«Я не чувствовала себя парнем — и не захотела быть девушкой»

Неочевидный результат запрета «смены пола» в России — отсутствие права на ошибку. Тысячи трансгендерных людей в мире совершают детранзишн — то есть обратный переход. Новое российское законодательство это явление просто игнорирует. Люди, которые возвращаются к своему биологическому полу, точно так же попадают под запрет изменения гендерного маркера в документах, как и те, кто хочет совершить первый трансгендерный переход.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

53-летний Алексейi (имя изменено по просьбе героя)× снова стал мужчиной в 2022 году. Он совершил детранзишн после десятилетий гормональной терапии, «нижней» операции и фантастических усилий, чтобы доказать миру, что он женщина.

Вообразить мир, где фигура Алексея будет выглядеть органично и непротиворечиво, довольно сложно, даже если представить, что прямо в МФЦ одной галочкой можно будет выбрать любой из полусотни гендерных маркеров, а патриарх Московский и всея Руси объявит, что Церковь раскаивается в многолетних заблуждениях и готова принять в своё лоно ЛГБТ+ братьев и сестёр.

Алексей — оппозиционер, верующий, то ЛГБТ+ активист, то противник гомосексульных людей. В 2015 года Алексей (тогда Алиса) стоял на Большом Москворецком мосту и читал псалтирь по убиенному рабу Божьему Борису — политика Бориса Немцова застрелили на этом мосту 27 февраля в 23.31. Алексей много лет был ЛГБТ+ активистом — и одновременно сторонником Дмитрия Цорионова (Энтео), одного из самых радикальных православных активистов и ярого гомофоба. В соцсетях есть фотографии, где Алексей отпускает в небо разноцветные воздушные шары в День борьбы с гомофобией и участвует в перформансах Энтео.

Во времена, когда Алексей добивался возможности сделать переход, не было ни лояльной комиссии, ни самого слова «переход». Была «смена пола» и понятия «ядерный/краевой транссексуализм». Трансгендерная женщина в то время на комиссии вполне могла услышать: «Ты не Маша! Ты пидорас!»

«Если я даже не из них, то что я за мутант такой?»

Алексей говорит, что с трансгендерностью у него «всё по фэншую» или «как по учебнику». В конце 70‑х годов, когда ему было лет шесть, он почувствовал, что с ним что-то не так. Рос скрытным ребёнком, родители несколько раз ловили его за переодеванием в женскую одежду.

«Как мне кто-то говорил из психиатров: детей-трансгендеров легко вычислить по глазам. У всех глаза детские, а у маленьких трансгендеров они стальные. Ребёнок с детства учится скрывать своё „Я“. Вот это со мной и было», — вспоминает он.

При этом Алексей понятия не имел, что с ним и как определить это ощущение «что-то не так». В юности решил, что он, наверное, гей.

«Геи и лесбиянки не особо скрывались на самом деле, потому что уголовная статья за это была — но она была политическая. А зайди среди бела дня, смотришь, они сидят перед Большим театром. И вот я чувствую, у меня крыша течёт, пошла мысль, наверное, я из этих, пойду-ка к ним. Закончилось всё плохо. Я кому-то, по-моему, даже в тыкву там зарядил. И меня тогда страх охватил: если я даже не из них, то что я за мутант такой?» — говорит Алексей.

После школы в 1989 году Алексея «поступили» в военное училище. Отец-лётчик решил, что это то, что нужно, чтобы воспитать мужественность в мальчике, которому нравится переодеваться в платья.

«В училище ребята чувствовали, что со мной что-то не так. Мне на 8 марта губную помаду подарили, гады, под ржач всей роты. Но было прекрасное отношение, знали, что на меня можно положиться», — беззлобно смеётся Алексей.

Что именно с ним не так, Алексей понял случайно.

«Во время военного училища, в самоходе, думаю, выпью бутылочку. Беру пивко, сажусь на бордюрчик, рядом валяется толстая газета. Думаю, полистаю, халявная газетка — и на весь разворот статья про смену пола. Сказать, что я с бордюра в этом момент падаю, значит, ничего не сказать. Чуть не взлетаю, но дочитываю статью — и падаю обратно на землю, там человек говорит: „Мне это обошлось в тридцать семь тысяч долларов“. Я понимаю, что мне скорее удастся на Луну слетать. У меня за пять минут появилась надежда и рухнула. Но зато мне удалось узнать, что это реально. Когда мне стало понятно, что таких денег я никогда не наберу, было желание поймать золотую пулю. Командир это так у нас называл. В спецподразделения часто идут люди, которые на суицид не готовы, чтобы грех на себя не брать, но хотят всё закончить. А так тебя как героя с почётным караулом будут хоронить», — вспоминает он.

