» Татьяна, вдова солдата из Краснодарского края.
— Вот упырь. И сына потерял, и внука просрал, — поддерживает её жительница Ангарска Светлана.
Во всех судебных делам по подобным искам развёрнуто цитируют семейное законодательство и пишут о важности «наличия тесной эмоциональной связи между членами семьи». Эту связь суды устанавливают, ориентируясь на эпизоды из жизни погибшего, и решают, насколько значимыми они были. В качестве доказательств используют переписки в мессенджерах, справки из школ и детских садов, свидетельства одноклассников погибших, соседей и коллег.
«Вместе они делали баскетбольное кольцо, теннисный стол, скворечник. Когда сын бывал у него, то ухаживал за кроликами. В период с 3‑х летнего возраста сына до 11 лет он давал сыну деньги, но просил не говорить об этом матери, т. к. знал, что она будет ругаться. Вначале давал на мороженое по 30 рублей, потом когда сын стал постарше, давал по 50–100 рублей», — цитирует суд ответчика из Алтайского края.
«Отрицает факт измен, она не ночевала дома с учетом характера службы. В предсмертной записке ФИО4 писал о любви к ней», — цитирует суд ответчицу из Челябинска, супругу погибшего, с которой за выплаты судятся родители погибшего.
«Свидетели ФИО11, ФИО12 дали показания о том, что знакомы с ФИО2 именно как с отцом ФИО5, видели, как они общаются, при этом ФИО5 называл ФИО2 «батя», — говорится в деле погибшего из республики Татарстан.
Строитель Виктор, которого погибший сирота Тимур называл своим крёстным, хотя сам и не претендует на выплаты по закону, руководствуется той же логикой, что и суды. Он рассуждает, достаточно ли близкими были отношения контрактника с родственниками-опекунами и удивляется, что погибший не делился с ними своей жизнью на фронте.
«Я даже переслал его двоюродному брату последнее голосовое сообщение от Тимура. А сам думаю — странно: почему у вас нет фотографий, нет разговоров? Он, наверное, всего пару слов вам написал».
«У него просто стимула не было, чтобы жить»
«Ну, блять, если бы я был в штурмах, то мы бы заебались нахуй. Там шансов выжить мало. […] Из-за того, что летают вокруг эти хуйни на небе, мы в норках сидим. Холодрыга. Спальник спасает. Но когда будет минус 20… Тут влажность такая, как в Крыму, блять. Если сейчас уже холодно из-за ветра блять, зимой будет пиздец», — так заканчивается голосовое сообщение, которое Тимур отправлял Виктору с фронта.
Он погиб за десять дней до начала зимы. На похороны пришли одноклассники и «друзья детства» — они заглядывали в окошко цинкового гроба, чтобы убедиться: это именно он. Виктор признаётся, что смотреть в окошко побоялся.
«Мы надеялись, что ошибочно привезли кого-то, не Тимура. Видели во „Вконтакте“, что кто-то играл с его страницы в танчики. Но ребята посмотрели и сказали, что сто процентов он».
Девушка Тимура Ульяна, тоже сирота, первые дни «постоянно плакала», но сейчас чувствует себя лучше.
Тётя погибшего в январе приехала в Крым из Ирландии и, по словам Ульяны, заходила в его квартиру за документами.
— Я не позволила ей ничего трогать, сама собрала бумаги, — рассказывает девушка. — Она задала пару вопросов о том, как мы познакомились с Тимуром. Но в основном о перелёте говорила — что тяжело прошёл. И ещё что у неё слишком мало времени на все дела.i
Из квартиры, в которой Ульяна недавно познакомилась с тётей своего погибшего парня, ей придётся выехать и ждать своей очереди на социальное жильё, положенное сиротам.
Пока Ульяна оставалась в в квартире Тимура одна, она сделала перестановку, купила двуспальную кровать — и со временем в ней стало «больше уюта». Тимур с фронта отправлял фотографии друзьям и хвастался, как красиво у неё получается.
— А ещё котика завела, — добавляет друг Максим. — Тимур мечтал завести много кошек, когда только получил эту квартиру. Вообще думаю, у него просто стимула не было, чтобы жить. Будь у него кошка, ни на какую СВО он уже и не поехал бы.
Обложка: Алиса Кананен
Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →