«По ночам я воюю. Просыпаюсь, когда уже умер»
В каком психологическом состоянии военные возвращаются из Украины и почему многие из них не могут пройти реабилитацию
К концу 2022 года тысячи российских мужчин побывали в зоне боевых действий в Украине и вернулись домой. Многие из них могут страдать от симптомов ПТСР, и далеко не всем удалось пройти качественную реабилитацию. Человеку с ПТСР может быть сложно адаптироваться в мирной жизни: часто страдает и он сам, и его близкие. Нередко это приводит к злоупотреблению алкоголем, домашнему насилию, разрушению семей.
Чтобы понять, что происходит с военнослужащими после возвращения из Украины, «Вёрстка» поговорила с контрактником, побывавшим в лагере для отказников в Брянке, бойцом ЧВК, который с марта ездил в Украину трижды, а также с психологами, работающими с комбатантами и их родными.
«Вёрстка» напоминает: ЧВК в России являются незаконными вооружёнными формированиями. Издание также рассматривает вторжение в Украину как преступную агрессию. Люди, участвующие в боевых действиях, совершают преступление.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«В санатории я три недели молчал, потому что там везде Z‑патриоты»
Дмитрий (имя изменено) — военный-контрактник из восточного региона России. В июне он попал в зону боевых действий в Украине. По словам Дмитрия, сначала он всерьёз верил, что отправляется «бить фашистов». Но вскоре его взгляды кардинально изменились. Он увидел, что российская армия бомбит населённые пункты с мирными жителями, осознал масштаб разрушений в украинских городах и написал заявление об отказе от участия в боевых действиях.
Так он оказался в Брянке в знаменитом «лагере» для отказников, где к солдатам, пожелавшим сложить оружие, применяли физическое насилие. Дмитрий рассказывает, что военнослужащие и бойцы ЧВК убеждали солдат вернуться на передовую, запугивая и избивая их. Об этом говорили и многие другие отказники, прошедшие через Брянку и подобные «лагеря».
Кроме того, помещения, где удерживали солдат в Брянке, находились недалеко от зоны боевых действий. «Однажды на нас прилетел Хаймарс, и после этого я начал вскакивать по ночам, — рассказывает Дмитрий. — С того момента по ночам я воюю. Просыпаюсь, когда уже умер во сне, но ещё 5 – 10 секунд ищу рядом гранату или автомат. Паника жёсткая».
В «лагере» Дмитрий получил травму и оказался в госпитале. Там он, по его словам, по-прежнему каждую ночь просыпался от кошмаров. Медсёстры предложили военному проконсультироваться с психиатром. Тот, услышав, что Дмитрий «воюет» во сне, тут же выписал ему направление на реабилитацию в медико-санаторных условиях.
Но попасть на лечение Дмитрию удалось не сразу. После госпиталя он вернулся в Россию и продолжил служить в родной части. Командир, несмотря на справку от психиатра, не отпускал военного в санаторий.
При этом дома Дмитрий даже перестал ночевать в одной спальне с женой — чтобы не будить её, «вскакивая» от ночных кошмаров. В итоге командир всё же отпустил военного на лечение — после того, как он подал заявление в военную прокуратуру.
Дмитрий поехал в санаторий, который ему рекомендовали сослуживцы. В нём проходили лечение военнослужащие и их родственники. Реабилитантов, вернувшихся из Украины — по подсчётам Дмитрия, их было 30 – 40 человек — селили в отдельный корпус.
По прибытии контрактника осматривал терапевт. Он спросил Дмитрия, зачем тот приехал — отдыхать или лечиться. «Врач сказал, что некоторые военнослужащие сразу признаются: им хочется расслабиться, выпить, поплавать в бассейне, — говорит Дмитрий. — Им назначают минимум процедур. Я сказал, что хочу лечиться, и меня записали на массаж, лечебную физкультру, физиотерапию, всякие ванны — грязевые, солевые, озоновые, воздушные. Ещё записали к психотерапевту».
Лечебные процедуры занимали первую половину дня. Дмитрий посещал их, но эффекта не видел. Во время второго сеанса массажа врач сильно сжал его повреждённую руку. По словам контрактника, у него были «искры из глаз» от боли, и больше на массаж он не ходил.
Психотерапия тоже не вызвала положительных эмоций. По словам Дмитрия, врач обвинил его в симуляции.
«Психотерапевту — седому дедушке — я сказал, что воюю по ночам, — вспоминает контрактник. — Он сразу диагностировал у меня синдром Мюнхгаузенаi. Я ответил: „Да? А у соседа моего тоже?“. Он убеждал меня в том, что воевал и знает, как это бывает. Предложил мне походить на его сеансы, но я отказался от разговоров с ним».
Во время той единственной встречи с психотерапевтом Дмитрий упомянул, что во сне сражается не с украинскими солдатами, а с бойцами ЧВК. Он говорит, что перед уходом врач вдруг спросил: «Стоп, а почему ты с ЧВКшниками воюешь?». Контрактник ответил: «Мне не может сниться ВСУ, потому что я их даже ни разу не видел». На этом встреча с врачом закончилась.
Во второй половине дня для военнослужащих и их родных в санатории была организована культурная программа: прогулки, бесплатные экскурсии и концерты. Дмитрий рассказывает, что однажды его «загнали» на такой концерт. Там исполнялись патриотические песни Газманова и Майданова. Но, как показалось контрактнику, военных они не впечатляли. Куда больше они реагировали на женские танцевальные номера.
«В санатории я три недели молчал, ни с кем не общался, кроме врачей, потому что там везде Z – патриоты, — говорит Дмитрий. — На обеде у тебя определённое место, которое ты должен занять, и я всё время пересекался с четырьмя женщинами, сидевшими неподалёку. Однажды на обед пришли только две из них. И одна другой говорит: „У Нины ковид положительный пришёл“. А вторая: „У Светы тоже“. Первая: „Я за Нину молюсь, а за Свету не молюсь, потому что она Путина ругала“. Я чуть не подавился».
Дмитрий говорит, что, пока он был в санатории, его продолжали мучить ночные кошмары. Они не прекратились и теперь. По его словам, он пока нашёл только два способа крепко заснуть.
«Что сто процентов помогает — это на ночь стакан, — говорит он. — В моём случае коньяк. И тогда ты не просыпаешься. Но я понимаю, что это грозит зависимостью. Поэтому до трёх ночи читаю книгу, пока меня не вырубит. Недавно я прочитал книгу ЧВКшника, называется „В одну реку дважды“, а сейчас взялся за „Вариант дракона“ Юрия Скуратова».
«Мозг не может это выкинуть»
ПТСР — или посттравматическое стрессовое расстройство — может развиться после травмирующих событий. В таком случае человек может страдать от ночных кошмаров, тревожности, флешбеков. У него могут также развиться панические атаки, депрессия или тревожные расстройства.
С симптомами ПТСР часто сталкиваются люди, побывавшие в зонах боевых действий. В исследовании, в котором анализировалось психологическое состояние бойцов после афганского и чеченского конфликтов, утверждается: чем дольше военный находится в зоне боевых действий, тем больше снижается адаптивность его психики и тем сильнее могут быть последствия.
Психотерапевт Евгения Лазарева, которая работает с военными в частном порядке, рассказала «Вёрстке», что около 20 – 30% участников боевых действий возвращаются домой с посттравматическим стрессовым расстройством и нуждаются в реабилитации.
Сейчас в Госдуме обсуждают возможность создания специальных центров для психологической реабилитации «участников СВО». В декабре в Госдуму также внесли законопроект о бесплатной психологической помощи для ветеранов боевых действий. Если он будет принят, то помощь за счёт государства можно будет получить не только во время службы, но и после окончания контракта.