Потом Алексей служил в армии, участвовал в военном конфликте в Нагорном Карабахе. Потом работал в ОМОНе — много лет у него была чисто мужская социализация и внутреннее ощущение своей женской сущности. Потом ушёл в «челноки»: «А челночество подразумевает горы шмоток, всё это можно мерить, натягивать на себя».

В 1999 году у Алексея появился интернет: «Удалось познакомиться с себе подобными, узнать, что сколько стоит». Оказалось, что для этого не нужно иметь 37 тысяч долларов — сумму, которая так испугала Алексея в той статье — достаточно двух. Эти деньги Алексей вполне мог отложить за несколько месяцев торговли одеждой. В начале нулевых он сделал операцию, сменил документы и стал Алисой.

«Ты не Маша, ты пидарас»

«Обследования на трансгендерность в девяностых и начале нулевых больше заключались в поиске психических заболеваний, а не самой трансгендерности. Психиатр один смеялся: „Я легко определяю, кто транссексуал, а кто нет. Вы тупые“. Тупые не по уму, у многих и по два высших образования, а в плане психики. Транссексуал простой, как валенок: или ты мне даёшь справку, или я сейчас разозлюсь. Всё было по-другому, чем сейчас. Обязательное требование — минимум два года обследования, причём каждый месяц надо было отмечаться приходить — там издевались очень неплохо. Врачи были советские, из карательной психиатрии. В Москве было два центра: на Потешной улице и на Арбате. На Арбате было помягче. Говорят, на Потешной вообще ломка людей происходила. Человек приходит на приём, а ему с ходу: „Ты кто? Маша? Ты не Маша, ты пидарас. Иди, сношайся на свою „плешку“, закрой дверь с той стороны“. И так будет происходить раза три, и если человек выдержит, вот тогда с ним будут разговаривать. А кто-то шёл оттуда и вены вскрывал. Вот так и жили, лбами дверь открывали, всё методом тыка», — вспоминает он.

Алексей говорит, что сейчас трансгендерным людям придётся ещё хуже. Единственный выход, который он видит — поддельные справки об интерсексуальности (врожденные пороки развития половых органов у детей — единственное исключение, которое предполагает закон) и операции за рубежом.

Алексей переживает, что даже людям, для которых транзишн действительно был ошибкой, путь назад закрыт из-за изменения законодательства.

«Многие сейчас, чего уж там говорить, набрали паспорта, чтобы было, со страху перед законом. И гормоны ещё не начинали, а уже паспорта поменяли, заскочили в последний вагон. Попали в капкан», — резюмирует он.

«Бог завещал только одно — любить»

В начале нулевых у Алексея после совершенного перехода несколько лет всё было хорошо. А потом — «как будто сломался внутренний стержень».

«Всю жизнь живёшь, борешься, идёшь к цели — и цель кончилась. Пустота внутренняя, это эффект финала пути. Ну да, работаешь, живёшь там, кушаешь, спишь, а энергия какая-то внутренняя исчезла», — говорит Алексей. Для простоты восприятия я называю его мужским именем, но на самом деле больше 10 лет он был Алисой.

Потерянную энергию Алексею вернул активизм. Причём он был одновременно и ЛГБТ+ активистом, и участником «Божьей воли», общественного движения, созданного Дмитрием Энтео. Это они из-за «оскорбления чувств верующих» принесли свиную голову на крыльцо МХТ, испортили экспонаты выставки в «Манеже», много раз призывали запретить аборты. А ещё активно боролись с «содомитами» — то есть тем самым ЛГБТ+ движением, к которому принадлежал и Алексей. Впрочем, Энтео, с которым дружил Алексей, — человек примерно такой же степени неоднозначности. Это он насильно снял со случайного прохожего футболку с «богохульной» Pussy Riot, и он же спустя несколько лет встречался с Марией Алёхиной — участницей Pussy Riot.

