«Они думают, что поднимется демография! Но с какого, извините, хуя?»

30 нояб­ря Вер­хов­ный суд РФ при­знал «меж­ду­на­род­ное обще­ствен­ное дви­же­ние ЛГБТ» экс­тре­мист­ским и запре­тил его дея­тель­ность на тер­ри­то­рии Рос­сии. Виды или при­ме­ры этой дея­тель­но­сти в доку­мен­те не пере­чис­ле­ны, а зна­чит, под угро­зой не толь­ко акти­вист­ские и пра­во­за­щит­ные орга­ни­за­ции, но и раз­вле­ка­тель­ные ЛГБТ-заве­де­ния. Кор­ре­спон­дент «Вёрст­ки» отпра­вил­ся в гей-клу­бы сто­ли­цы, где посе­ти­те­ли и арти­сты гово­ри­ли о новом законе и сто­я­ли раз­де­тые перед поли­цей­ски­ми.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

Пят­ни­ца. Центр Моск­вы уто­па­ет в сне­гу, вечер­них огнях и авто­мо­би­лях — жите­ли спе­шат либо домой, либо на вече­рин­ки. Адрес нуж­но­го мне заве­де­ния пере­да­ли «свои люди» — в откры­том досту­пе рекла­му это­го заве­де­ния не най­дёшь, и как толь­ко я под­хо­жу, ста­но­вит­ся понят­но: чужие здесь не прой­дут, пото­му что на месте ока­зы­ва­ет­ся цве­точ­ный мага­зин. Внут­ри вид­не­ют­ся розы, аст­ры и лилии. Ни вывес­ки с наме­ка­ю­щим назва­ни­ем, ни радуж­ных сим­во­лов. Захо­жу внутрь, а там высо­кий круп­ный муж­чи­на в обтя­ги­ва­ю­щей фут­бол­ке, похо­жий не на про­дав­ца-фло­ри­ста, а ско­рее, на охран­ни­ка или выши­ба­лу, спра­ши­ва­ет: «Куда идём?». По мне, кажет­ся, сра­зу вид­но, что я при­шёл не за буке­том для жены. Гово­рю назва­ние клу­ба — и пере­до мной веж­ли­во откры­ва­ют дверь, за кото­рой начи­на­ет­ся лест­ни­ца в под­валь­ное поме­ще­ние. Отту­да доно­сит­ся шум голо­сов, неза­тей­ли­вая англо­языч­ная попса. Спус­ка­ясь, вижу бар­ную стой­ку и сце­ну с бле­стя­щим зана­ве­сом. На потол­ке — десят­ки дис­ко­вых шаров, цве­то­му­зы­ка пере­ли­ва­ет­ся все­ми оттен­ка­ми раду­ги. В углу висит экран, где без зву­ка кру­тят кли­пы Лоли­ты Миляв­ской. Внут­ри, в основ­ном, муж­чи­ны сред­них лет и двое-трое пар­ней сту­ден­че­ско­го воз­рас­та. Чет­верть сто­ли­ков ещё сво­бод­ны, но весь кори­дор, место воз­ле сце­ны и бар­ной стой­ки заня­ты людь­ми, вешал­ки для верх­ней одеж­ды все заня­ты. Они гал­дят, сме­ют­ся, пьют кок­тей­ли, за мной захо­дит ещё несколь­ко муж­чин, один из них бук­валь­но нале­та­ет на офи­ци­ан­та с поце­лу­я­ми в щёку:

— При­вет, доро­гой, нако­нец-то уви­де­лись! У нас не зака­за­но, но тут же най­дёт­ся местеч­ко? Когда шоу? Кто высту­па­ет?

— Через час, сего­дня Рита Мил­лер, Лара Бат­тер­фляй, Ната­ша Ара­рат…

Офи­ци­ант выры­ва­ет­ся из объ­я­тий и убе­га­ет заби­рать бока­лы со
сто­лов.

За бар­ной стой­кой сидят двое муж­чин в чёр­ных фут­бол­ках, спор­тив­ных шта­нах — но так ярко накра­шен­ных, что невоз­мож­но уга­дать, как они выгля­дят без гри­ма.

— Вы арти­сты? — спра­ши­ваю.

— Не узна­ёшь? Что хотел? — игри­во отве­ча­ет один из них.

— Я жур­на­лист, хотел узнать, как на вас повли­я­ет закон об ЛГБТ-экс­тре­миз­ме.

Вто­рой муж­чи­на мгно­вен­но соска­ки­ва­ет со сту­ла и рас­тво­ря­ет­ся в тол­пе гостей.