Тем не менее, по словам Лазаревой, в психологическом сообществе мало специалистов, которые подготовлены к работе с военными. Кроме того, психотерапевты, опрошенные «Вёрсткой», отмечают: реабилитация внутри армейских или государственных учреждений редко бывает эффективной. Военные неохотно общаются с врачами и психологами, опасаясь, что их личную информацию передадут начальству и это негативно скажется на службе.
«Для терапии нужно создать безопасную среду, ситуацию, которая позволит человеку почувствовать, что можно говорить о чем угодно, — говорит психотерапевт Евгения Лазарева. — Полагаю, что государственные службы помощи вряд ли смогут обеспечить эту самую безопасность».
Кроме того, не все люди готовы обращаться за психологической помощью — кто-то считает это стыдным. Есть и те, кто попробовал пройти реабилитацию, но, как Дмитрий, не получили качественной помощи.
В итоге, как говорит психотерапевт Евгения Лазарева, люди с симптомами ПТСР нередко «лечатся» алкоголем. Они надеются, что это поможет им избавиться от воспоминаний и ночных кошмаров.
«Эти постоянные навязчивые воспоминания, с яркими картинками, часто со звуковыми воспоминаниями, оказываются невыносимыми, — говорит она. — И человек, не находящийся в терапии, пытается их заглушить алкоголем или веществами. Но чем больше он их глушит, тем они будут сильнее, потому что мозг не может это выкинуть, просто забыть. Поэтому, как ни странно, задача номер один — сначала усилить эти воспоминания, сделать так, чтобы они перешли в фокус внимания. Но это нужно делать строго под контролем психотерапевта».
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«После второй командировки я не смог остановиться»
Согласно приказу Министра обороны № 60, который был подписан ещё в 2017 году, психологическая реабилитация полагается военнослужащим, которые принимали участие в боевых действиях более 30 суток — при наличии показаний.
Нужна ли военному психологическая реабилитация — определяет военно-медицинская организация после обследования. Реабилитация проводится в санаторно-курортных организациях, на базах и домах отдыха Минобороны, ближайших к месту службы. Когда комбатант приезжает в место постоянной дислокации своей части, командир запрашивает для него путёвку в санаторий или на базу отдыха и по ней отправляет военного на лечение.
Однако, как в случае Дмитрия, бывает так, что командиры не спешат отправлять подчинённых на реабилитацию. Адвокат Максим Гребенюк рассказал «Вёрстке» об офицере, которому командир отказал в реабилитации, несмотря на показания врача, и отдал приказ о возвращении в зону боевых действий. Добиться отмены этого приказа удалось только через суд — Гребенюк выиграл дело в октябре.
В России существуют и те участники боевых действий, которым психологическая реабилитация от государства не предоставляется — например, бойцы из частных военных компаний. Им остаётся или обращаться в обычные, «гражданские» государственные учреждения, или искать частных специалистов. В такой ситуации оказался 47-летний Сергей (имя изменено).
Сергей рассказывает, что вырос в семье военных. 11 марта он отправился в Украину в составе добровольческого батальона «Ахмат» — как он сам говорит, «освобождать Мариуполь».
До этого Сергей несколько лет прожил в Украине — в Запорожской области. У его жены было много украинских родственников. Несмотря на это, своё решение идти воевать он считал правильным. «Насмотрелся роликов, взыграла кровь», — объясняет он.
Первое время Сергей находился в зоне боевых действий без связи. В апреле он наконец смог позвонить домой и выяснил, что жена подала на развод. Некоторые из её родных пошли воевать за ЗСУ, и она не могла продолжать отношения с российским военным.
В мае Сергей вернулся в Россию, съездил на похороны товарища и попытался снова зажить обычной жизнью, но не смог. По ночам его мучила бессонница и кошмары.