«Идём мы пикетировать клинику абортов в компании Энтео, потом я смотрю на часы: «Ребята, через час начинается собрание ЛГБТ+ организаций. Они такие: „Блин, иди, ладно“. Самое худшее, это если они каким-то образом друг против друга акции устраивают, тут мне нужно бегать, как слуга двух господ, Труффальдино: „А давайте не будем драться, посидим, устроим вечер с тортиками“. Правда, никто не соглашался никогда. Но если искать, найти общие точки можно», — не теряет оптимизма Алексей.

Он считает, что вера и трансгендерность не противоречат друг другу, и верит, что Бог всех любит: не важно, гей ты, трансгендер или просто цис. Один священник однажды ему сказал: «Смотря для чего ты всё это делаешь, если это ради похоти — это блуд, грех. Но если это твой крёстный путь и тебе нужно пройти? Надо пройти через тернии, через эти мучения, чтобы очиститься и прийти к себе и к Богу».

Но несколько лет у Алексея в то время, когда он был Алисой, было состояние, когда он подходил к церкви и не решался войти внутрь — боялась осквернить. Об этом Алексей говорил с другими людьми из ЛГБТ+ сообщества, у многих были схожие чувства: «Такое внутреннее табу забили людям с детства, что это настолько грешно и плохо, вы такие нелюди, вы такие мрази».

«Без веры тяжело, она меня очень сильно укрепляет, позволяет не бояться ничего. Я не понимаю, почему люди, которые называют себя православными, вдруг проявляют такую ненависть, допустим, к тем же трансгендерам, в то время, как Бог завещал только одно — любить. Или ты любишь всех и всё, и даже врагов, или уходи из христианства. Если человек пышет ненавистью и при этом крестом размахивает, нет, ребята, это не тот крест, значит, не христианский», — уверен Алексей.

«Хороший транссексуал — эгоист»

Ещё в конце 90‑х Алексей женился — по любви. Жене о том, что ощущает себя женщиной, рассказал уже после свадьбы.

«Конечно, это её не обрадовало, но мы любили и любим друг друга, и будем любить. Но сразу скажу, она не лесбиянка, интимные отношения любые у нас прекратились, живём, как брат и сестра», — говорит он.

Ещё до операции и смены документов Алексей, который в это время уже начал гормональную терапию, предложил жене открытый брак — и у неё начал было завязываться роман с коллегой. И тут Алексей понял: нет, он не готов с кем-то её делить.

«Я зачесываю волосы в хвост, надеваю бомбер, сажусь в джип, подъезжаю к их офису. Супруга ему успела рассказать, что я транссексуалка, он думал, наверное, увидеть чудо в розовом боа. Выхожу из машины с бейсбольной битой. Он подошёл поздороваться: „Супругу ждёшь?“ — „Не супругу“. Видимо, понял, в чём дело, пулей в офис. Так тот человек через запасную лестницу от меня и скрылся».

Этот эпизод Алексей сейчас называет «первым звонком из будущего детранзишена». Другой звонок прозвучал громче и трагичнее. К этому времени Алексей уже полностью превратился в Алису, устроился на работу под женским именем. После работы обычно Алексей шёл на остановку в компании завсклада.

«В тот вечер мой автобус опоздал. И он ещё спрашивает: „Может, мне с тобой постоять подождать?“ Пустынная остановка, частный сектор, снежинки падают. Говорю: „Езжай, вот твой автобус, а то ещё 40 минут ждать“. Оказывается, там сзади группа мужиков стояла… Помню, хватают за шею, нож для бумаги, такой острый: „Только пикни!“ Затащили в какую-то сгоревшую бытовку. Ой, господи… Неприятно вспоминать, честно сказать. В общем, это было нехорошо. Но больше страх, что порежут, прибьют. Само насилие — это даже подтверждение, что действительно транссексуалка. Вот у меня какая социализация, даже изнасиловали. Но безумно страшно, конечно», — описывает он.

В полицию Алексей не обращался — представил, какие заголовки могут появиться, если история дойдёт до жёлтой прессы. А через несколько дней пошёл в магазин и вместо платьев купил армейские зелёные штаны, ботинки. И вдруг понял, что чувствует себя в безопасности.

«Это был очередной звонок, потом прошло ещё несколько лет, в голове щёлк-щёлк-щёлк, такие мозаички складываются. Понимаю, что я самозванец, что ли. „Ты не женщина“, — вот мне внутренний голос прямо сказал. Мутант ты, мутант, не мужчина, не женщина, где-то посередине», — говорит он.

Алексей считает, что успешный переход — это тот, что сделан в одиночку, с обрывом старых связей и выстраиванием новых на пепелище.