— Ой, я об этом не могу гово­рить, вам долж­но быть понят­но, поче­му, — игри­вый тон собе­сед­ни­ка меня­ет­ся на тре­вож­но-раз­дра­жён­ный. — Мы не пони­ма­ем, что нас ждёт зав­тра, я вот вооб­ще юри­ди­че­ски непо­нят­но, чем зани­ма­юсь, пока у меня нет ква­ли­фи­ка­ции арти­ста-паро­ди­ста. Но я учусь и полу­чу её в сле­ду­ю­щем году, будет поспо­кой­нее. Это что у вас? Дик­то­фон? Не надо меня запи­сы­вать.

Успо­ко­ить собе­сед­ни­ка не успе­ваю — он спеш­но ухо­дит по кори­до­ру, про­би­ра­ясь через тол­пу. По лест­ни­це спус­ка­ет­ся пол­но­ва­тый муж­чи­на в шап­ке с козырь­ком и рас­пах­ну­том чёр­ном пла­ще, похо­жем на ман­тию. Это один из вла­дель­цев заве­де­ния. Пыта­юсь обсу­дить с ним буду­щее клу­ба после вступ­ле­ния в силу зако­на, но он с широ­кой улыб­кой бро­са­ет: «Я об этом не думаю вооб­ще». И ухо­дит обни­мать­ся с гостя­ми.

«Это как с осуждением СВО: если открыто это выражаешь, то тебе прилетит, а если тихо на кухне, кто услышит?»

Кажет­ся, тут все зна­ко­мы — почти все гости пере­об­ни­ма­лись и пере­це­ло­ва­лись друг с дру­гом. Боль­шин­ство посе­ти­те­лей спо­кой­но курят, дым от сига­рет не успе­ва­ет запол­нить ком­на­ту, уле­тая в пото­лоч­ную вен­ти­ля­цию. Види­мо, это место обо­шли сто­ро­ной все зако­но­да­тель­ные огра­ни­че­ния — такой бун­кер сво­бо­ды. На сцене высту­па­ют дрэг-квин в типич­ных для это­го жан­ра обра­зах: куд­ря­вые или длин­но­во­ло­сые пари­ки, бле­стя­щие пла­тья с пай­ет­ка­ми, обтя­ги­ва­ю­щие искус­ствен­ную грудь, высо­чен­ные каб­лу­ки, не меша­ю­щие отпля­сы­вать под рос­сий­скую попсу. Пара муж­чин тан­цу­ют пря­мо перед сце­ной, не заме­чая нико­го вокруг и ино­гда даже мешая арти­сту. На экране над бар­ной стой­кой кли­пы Лоли­ты сме­ни­лись пока­зом муж­ско­го ниж­не­го белья, но все посе­ти­те­ли клу­ба смот­рят толь­ко на сце­ну или обща­ют­ся меж­ду собой — кто-то жалу­ет­ся на быв­ших, кто-то на рабо­ту, кто-то рас­ска­зы­ва­ет, как съез­дил на отдых.

Когда музы­ка сти­ха­ет, мне уда­ёт­ся раз­го­во­рить одно­го из посе­ти­те­лей. Муж­чи­на пред­став­ля­ет­ся Костей и сра­зу при­зна­ёт­ся, что это не его насто­я­щее имя. Костя — режис­сёр-поста­нов­щик. По его сло­вам, ему 30 лет, но выгля­дит он по мень­шей мере лет на 20 лет стар­ше.

У Кости ров­но выстри­жен­ная квад­рат­ная боро­да, как у дро­во­се­ка, голу­бое поло Lacoste, синие джин­сы. Он рас­ска­зы­ва­ет, что клу­бу испол­ни­лось три­на­дцать лет, из кото­рых он сюда ходит почти десять — и атмо­сфе­ра за всё это вре­мя не поме­ня­лась. «Мне тут никто не меша­ет, я спо­кой­но при­хо­жу сюда есть, выпи­вать, раз­вле­кать­ся. Здесь все свои, кто-то левый сюда никак не попа­дёт» — гово­рит он.

Спра­ши­ваю, как он отно­сит­ся к зако­ну об ЛГБТ-экс­тре­миз­ме, Костя пожи­ма­ет пле­ча­ми:

— Если чело­век выгля­дит и выда­ет свою ори­ен­та­цию, то за это и рань­ше мож­но было попла­тить­ся. А если ведёшь обыч­ный образ жиз­ни, нико­го не посвя­ща­ешь в лич­ное, закон тебя не кос­нёт­ся. Это как с осуж­де­ни­ем СВО: если откры­то это выра­жа­ешь, то тебе при­ле­тит, а если тихо на кухне, кто услы­шит? Но, с дру­гой сто­ро­ны, зачем вооб­ще о чём-то пуб­лич­но кри­чать? Какой смысл?

Мой собе­сед­ник при­зна­ёт­ся, что не пони­ма­ет, зачем вла­сти при­ня­ли этот закон:

— Когда коту делать нече­го, он яйца лижет, так и им боль­ше нече­го при­ни­мать. Обра­ти­ли бы луч­ше свой взор на ЖКХ — это веч­ная моги­ла денег.

В этот момент две дрэг-квин теат­раль­но под­шу­чи­ва­ют над зри­те­ля­ми, сидя­щи­ми воз­ле сце­ны — про­хо­дят­ся по внеш­но­сти, уга­ды­ва­ют воз­раст и сек­су­аль­ные пред­по­чте­ния посе­ти­те­лей клу­ба.

— А за два года кто-нибудь из арти­стов шутил на тему Укра­и­ны, вой­ны, моби­ли­за­ции?— спра­ши­ваю у Кости.

Он удив­ля­ет­ся:

— Нет, зачем, это же дико, они и над коро­на­ви­ру­сом не шути­ли. Ново­сти сюда не тащат — здесь о них забы­ва­ют.

Воз­вра­ща­ем­ся к обсуж­де­нию «экс­тре­миз­ма» — мой собе­сед­ник охот­но допус­ка­ет, что гей-клу­бы могут закрыть, но добав­ля­ет, что его это совер­шен­но не пуга­ет:

— В совет­ское вре­мя всё было запре­ще­но, но людям было, где собрать­ся. Если я захо­чу у себя на кухне зака­тить вече­рин­ку для геев и лес­би­я­нок, кто мне запре­тит?

В этот момент к Косте под­бе­га­ет высо­кий муску­ли­стый парень, обни­ма­ет его сза­ди, целу­ет в шею и прак­ти­че­ски утас­ки­ва­ет в сто­ро­ну танц­по­ла — на сцене тра­ве­сти-веду­щая объ­яв­ля­ет, что на сце­ну выхо­дит «Алла Пуга­чё­ва» с пес­ней «Любовь, похо­жая на сон». «Пуга­чё­ва» ока­зы­ва­ет­ся дрэг-квин в ожи­да­е­мо рыжем пари­ке.

— Весь этот закон — нару­ше­ние все­воз­мож­ных прав чело­ве­ка, — неожи­дан­но про­изон­сит сидя­щий рядом со мной муж­чи­на в длин­ном чёр­ном кар­ди­гане.

«Ребята, я обычный человек, я плачу налоги, работаю, бабушек через дорогу перевожу»

Рас­це­ни­ваю этот «крик души» как при­гла­ше­ние к диа­ло­гу. Муж­чи­на ока­зы­ва­ет­ся сме­лее не толь­ко в выска­зы­ва­ни­ях, он пред­ста­вил­ся Дени­сом Бело­усо­вым и доба­вил, что это его насто­я­щее имя. Дени­су 37 лет, и он рабо­та­ет орга­ни­за­то­ром вече­ри­нок.

— Пидо­расы при­ни­ма­ют пидо­рас­ти­че­ские зако­ны, но мы же зна­ем, что нас все­гда будет 10%, — воз­му­ща­ет­ся Денис. — Пра­ви­тель­ство гово­рит, что не лезет в мою лич­ную жизнь, но как ещё это назвать? Я нико­гда не ходил с гей-сим­во­ли­кой и счи­таю, что к гей-пара­дам наша стра­на не гото­ва — хотя в Укра­ине они дав­но уже про­хо­дят, но и там поли­ция вынуж­де­на охра­нять от напа­де­ний гомо­фо­бов. Я хочу жить в сво­бод­ной стране, но у нас это будет толь­ко через несколь­ко поко­ле­ний. А наша моло­дёжь уже сей­час хочет ярко кра­сить­ся, носить радуж­ные полос­ки — и их будут за это сажать?

Спра­ши­ваю, с какой целью, на взгляд Дени­са, вла­сти вве­ли этот закон, и тон у него ста­но­вит­ся ещё более воз­му­щён­ным:

— Они дума­ют, что под­ни­мет­ся демо­гра­фия! Но с како­го, изви­ни­те, хуя? У нас за домаш­нее наси­лие все­го лишь штраф, и то не боль­ше 40 тысяч — о какой защи­те семьи речь? И обид­но, что нам, самим ЛГБТ, даже не дали пра­во выбо­ра. Вот с ситу­а­ци­ей в Укра­ине каж­дый сам может решать — кто-то за, кто-то про­тив, а здесь у нас даже ниче­го не спра­ши­ва­ли. Про­сто ска­за­ли: «Вы — экс­тре­ми­сты». Ребя­та, я обыч­ный чело­век, я пла­чу нало­ги, рабо­таю, бабу­шек через доро­гу пере­во­жу.

— А теперь если моя подру­га Юля… — Денис пока­зы­ва­ет на моло­дую куд­ря­вую девуш­ку с кок­тей­лем в руке, заво­ро­жен­но слу­ша­ю­щую наш диа­лог. — Если она ска­жет в сво­ей ком­па­нии нату­ра­лов, что я гей и я хоро­ший чело­век, то на неё уже могут доне­сти за про­па­ган­ду нетра­ди­ци­он­ных цен­но­стей! Вот про­сто ска­зать: «Мой друг гей, он нор­маль­ный, дер­жит три соба­ки, четы­ре козы, дро­ва рубит, но вот он гей» — что за такие сло­ва будет? Про­сто пиз­дец.

Юлия при­под­ни­ма­ет бро­ви:
— Да лад­но, это нель­зя гово­рить? Так я про тебя ниче­го не гово­ри­ла… вро­де.

— Нель­зя, Юль, теперь нель­зя, — жёст­ко и серьёз­но отве­ча­ет ей Денис. — Тебе будет гро­зить адми­ни­стра­тив­ное нака­за­ние, хотя, по новым зако­нам, может, и того хуже.

Денис рас­ска­зы­ва­ет, что его про­фес­си­о­наль­ная сфе­ра тоже постра­да­ет из-за «запре­та экс­тре­миз­ма» — мно­гие моск­ви­чи зака­зы­ва­ли у него выступ­ле­ния дрэг-квин на вече­рин­ки, теперь это ста­нет невоз­мож­ным или очень рис­ко­ван­ным. Одним из послед­них его меро­при­я­тий была сва­деб­ная вече­рин­ка, куда были при­гла­ше­ны тра­ве­сти-арти­сты, и «нату­раль­ная пуб­ли­ка» при­ня­ла их с вос­тор­гом.

— А если кто-то доне­сёт, при­е­дет Рос­гвар­дия, что я им объ­яс­ню? — у Дени­са дро­жит голос, он заку­ри­ва­ет сига­ре­ту. — Как я дока­жу, что это про­сто пере­оде­ва­ния, пере­во­пло­ще­ния, — муж­чи­на пока­зы­ва­ет рукой в сто­ро­ну сце­ны, где несколь­ко дрэг-квин в раз­но­цвет­ных свер­ка­ю­щих пла­тьях пля­шут под хит Инста­сам­ки. — Хотя на теле­ви­де­нии мужи­ки в баб до сих пор пере­оде­ва­ют­ся — там это нор­ма! А если то же самое про­ис­хо­дит в гей-клу­бе или на вече­рин­ке — уже про­па­ган­да?

Осто­рож­но спра­ши­ваю у Дени­са, поче­му ЛГБТ-люди не борют­ся за свои пра­ва, и попа­даю в набо­лев­шее:

— Да вот поче­му мы мол­чим — если с ЛГБТ-зна­ме­ни­то­стя­ми понят­но, они риску­ют карье­рой, то поче­му ниче­го не ска­за­ли про­стые геи, лес­би­ян­ки, да хотя бы тра­ве­сти-арти­сты? Когда начи­на­лась исто­рия с Укра­и­ной, были митин­ги, пике­ты, и до сих пор кто-то реша­ет­ся про­тив выска­зать­ся, а что насчёт ЛГБТ? Может, мы это дей­стви­тель­но заслу­жи­ли. Да, если вый­дет нас пара сотен — скру­тят, но не вый­дет никто, в том и дело, никто и не попы­та­ет­ся. Мы не при­ни­ма­ем ника­ких реше­ний, мы про­сто соби­ра­ем­ся в малень­ком под­ва­ле — и нам ком­форт­но.

В этот момент музы­ка ста­но­вит­ся тише, и офи­ци­ант объ­яв­ля­ет, что заве­де­ние рабо­та­ет толь­ко на выход — если кто-то вый­дет на ули­цу, то уже не зай­дет обрат­но.

— Гово­рят, обла­ва на клу­бы, — отве­ча­ет на мой вопрос офи­ци­ант. — Навер­но, на все.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Полчаса мы стояли возле стенки со спущенными штанами»

Дверь цве­точ­но­го мага­зи­на закры­та на замок изнут­ри — отпи­рая её пере­до мной, охран­ник пре­ду­пре­жда­ет, что назад не пустит. Подроб­но­стей «обла­вы» он тоже не зна­ет. Отой­дя на сот­ню мет­ров от клу­ба, заме­чаю поли­цей­ско­го, иду­ще­го в его сто­ро­ну. ОВД по бли­зо­сти нет, пат­руль­но-посто­вых машин тоже не вид­но, а поли­цей­ский оста­нав­ли­ва­ет­ся воз­ле вхо­да в цве­точ­ный мага­зин и спра­ши­ва­ет у сто­я­щей воз­ле него пар­ня и девуш­ки, не зна­ют ли они, где тут клуб. Они гово­рят, что не зна­ют, и поли­цей­ский ухо­дит.