«В Мариуполе была настоящая мясорубка, — говорит он. — Приехав домой, я 10 дней тупо пил вино или коньяк, потому что не мог спокойно засыпать. Я до войны не был запойным, но тут была необходимость». Через некоторое время он решил, что «надо возвращаться в Украину». «Есть такая поговорка: клин клином вышибает», — говорит Сергей. Он думал, если он снова окажется в зоне боевых действий, будет уже не так тяжело и после возвращения бессонница пропадёт.
Через две недели после возвращения домой Сергея, по его словам, позвали в частную военную компанию — в некий «знаменитый батальон, но не в оркестр», то есть не в ЧВК Вагнера. Он согласился и вновь попал на передовую.
Сергей рассказывает, что в начале осени оказался в Изюме — в это время там происходило контрнаступление украинской армии. Он вспоминает, как они с сослуживцами выбирались из окружения. По словам Сергея, многие военные боялись оказаться в плену. При этом во время отступления они в панике не могли отличить российских бойцов от украинских.
«Я видел пацанов, которые после первого боя сами себя гранатами подрывали, — говорит Сергей. — Им казалось, что их уже окружили и выхода нет. Рядом с парнем разорвался танковый снаряд, и он потерялся: скинул с себя всё оружие, броники, каску. Я позвал этого парня по имени, по позывному, просил его не делать ничего. Говорил: „Все живы, всё хорошо“. А он принял нас за украинцев. И просто взорвал гранату в руках. Его разорвало напополам на моих глазах».
В сентябре Сергей вернулся домой. Он был уверен, что после пережитого больше не поедет воевать, и был намерен обустроить себе спокойную мирную жизнь. Он говорит, что бессонница в этот раз мучила его меньше, но теперь он не мог избавиться от чувства тревоги, возникавшего из-за любых посторонних звуков.
«Я постоянно уезжал на рыбалку, — рассказывает Сергей. — Вылезал из палатки рано утром и слушал по привычке, не летят ли „птички“ над головой. Так что после второй командировки я не смог остановиться».
Через некоторое время Сергею вновь позвонили из ЧВК и рассказали, что российская армия несёт большие потери на фронте. В мирной жизни он по-прежнему чувствовал себя не на своём месте, а услышав о потерях, решил, что сослуживцы в нём нуждаются. Так он согласился поехать в Украину в третий раз и оказался под обстрелами под Сватово. Оттуда он вернулся в начале декабря с контузией.
Сейчас Сергей снова пытается наладить свою жизнь в мирной обстановке. По его словам, это трудно, потому что «адреналиновый коктейль в крови очень долго выходит». Чтобы не думать о возвращении на войну, он перестал общаться со знакомыми, которые находятся на фронте. «Чтобы не перегружать нервную систему воспоминаниями, я удалил всех, кто мне может напомнить об этой войне, и отвлекаюсь как могу», — говорит он.
«Вы не сможете мне помочь, потому что вы там не были»
Сергей говорит, что пытался обсудить свои трудности с психологом в частном порядке. Специальной реабилитации от государства ему не полагалось.
«Официально считается, что бойцы из большинства частных военных компаний даже не присутствуют в Украине, — говорит он. Нам всё время говорили: „если что, вас тут нет“. У тебя закончился контракт, хочешь — оставайся и продлевай, а хочешь — уезжай. Но думать о тебе никто не будет, если ты в ЧВК. Контуженных ребят вели в бой и не оказывали им никакой медицинской помощи. Им говорили: „Пока у вас оружие в руках, никуда вас не отпущу — сам вам ноги прострелю“. Это сильно ломает».
Сергей познакомился со специалисткой в соцсетях, но беседа далеко не продвинулась. По словам военного, психолог начала задавать ему «общие вопросы», которые, по его мнению, никак не могли ему помочь.
«Я этой девушке так и сказал: „Нет у меня таких психологических проблем, чтобы с тобой делиться“, — вспоминает Сергей. — Наш разговор быстро закончился. Понятно, что часто проще выговориться постороннему человеку, но не всем подходят такие способы».