«Хороший транссексуал — эгоист. Это тот, кто смог полностью порвать с прошлым. А тот, кто сохраняет своё прошлое, любит его, смеётся над ним, хранит тёплые воспоминания об армии, детстве, я думаю, идёт прямым путём к детрансу. У тех, кто сохраняет это, внутри как будто чёрный ящик, и вот у меня он открылся в итоге», — описывает он.

«Если бы мы жили в Канаде…»

В начале 2022 года Алексей получил новый паспорт на мужское имя. Для этого ему пришлось пройти комиссию для FtM-перехода — психиатр, конечно, знал, что это детранзишн, но для него отдельной процедуры не предусмотрено.

«И это было «весело», потому что на следующий день началась СВО. Паспортистка так на меня смотрит: «Не лучшее время менять документы на мужские».

Сейчас Алексей занялся спортом: «Вроде что-то получилось, только вес весьма прибавился. У меня супруга ругалась ужасно, постригся не то что налысо, но близко к этому, а у меня всегда были длинные волосы. Одежду милитари стараюсь выбирать, она более мужественно выглядит. Физиологически, конечно, не всё откатывается, тем более, была операция. И уж точно вход на пляж мне закрыт, грудь отросла за годы гормонов». Рост груди — необратимое последствие гормональной терапии при переходе из мужского в женский пол.

При этом внутренне Алексей не ощущает себя мужчиной — скорее небинарной персоной. Но социально ему удобнее вернуться к мужской роли. Проснуться в чисто мужском теле до транзишена не хотел бы: «Состояние целлулоидного пупса идеально на самом деле. В отличие от женщины — у меня нет месячных, в отличие от мужчин — простатита».

«Если бы не социальное давление, нафиг мне было бы тратить деньги и время на какую-то комиссию. Если бы мы жили в какой-то Канаде, да пофиг, кто я: женщина или пол Х, вообще было бы здорово. Но здесь это не работает, и поэтому, если ты хочешь комфорта, придётся поменять документы. Мне часто говорят: „Если ты не бинарный, оставался бы женщиной“. Но тогда я не получу социальные блага. Даже не могу к своей собственной жене в реанимацию попасть. А теперь всё опять как у людей. Я снова уважаемый человек с супругой, тестями — всё как надо. Дисфории нет, остальное не имеет значения», — говорит он.

Гендерная дисфория, о которой говорит Алексей, — стресс, связанный с несоответствием между гендерной идентичностью человека и биологическим полом. О дисфории он заговаривает несколько раз, сравнивая её то с гриппом, то с аппендицитом, но у меня возникает другой образ — какого-то прожорливого, отдельного от Алексея существа.

«Дисфория — это очень мучительная штука, до рвоты. Начинаешь пить гормоны — она как будто тебя отпускает, начинаешь дышать полной грудью. А потом дисфории этого как будто становится мало», — описывает он.

Дисфорию нужно было кормить операцией, сменой документов и женской социализацией. И сейчас, после обратного перехода, он перестал её ощущать.

«Мне сейчас, честно говоря, глубоко пофиг: мужчина, женщина, мне всё равно. Главное — внутренняя тишина, это очень классно. Некоторые, наверное, кусают локти, зачем было что-то отрезать и пришивать, но мне такие не попадались. Это не откат, это не какая-то ошибка. Каждый, кого я знаю, скажет, что транзишн был правильным решением. Кто-то скажет: „У тебя не получилось“. Да нет, ребята, как раз у меня получилось свой внутренний аппендицит вырезать, свой грипп вылечить. Дисфория — это тот самый грипп, и он у меня прошёл», — говорит он.

Алексею не нравится слово «откат», он считает детранзишн способом найти свою точку баланса. И скоро он станет отцом.

«Меня многие знают как мужчину, допустим, в церкви. Всё хорошо, спокойно, чинно. У меня возраст уже, и как бы уже хочется такого спокойствия, возможно, я хочу ещё и внуков увидеть. Медицина творит чудеса, знаете, у нас ЭКО от стороннего донора и определённая сумма денег. Два месяца уже. Предыдущая попытка была неудачная, поэтому боюсь», — признаётся он.

Алексей не скрывает, что до сих пор наедине с собой мыслит в женском роде — может быть, по привычке.