А в дру­гих рай­о­нах Моск­вы в это вре­мя дей­стви­тель­но шла обла­ва на гей-клу­бы. Бло­ки­ро­ва­ли Mono и «Сек­рет». Заяви­лись сило­ви­ки и в Kinky Rouge, кото­рый не пози­ци­о­ни­ру­ет­ся как гей-заве­де­ние, но в эту ночь про­во­дил ЛГБТ-френд­ли вече­рин­ку Hunters Party, на кото­рую при­шло боль­ше 300 гостей. Одним из постра­дав­ших на ней стал Лео­нидi (имя изме­не­но)× — он опи­сы­ва­ет мне этот вечер как «один из самых жут­ких в сво­ей жиз­ни».

Лео­нид был рядом с выхо­дом из заве­де­ния и уви­дел захо­дя­щих поли­цей­ских. Он побе­жал в гар­де­роб­ную за курт­кой, но когда вер­нул­ся к две­рям, их уже закры­ли и нико­го не выпус­ка­ли.

— Даль­ше нам всем ска­за­ли раз­деть­ся до тру­сов, — рас­ска­зы­ва­ет Лео­нид. — Я это не слы­шал, про­сто уви­дел, как все раз­де­ва­ют­ся, и сде­лал то же самое. Пол­ча­са мы сто­я­ли воз­ле стен­ки со спу­щен­ны­ми шта­на­ми. Нам ниче­го не объ­яс­ня­ли, на вопро­сы не отве­ча­ли. У меня тогда было осо­зна­ние, что я не лич­ность, что моей сво­бо­ды нет, что теперь я никто в род­ной стране.

Спу­стя пол­ча­са всем гостям, по сло­вам Лео­ни­да, раз­ре­ши­ли одеть­ся и вый­ти. На выхо­де у каж­до­го фото­гра­фи­ро­ва­ли пас­пор­та, но у несколь­ких людей их не было — их поса­ди­ли в авто­бус и увез­ли.

— Поли­цей­ские перед тем, как уехать, ска­за­ли: «Може­те чпо­кать­ся даль­ше», — гово­рит Лео­нид. — Я от шока про­сто рва­нул прочь в слу­чай­ном направ­ле­нии.

Несмот­ря на офи­ци­аль­ную вер­сию МВД об анти­нар­ко­ти­че­ском рей­де, муж­чи­на слу­чив­ше­е­ся свя­зы­ва­ет с зако­ном «об ЛГБТ-экс­тре­миз­ме»:

— Когда впер­вые про­чёл об этом, не мог сдер­жать слёз и понял, что его дей­стви­тель­но при­мут. На мой взгляд, это спе­ци­аль­но сде­ла­ли перед выбо­ра­ми, что­бы вызвать ува­же­ние у стар­ше­го насе­ле­ния, сре­ди кото­ро­го боль­шин­ство гомо­фо­бы.

Буду­щее гей-клу­бов Лео­нид оце­ни­ва­ет нега­тив­но — он убеж­дён, что о них в прин­ци­пе сто­ит уже забыть, пото­му что про­дол­же­ние их рабо­ты рис­ко­ван­но для самих вла­дель­цев, не толь­ко посе­ти­те­лей.

— Если даже они будут рабо­тать, я туда даль­ше не пой­ду. Эта обла­ва пока­за­ла, что теперь нет ника­кой без­опас­но­сти и луч­ше сидеть мол­ча, — резю­ми­ру­ет мой собе­сед­ник.

«Я в шоке, что любовь у нас теперь считают экстремизмом!»

Сле­ду­ю­щий пункт мое­го путе­ше­ствия по гей-клу­бам сто­ли­цы — ста­рей­шее заве­де­ние «Три обе­зья­ны». Его вла­де­лец Илья Аба­ту­ров (он же дер­жит и гей-клуб «Цен­траль­ная стан­ция») отка­зал­ся ком­мен­ти­ро­вать реше­ние Вер­хов­но­го суда. Он сослал­ся на пло­хое само­чув­ствие и кинул ссыл­ку на свое интер­вью RTVI. В нем Аба­ту­ров гово­рит, что, в отли­чие от зако­на о ЛГБТ-про­па­ган­де, при­зна­ние ЛГБТ-дви­же­ния экс­тре­мист­ским к его дея­тель­но­сти отно­ше­ния не име­ет — не объ­яс­нив, поче­му один репрес­сив­ный закон его каса­ет­ся, а дру­гой нет. В этом же интер­вью Аба­ту­ров ска­зал, что сей­час Запад «ведёт про­тив нас вой­ну» путем «вра­же­ской про­па­ган­ды». Клуб «Три обе­зья­ны» открыл­ся ещё в сере­дине девя­но­стых, несколь­ко раз пере­ез­жал, а в 2012 объ­явил о закры­тии и сно­ва открыл две­ри толь­ко в 2019‑м. Его слож­но не заме­тить изда­ли — у вхо­да горит вывес­ка с тре­мя крас­ны­ми обе­зья­ньи­ми мор­да­ми, но без назва­ния и каких-либо ука­за­ний на ЛГБТ-тема­ти­ку заве­де­ния. Под вывес­кой курят две раз­но­по­лые пары, пере­ми­на­ясь с ноги на ногу от холо­да.