Теперь Сергей надеется, что восстановиться ему поможет работа — он планирует пойти на завод, на котором трудился до своей отправки в Украину. Если не получится устроиться туда, он уедет «валить леса». Он говорит, что стремится быть в тишине, потому что скопления людей его «морально давят». Каждые выходные он уезжает в деревню, «в глухомань», где мало звуков.
Психотерапевт Евгения Лазарева с марта оказывает психологическую помощь как российским, так и украинским военным. Она говорит, что предубеждения против специалистов среди людей с ПТСР, вернувшихся с войны, встречаются часто.
«Помню, как ко мне пришёл первый такой клиент, — говорит она. — Сразу сказал: „Я в принципе на 100% уверен, что вы не сможете мне помочь, потому что вы там не были“. Это убеждение — будто бы психолог, да ещё и женщина, не может знать, каково приходится военному, и поэтому не может ничего сделать, — часто становится серьёзным препятствием. Большая проблема — в том, что по этой причине многие мужчины даже не пытаются идти за помощью».
Евгений Александров — психотерапевт и автор интегративного метода терапии посттравматического стрессового расстройства — работал с ветеранами Афганистана, Чечни, и несколькими военными, вернувшимися из Украины. Он подтверждает: часто люди с боевым опытом «закрываются» от терапии. И дело тут не только в том, что они не верят в компетентность врачей.
Часто люди, прошедшие через травматичный опыт, пытаются забыть его — так работают защитные механизмы психики. «С человеком что-то произошло, страшное, больное, неприятное, и нормальный мозг пытается это всё забыть, — говорит Александров. — Но что такое забыть? Упихать куда-нибудь поглубже, утрамбовать, закрыть дверь. Это работа психологических защит. Но и терапевты под эти защиты попадают. То есть нас так же отрицают, нас так же вытесняют. Поэтому острая фаза ПТСР очень сложная. Не каждый специалист может работать с ней».
«Ушёл добренький Васенька, а вернулся злобный Василий»
Но даже если военный, страдающий от симптомов ПТСР, решился обратиться за помощью и найти частного специалиста, тут может возникнуть другая проблема. Не все готовы работать с участниками боевых действий.
«У каждого психолога есть специализация — это темы, с которыми работает специалист. И есть специалисты, которые не работают с авторами насилия, — говорит психолог Валерия Вятчанина. — Поэтому при записи на консультацию важно уточнять, работает ли специалист с военнослужащими. Например, военный может рассказывать истории, которые для меня, как для человека, окажутся невыносимыми, и тогда я не буду полезной ему. Ведь как терапевт ты должен быть на стороне клиента. Лично я пока не решила, смогу ли брать в терапию комбатантов. А вот с родственниками военных я уже работаю и планирую продолжать им помогать».
В итоге и с государственной, и с частной психологической помощью для военных есть сложности. Как считает психотерапевт Евгений Александров, это может сильно сказаться и на жизни самих комбатантов, и на состоянии их близких и общества в целом.
«Одна из проблем, допустим, семейных: на войну ушел добренький Васенька, а вернулся Василий, злобный, алкогольный, деструктивный, — рассуждает Александров. — Эта семья сохранится или нет? Не факт. Мне одна жена недавно сказала: „А я не обязана его такого терпеть“. Скорее всего, семьи больше не будет».
По словам специалиста, большое количество травмированных мужчин с боевым опытом, не получивших своевременную помощь, причиняющих боль своим семьям, может привести к заметной социальной напряжённости.
«Такие люди потеряют работу, потому что они будут начальников посылать и по голове бить, — говорит психотерапевт. — Они потеряют семью, они потеряют свободу, потому что какому-нибудь полицейскому по башке настучат, если он к ним пристанет. После Афгана сколько ребят пошло в криминал? Без грамотно продуманной реабилитации для военных гражданскому обществу придёт конец».
Обложка и иллюстрации: Екатерина Дериглазова
Редакция «Вёрстки»