«Но мне ничего не мешает говорить о себе в мужском роде. Вот я сейчас скажу „Я пошёл“ и не начну от этого резать вены, плакать, как многие. Когда ко мне обращаются по паспорту — абсолютно пофиг. Получается, это состояние пол Х, к сожалению, у нас в России его нет».

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

Сколько людей делают детранзишн? Кто совершает его чаще — мужчины или женщины?

Никакой, даже самой примерной статистики по количеству людей, совершивших детранзишн в России, нет. Можно опираться только на опыт других стран. Национальный центр по вопросам равенства трансгендеров в 2015 году опросил свыше 27 тысяч человек в США. В 2022 году проводился такой же опрос, но его результаты ещё не опубликованы. По результатам исследования 2015 года, 8% респондентов сообщили о детранзишне, но при этом у 62% из них он был временным. При этом о детранзишне чаще сообщали люди, совершившие MtF-переход, то есть биологические мужчины.

В России на виду, наоборот, только люди, которые сделали детранзишн после FtM-перехода.

В 2018 году в проекте «Детранзишн» сделали попытку проанализировать 22 анкеты людей, решившихся на такой обратный переход: у 16 участников был переход FtM, у 5 — MtF, один участник не указал направление перехода. Как показал опрос, основными причинами мыслей о детранзишне является изменение гендерной идентичности и потребностей в процессе перехода, а также стигма и высокий уровень трансфобии. Так, в качестве причин детранзишна при MtF-переходе называли страх оказаться на социальном дне и насмешки окружающих.

Мира и страх стать глупой. «Считалось, что мальчики умные, девочки — красивые»

Рыжеволосая Мираi (имя изменено по просьбе героини)× по полученному в 2020 году паспорту — Мирон. Но родилась Мира девочкой. Она хочет когда-нибудь накопить на лазерную эпиляцию, чтобы не приходилось каждый день брить лицо. Мира работает удалённо, коллеги ни разу не видели девушку — только её паспорт. Так что в коллективе её считают мужчиной.

Если Мире хочется вина, она просит сходить в магазин свою девушку: Мира сейчас совсем не похожа на свою фотографию в паспорте, чтобы не слышать лишних вопросов, придётся собрать волосы, отрастить короткую щетину и напустить на себя суровый вид.

Мира — цисгендерная женщина. Но несколько лет она считала себя трансгендерным парнем и принимала гормоны. Мира уже около года больше не колет тестостерон, но волосы на лице растут по-прежнему. Рост волос на лице и теле — один из необратимых эффектов гормональной терапии, как и изменение голоса, увеличение клитора или облысение по мужскому типу.

«Углубляться в женскую тему означало признать себя глупенькой»

«Подростками толпа детей разделилась: девочки налево, мальчики — направо. Естественно, я должна была отправиться вместе с девочками, но я как будто не почувствовала того же, что все остальные. Считалось, что мальчики умные, девочки — красивые. Я не относила себя на самом деле ни к умным, ни к красивым, но всё-таки хотелось быть оценённой за умственные способности. Углубляться в женскую тему означало признать себя глупенькой», — пытается вспомнить свои ощущения Мира.

Она говорит, что собственный пол ощущала не как что-то естественное, вроде цвета глаз или волос, а как клеймо, которое обязывает к чему-то, чему Мира не соответствовала.

«„Ты же девочка, ты должна быть красивой, варить борщи, рожать детей“ — как ни странно, это до сих пор существует. Чем ближе к Москве, тем больше одних стереотипов и меньше других: меньше борщей, больше косметики», — говорит она.

В какой-то момент Мира прочитала материал о трансгендерности, из которого поняла: если вам не подходят стереотипы о женщинах, то вы мужчина. Мира подумала, что это и есть её путь. После окончания школы она в близком кругу объявила себя парнем. Друзья поняли, бабушка смирилась, мама сказала: «Называйся, дочка, как хочешь, главное, чтобы у тебя всё было хорошо».

При этом Мира говорит, что никогда не чувствовала себя парнем — просто девушкой не чувствовала себя тоже.

«Мне просто нужно было сменить ярлык, чтобы избавиться от упавших на меня стереотипов. Как только я назвалась парнем, сразу же перестала применять к себе все эти гендерные стереотипы про женщин, не начав, впрочем, применять к себе стереотипы про парней. Я просто почувствовала себя лучше: «Ура, я больше не женщина, я больше никому ничего не должна».

«Человек хороший, психиатр — не очень»

В 23 года Мире поставили диагноз F64.0 «Транссексуализм» — его имеют все российские трансгендерные люди, совершившие переход официально.