Вход в «Три обе­зья­ны» плат­ный для всех — 600 руб­лей. Охра­на досмат­ри­ва­ет лени­во, как буд­то для галоч­ки. Здесь два зала с раз­ной атмо­сфе­рой, объ­яс­ня­ют на ресепшне. В одном из них полу­мрак раз­ре­за­ют крас­ные лучи цве­то­му­зы­ки, на неболь­шой сцене тан­цу­ет девуш­ка в сереб­ри­стой мас­ке зай­ца и в обтя­ги­ва­ю­щем чёр­ном костю­ме с про­ре­зя­ми, а рядом её на теле­фон сни­ма­ет гостья в шор­тах поверх шта­нов. Это извест­ная мос­ков­ская фрик-тусов­щи­ца Све­та Яко­вле­ва. В дру­гой сто­роне зала мед­лен­но дви­га­ют­ся муску­ли­стые тан­цо­ры гоу-гоу в одних тру­сах, но на них, кажет­ся, никто не смот­рит. Музы­ка зву­чит более совре­мен­ная: в основ­ном, зару­беж­ная попса вро­де Dua Lipa, Rita Ora, но мель­ка­ли и пес­ни рос­сий­ских испол­ни­те­лей — Zivert, Инста­сам­ки. Совер­шен­но вне­зап­ным пока­за­лось вклю­че­ние тан­це­валь­но­го реми­к­са «Рай­о­ны-квар­та­лы» груп­пы «Зве­ри», у кото­рых летом 2023 года отме­ня­ли кон­цер­ты из-за анти­во­ен­ных выска­зы­ва­ний соли­ста Ромы Билык, после чего он высту­пил в Дон­бас­се и, види­мо, «реа­би­ли­ти­ро­вал­ся». В апре­ле 2023 кор­ре­спон­дент «Вёрст­ки» посе­щал один из мос­ков­ских гей-клу­бов и обна­ру­жил спи­сок из запре­щён­ных испол­ни­те­лей, в кото­ром зна­чи­лись Зем­фи­ра, Моне­точ­ка, Иван Дорн, Вале­рий Мелад­зе, «ВИА Гра» и мно­гие дру­гие. Пуб­ли­ка здесь, в отли­чие от пер­во­го клу­ба, на вид в основ­ном не стар­ше 25 лет. Девуш­ки с пир­син­гом, оде­тые в готи­че­ском сти­ле, ходят в обним­ку, пар­ни оде­ты брос­ко — один из них в пор­ту­пее в голую грудь. Есть и взрос­лые муж­чи­ны и жен­щи­ны, но их мень­шин­ство, и они чин­но попи­ва­ют кок­тей­ли за сто­ли­ка­ми в вип-зоне, наблю­дая за танц­по­лом. Во вто­ром зале ещё тем­нее, даже синие лучи про­жек­то­ра не помо­га­ют сори­ен­ти­ро­вать­ся — и про­би­рать­ся сквозь чело­ве­че­ские силу­эты при­хо­дит­ся чуть ли не нао­щупь. Здесь уже более серьёз­ная сце­на, на кото­рой, по всей види­мо­сти, высту­па­ют дрэг-квин — сей­час она пуста и закры­та зана­ве­сом.

Рас­слы­шать чело­ве­че­скую речь тут мож­но толь­ко в курил­ке, нахо­дя­щей­ся на зад­нем дво­ре на ули­це. Там со мной согла­ша­ет­ся пого­во­рить Антонi (имя изме­не­но редак­ци­ей)× — ему 31 год, он высо­кий, в рубаш­ке и брю­ках, носит круг­лые очки. Антон — сту­дент. Он ходит в этот клуб четы­ре года и пол­го­да назад заме­тил изме­не­ния:

— Здесь рань­ше рабо­та­ли одни муж­чи­ны, как обыч­но в гей-клу­бах, а теперь ста­ло мно­го жен­щин — они рабо­та­ют на гар­де­робе, на баре, тан­цу­ют на сце­нах, и я думаю, это свя­за­но ещё с зако­ном о ЛГБТ-про­па­ган­де, — гово­рит Антон. — А сей­час у клу­бов тем более остал­ся один вари­ант — пере­фор­ма­ти­ро­вать­ся, вся­че­ски отда­лить­ся от гей-тема­ти­ки, при­гла­шать к себе не толь­ко ЛГБТ. Как мне это? Мне это не нра­вит­ся, а что делать?

Антон дела­ет вывод, что «пере­фор­ма­ти­ро­ва­ние» не нра­вит­ся не толь­ко ему, пото­му что посе­ща­е­мость, по его наблю­де­нию, упа­ла во всех гей-клу­бах. Я спра­ши­ваю его об отно­ше­нии к реше­нию Вер­хов­но­го суда о при­зна­нии ЛГБТ-дви­же­ния экс­тре­мист­ским.

— Я читал этот закон. Ника­кой обще­ствен­ной орга­ни­за­ции «ЛГБТ» не суще­ству­ет, — гово­рит он, замет­но напряг­шись. — Но вла­стям это не меша­ет — «АУЕ» тоже ведь не суще­ство­ва­ло. Ско­ро будет, как в СССР, или ещё хуже, как в КНДР: закры­тие и запрет все­го, отме­на всех прав и сво­бод. У меня теперь появи­лось толь­ко боль­ше пово­дов уехать из этой стра­ны.

Дру­гая посе­ти­тель­ни­ца клу­ба — восем­на­дца­ти­лет­няя Янаi (имя изме­не­но)×, девуш­ка в клет­ча­той юбке, кол­гот­ках в сеточ­ку и чёр­ной фут­бол­ке на бре­тель­ках — на ана­ло­гич­ный вопрос реа­ги­ру­ет более эмо­ци­о­наль­но:

— Я в шоке, что любовь у нас теперь счи­та­ют экс­тре­миз­мом! Это ещё один спо­соб посе­ять страх, сиг­нал всем людям — вас могут поса­дить за что угод­но, не про­те­стуй­те. Моло­дёжь из-за это­го будет уез­жать в дру­гие стра­ны, в ито­ге нация ста­ре­ет, и ста­рые люди так и оста­нут­ся управ­лять стра­ной — что хоро­ше­го? Все мои зна­ко­мые, с кем я сюда при­шла, очень воз­му­ще­ны и напу­га­ны, все дума­ют о пере­ез­де. И ника­кая демо­гра­фия в ито­ге не под­ни­мет­ся, а наобо­рот.

«Зачем это подражание Европе? Почему непонятно, что у нас другая страна?»

Клуб «Цен­траль­ная стан­ция» открыл­ся ещё в 2002 году и несколь­ко раз менял адре­са — сна­ча­ла даже делил тер­ри­то­рию с кон­церт­ным залом, в кото­ром чечен­ские бое­ви­ки захва­ти­ли арти­стов и зри­те­лей мюзик­ла «Норд-Ост». Сей­час это непри­мет­ное серое трёх­этаж­ное зда­ние без вывес­ки и вда­ли от цен­тра. Воз­ле желез­ной вход­ной две­ри при­топ­ты­ва­ет, что­бы согреть­ся в эту мороз­ную ночь, охран­ник — ещё не успе­ваю подой­ти близ­ко, как он спра­ши­ва­ет:

— Вы куда?

— В клуб. — гово­рю.

— В какой клуб?

Услы­шав назва­ние, охран­ник про­пус­ка­ет внутрь. После тур­ни­ке­та меня хло­па­ют по кар­ма­нам, тща­тель­но досмат­ри­ва­ют сум­ку и толь­ко потом про­пус­ка­ют. Здесь тоже два зала, такой же, как в «Трёх обе­зья­нах», моло­дой и мод­ный кон­тин­гент, да и музы­ка игра­ет та же самая — смесь еврод­эн­са с реми­к­са­ми зару­беж­ной и рос­сий­ской попсы: от Риан­ны до Поли­ны Гага­ри­ной.

На сцене дрэг-квин в обтя­ги­ва­ю­щем золо­том пла­тье с бело­ку­ры­ми локо­на­ми отпля­сы­ва­ет сра­зу за трёх участ­ниц «золо­то­го» соста­ва «ВИА Гра» (одна из них — певи­ца VERA, ранее высту­пав­шая под псев­до­ни­мом «Вера Бреж­не­ва», попа­ла в стоп-листы в Рос­сии из-за сбо­ра средств в поль­зу укра­ин­ских бежен­цев в Евро­пе). В отли­чие от преды­ду­щих клу­бов, повсю­ду рас­кле­е­ны таб­лич­ки «Фото и видео сни­мать запре­ще­но»: на сте­нах у вхо­да, в кори­до­рах, рядом со сце­ной и сто­ли­ка­ми, даже в курил­ке.