К этому времени Мира успела попасть в стационар с депрессией — собственно, с этой же проблемой и пришла к психиатру. Во время приёма Мира в какой-то момент импульсивно сказала: «Да я парень!»

«Человек он был хороший, но психиатр, возможно, не очень, потому что буквально с первого моего чиха: „Вообще-то я парень“, мне сказали: „Хорошо, держи справку“. И с этой справкой меня приняли в клинике, выписали настоящие гормоны, это как-то даже странно теперь кажется. Но это произошло именно так», — вспоминает Мира.

Мира мало что может рассказать о своей депрессии — ей кажется, что она всегда жила в этом состоянии: «Я понимаю, что нельзя родиться с депрессией, но помнится всё именно так».

Когда ей дали справку с диагнозом, Мира подумала, что, возможно, это решение её проблем: если стационар не помог, то нужны радикальные меры — трансгендерный переход.

«Не знаю, как это должно было вылечить меня от депрессии, но, кажется, последовательности мыслей была именно такая», — вспоминает она.

«Никто не сомневался в происходящем»

Поначалу Мире нравилось, как меняется её голос, как появляются первые волоски на подбородке. Вспоминает, как ей позвонила подруга и, услышав Миру, сказала, что она использует модификатор голоса.

Через два года после начала приёма гормонов Мира занялась сменой документов. В это время у неё начался роман с девушкой из Петербурга, она переехала и там решила пройти комиссию, чтобы можно было поменять документы.

«Изначально я пыталась сделать это всё через госучреждения: нужно наблюдаться у сексолога, в течение, если не совру, года. Я приходила, и везде мне все верили, наверное, это ещё одна причина, почему я думала, что всё правильно. Никто даже не сомневался в происходящем, все вели себя так, как будто это абсолютно нормальное повседневное явление», — вспоминает Мира.

В итоге она решила, что ждать слишком долго, и решила пройти комиссию платно у психиатра и сексолога Дмитрия Исаева. Исаев (в 2022 году умер от онкологии) — культовая фигура у трангендерных людей. К нему на комиссию приезжали со всей страны и, судя по многочисленным отзывам никак не связанных между собой людей, заветную справку получали практически все. Получила и Мира — обратилась в ЗАГС и стала Мироном.

«Мне повезло, что у нас не было денег на операцию и у меня появилось время подумать. Если бы деньги были, было бы хуже», — вспоминает она.

Во время перехода, пока Мира приводила своё тело к общему знаменателю с внутренним ощущением, а паспорт — с телом, она не работала. Деньгами помогала мать. По словам Миры, комиссия обошлась в 30 – 40 тысяч, ещё нужно было платить за гормоны и сам укол — это около тысячи рублей в месяц.

«Меня снова заставляют меняться, но уже потому что я парень»

«Когда я сняла с себя гендерные стереотипы о женщинах, я не возложила на себя гендерные стереотипы о мужчинах, но в какой-то момент их возложило на меня общество. Первым звоночком было, когда девушка, с которой я жила в Питере, сказала, что мне нужно поменять причёску, потому что у парней не должно быть таких длинных волос. Я хорошо это запомнила. Получается, теперь меня снова заставляют меняться, но уже потому что я парень. Что-то пошло не так», — рассказывает Мира.

Ещё один случай заставил Миру задуматься: она познакомилась с девушкой в интернете, они начали близко, хотя и виртуально, общаться, и в какой-то момент Мира «драматично созналась, что не настоящий мальчик».

«И она сказала, что догадалась и воспринимает меня как женщину. Наверное, этот момент стал финальным: ого, люди могут видеть во мне личность, даже считая меня женщиной. У меня появился настоящий пример, что человек считает меня женщиной, не применяет ко мне гендерных стереотипов», — говорит девушка.

Мира и сама понимает, что в течение многих лет её идентичность строилась на внешних оценках. Например, признаётся, что в школьном возрасте её считали странной, а когда я спрашиваю, что она сама о себе думала, не может ответить.

«Честно говоря, тогда мнения о себе у меня особо не было, и оно успешно заполнялось мнением окружающих. Мне кажется, это было началом того, к чему это в итоге привело», — признаёт она.

В итоге какой-то момент Мира поняла, что образ парня ей тоже не очень хочется поддерживать.

«Сейчас я женщина, по-моему, очевидно. Я не вкладываю в это слово ничего, кроме своего биологического пола. Я снова женщина. К этому пришлось прийти окольными путями, потратив кучу денег, времени, нервов. Видимо, я учусь только на собственном опыте», — считает она.

Сейчас Мира не знает, как вернуть женское имя и гендерный маркер в паспорте: «Информации особо нет, и никто ничего не знает. Я не могу просто прийти и сказать: «Дайте мне паспорт на другой пол». Впрочем, Мира надеется, что со временем ей всё-таки удастся разобраться — всё же речь идёт не о трансгендерном переходе, а о том, чтобы привести документы в соответствие с биологической реальностью.

К изменениям своего тела, оставшимся в наследство от гормональной терапии, она относится философски.

«Справедливости ради, новый голос меня устраивает не меньше, чем старый. Встречала я женщин с голосом и пониже, чем у меня. Волосы на лице — неудобно, но, извините за такие подробности, это не единственное место, где я бреюсь, так что в целом это не доставляет мне особого дискомфорта», — говорит девушка.

Сейчас Мира живёт в Подмосковье — вместе со своей девушкой и по совместительству подругой детства, которая знает всю историю Миры, ведь она происходила практически у неё на глазах. К изменению законодательства Мира относится скорее положительно. Ей кажется, что это убережёт таких людей, как она, от необдуманных решений. Но всё же закон кажется ей слишком радикальным: Мира считает, что можно было бы просто запретить платные комиссии, где можно получить справку буквально за несколько дней, и оставить только государственные, где нужно наблюдаться годами, прежде чем получить разрешение на переход.

Должна ли комиссия «отсеивать» людей?

Сейчас в России не существует комиссий для трансгендерных людей. Но раньше позиция трансгендерного сообщества в этом плане была довольно однозначна: только сам человек может определить, нужен ли ему переход.

«Никакой экспертной позиции у психолога или кого бы то ни было ещё здесь нет и быть не может. Это всё равно, что указывать клиенту, надо ли ему жениться, заводить детей или покупать квартиру. А вдруг он передумает?» — говорил Гарри Колман, психолог Центра Т.

Сомнительным институтом называют комиссию и Паша Хопсон, трансгендерный мужчина, который сам её проходил, а ещё — волонтёр проекта «Детранзишн», который собирает истории людей, совершивших детранзишн, и поддерживает их.

«По какому принципу она может фильтровать? По деньгам: если ты готов заплатить, значит, у тебя есть какой-то достаточно сильный драйв внутри. По каким-то признакам ментального здоровья? Но насколько ты будешь честен? Все постоянно врут в тестах и на приёмах, это стандартная история. Если у человека нет желания разобраться в себе, он будет всем доказывать, что он трансгендерный парень и даже наедине с собой будет отрицать красные флажочки. И никто ему с этим не поможет, пока через десять лет человека не накроет: „Что за пиздец я сделал“», — считает Хопсон.

Катя и пограничное расстройство. «Когда у меня начинались месячные, я била себя»

Катеi (имя изменено по просьбе героини)× сейчас 28 лет. Она говорит, что в том, что она много лет считала себя мужчиной, во многом виновато окружение — хотя и внутренняя потребность измениться тоже была.

В детстве, когда её подружки были феями из Witch, Катя выбирала мужских персонажей. Когда девочки шли играть в куклы, она дралась с парнями на палках. В 11 лет у Кати дома появился интернет, и это стало началом новой эпохи.

«Был такой сайт Beoni (портал сетевых дневников — прим. ред)×, там были люди, которые говорили о себе в мужском роде, ассоциировали себя с мужскими персонажами, представители ЛГБТ+ сообщества. Там я узнала, что трансгендерность бывает, можно сделать операцию. Было комфортно, потрясающе. Лет с четырнадцати у меня начались виртуальные отношения с девчонками, и мы представляли себя как парни-геи, просто не в своём теле родились. В 16 лет вступила во все сообщества, которые были связаны с  трансгендерными переходами и ЛГБТ+. Я сама из Новокузнецка, но приезжала аж в Москву, чтобы встретиться с друзьями. У родителей выклянчила деньги на поездку, якобы к тёте погостить», — рассказывает Катя.

Она начала говорить о себе в мужском роде, прятать грудь и испытывать отвращение от всего женского в своём теле.