Наро­ду здесь замет­но мень­ше, чем в «Трёх обе­зья­нах», чело­век сорок. Об обла­вах никто из посе­ти­те­лей клу­ба не слы­шал. Пого­во­рить о новом запре­те со мной согла­ша­ют­ся толь­ко жен­щи­на сред­них лет с длин­ны­ми чёр­ны­ми локо­на­ми, в стро­гом чёр­ном пла­тье и немно­го сма­зан­ным маки­я­жем и муж­чи­на лет два­дца­ти пяти в джин­сах. Это Вла­ди­мир и Еле­на, они дру­жат боль­ше деся­ти лет, она — гете­ро­сек­су­ал­ка, а он — гей. В этот клуб они ходят уже три года.

— Мы живем непло­хо, ста­тью за муже­лож­ство отме­ни­ли дав­ным-дав­но, на что жало­вать­ся? — схо­ду пыта­ет­ся меня убе­дить Вла­ди­мир. —Зачем у нас выхо­дить на пло­щадь с фла­гом и кри­чать, что ты гей, что ты гор­дишь­ся этим? Зачем это под­ра­жа­ние Евро­пе? Поче­му непо­нят­но, что у нас дру­гая стра­на?

— Гей-пара­ды — это пере­бор, я кате­го­ри­че­ски про­тив, я же с пара­да­ми как нату­рал­ка не хожу, а зачем они это дела­ют? — встав­ля­ет Еле­на.

— Теперь клу­бы пере­фор­ма­ти­ру­ют­ся в заве­де­ния для всех — и я рад. Рань­ше меня тут за зад­ни­цу хва­та­ли, наг­лые пред­ло­же­ния дела­ли, толь­ко один раз я услы­шал веж­ли­вое пред­ло­же­ние о зна­ком­стве от нор­маль­но­го муж­чи­ны. А в основ­ном тут одни оза­бо­чен­ные и манер­ные.

Еле­на, при­хле­бы­вая кок­тейль и сбра­сы­вая пепел с сига­ре­ты, под­да­ки­ва­ет:

— Надо менять эти клу­бы, хва­тит грязь раз­во­дить.

— И закон толь­ко из-за этих това­ри­щей при­ня­ли — они счи­та­ют, что это мод­но — выпя­чи­вать, при­ста­вать, навя­зы­вать, — про­дол­жа­ет Вла­ди­мир. — Вот за что боро­лись — полу­чай­те. Я не счи­таю, что ЛГБТ — это кру­то, я обыч­ный гей, живу обыч­ной жиз­нью, встре­ча­юсь с дру­зья­ми и хочу отды­хать в нор­маль­ных заве­де­ни­ях.

Спра­ши­ваю у Вла­ди­ми­ра, насколь­ко разум­но, с его точ­ки зре­ния, назы­вать ЛГБТ-дви­же­ние экс­тре­мист­ским:

— Конеч­но, это репрес­сив­ная мера, никто из нас не экс­тре­мист. Но это вынуж­ден­ная мера — все уже уста­ли от нашей гей-куль­ту­ры, она пере­бар­щи­ва­ет, она раз­дра­жа­ет. Закон соблю­дать очень про­сто: не выпя­чи­вай — не будешь экс­тре­ми­стом.

В «Цен­траль­ной стан­ции» я про­был око­ло часа — и за это вре­мя гостей ста­ло ещё мень­ше, что для любо­го раз­вле­ка­тель­но­го заве­де­ния в сере­ди­ну ночи с пят­ни­цы на суб­бо­ту совер­шен­но нети­пич­но. Ново­сти о поли­цей­ских рей­дах быст­ро рас­про­стра­ни­ли по теле­грам-кана­лам и СМИ, и моск­ви­чи поме­ня­ли пла­ны. Утром 2 декаб­ря питер­ский фили­ал клу­ба «Цен­траль­ная стан­ция» пер­вым объ­явил о закры­тии. Из-за зако­на об «ЛГБТ-экс­тре­миз­ме» вла­дель­цы пло­щад­ки отка­за­ли им в про­дле­нии арен­ды, гово­рит­ся в офи­ци­аль­ном заяв­ле­нии адми­ни­стра­ции клу­ба.

Облож­ка: редак­ция «Вёрст­ки»

Под­дер­жать «Вёрст­ку» мож­но из любой стра­ны мира — это всё ещё без­опас­но и очень важ­но. Нам очень нуж­на ваша под­держ­ка сей­час. Как нам помочь →