«В подростковом возрасте я бинтовала грудь, покупала утяжки. Это было больно, но я думала: „Вот зато теперь я выгляжу, как я хочу, как парень“. Если мама дома замечала, я говорила, что мы просто кого-то косплеим. У нас не очень близкие в этом плане отношения. Если начинались месячные, я била себя. Это напоминало, что я женщина, а быть женщиной — это унизительно», — вспоминает Катя.

Катя никогда не пыталась поговорить об этом с мамой — говорит, что в семье было неприятно делитсьcя чем-то личным. Боялась только, что родители узнают и накажут.

В школе она старалась общаться только с парнями, ей тогда казалось, что «бабы — фу, косметику обсуждают, с ними неинтересно». Катя думала, что ей скучно с девочками, потому что она парень. А парни её не принимают, потому что она не настоящий парень. Катя занялась селфхармом: царапала себя, резала руки канцелярским ножом, если родители замечали, говорила: «С котиком поиграла».

В 17 лет Катя начала встречаться с девушкой из Абакана, затем они вместе переехали в Новосибирск. Вместе мечтали о том, чтобы совершить переход, а потом продолжить жить как пара — уже мужчин-геев. Искали психологов, собирали деньги, но потом рассорились и расстались. Катина девушка уехала в Петербург, прошла комиссию, получила справку и начала переход. Опыт бывшей девушки и убедил Катю в том, что ей это не подходит.

«Я начала ей говорить, что ничего не изменилось, это всё ненастоящее. Она очень сильно обижалась, и мы разорвали общение. Даже после гормонов женственная фигура, это видно, появились какие-то нарочито мужские штуки, даже где-то грубоватые, шутки над бабами. Это фальшиво смотрится и чувствуется», — говорит Катя.

Катя мечтала о переходе с раннего подросткового возраста и до 21 года, но потом «что-то щёлкнуло». Катя поняла, что мечтала проснуться мальчиком так, будто всегда им была, а не ложиться под нож.

«Получаешь какие-то поделки-самоделки, которые не работают, приносят боль, а люди всё равно тебя не видят тем, кем ты хочешь. Я знаю, что я женщина, потому что у меня женское тело, женская физиология, что бы я про себя ни думала. Если я пришью себе член, это не будет настоящим, чисто косметическая процедура. А настоящее только то тело, которое у меня есть».

«В депрессивном эпизоде мысли возвращаются»

После разочарования в планах Катя стала насильно пытаться искоренить в себе мысли о переходе, но лучше не становилось.

«Я насильно говорила о себе в женском роде, это было неприятно, я плакала. Я через силу говорила: „Я женщина, которой нравятся женщины“. Мне до сих пор не нравится слово „лесбиянка“, мне тяжело его говорить. Это ещё связано с тем, что мне казалось, что лесбиянки — либо такие „бучи“ (я ничего против не имею, просто это не то, кем я хочу быть), либо это очень ухоженные девушки из порно. И оба этих образа мне не нравились».

Четыре года назад Катя пришла к психиатру со словами, что хочет покончить с собой, её преследуют мысли о том, что она живёт не в своём теле, хочет сделать переход — и одновременно понимает, что это не то, что ей нужно. Кате диагностировали пограничное расстройство личности, началась психо- и медикаментозная терапия.

Постепенно в дневнике, который ей посоветовали вести терапевты, мысли о переходе стали появляться всё реже.

«Я очень благодарна, что, когда сказала психиатру, что хочу что-то себе отрезать, она предложила сначала поработать с текущим заболеванием. Я на психотерапии лет шесть. Всё ещё остаются проблемы и таблетки, бывают психотические и депрессивные эпизоды. Но я могу говорить о себе в женском роде, мне стало легче признавать, что я лесбиянка. У меня больше нет физической агрессии к себе, как когда я била себя в живот при месячных. Раньше было прям мерзко: здесь у меня бедра широкие, здесь у меня грудь, как будто не моё, как будто налепили, пришили», — говорит Катя.

Катя против трансгендерных переходов, ей кажется, что психотерапия — лучший вариант для борьбы с гендерной дисфорией. И в то же время закон о запрете «смены пола» она считает фашистским. «Лучше всем разобраться в себе. Но нельзя законодательно запрещать человеку что-то делать с собственным телом», — считает она.

Катя получила лингвистическое образование и работает редактором, занимается переводами. В последнее время она всё чаще думает об эмиграции — особенно сейчас, когда «международное движение ЛГБТ» признали экстремистским.

Фотографии: Эдуард Хлебушкин.

Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →