«Наши пожертвования упали в восемь-десять раз»

Спу­стя два года после нача­ла пол­но­мас­штаб­но­го втор­же­ния укра­ин­цы по-преж­не­му выез­жа­ют из обстре­ли­ва­е­мых реги­о­нов: на новом месте им нуж­ны лекар­ства и опе­ра­ции, помощь с рабо­той и жильём. Стра­ны, при­няв­шие бежен­цев, тем вре­ме­нем сво­ра­чи­ва­ют гума­ни­тар­ные про­грам­мы. НКО, кото­рым в пер­вые меся­цы вой­ны рос­си­яне актив­но отправ­ля­ли дона­ты, теперь полу­ча­ют в разы мень­ше пожерт­во­ва­ний. «Вёрст­ка» пуб­ли­ку­ет исто­рии осно­ва­те­лей и волон­тё­ров извест­ных про­ек­тов помо­щи укра­ин­цам — они рас­ска­зы­ва­ют, поче­му обя­за­ны про­дол­жать рабо­ту, как справ­ля­ют­ся с рис­ка­ми и хей­том и на что наде­ят­ся.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

Мате­ри­ал под­го­тов­лен вме­сте с Фон­дом Бори­са Нем­цо­ва

«Есть подозрения, что сотрудник центра “Э” навестил нас в качестве волонтёра»

Мария Белкина, основатель Volunteers Tbilisi (Грузия)

После 24 фев­ра­ля мы сра­зу ста­ли отправ­лять гума­ни­тар­ную помощь в Укра­и­ну. Но очень ско­ро в Гру­зию нача­ли въез­жать пер­вые бежен­цы из Мари­у­по­ля, и мы орга­ни­зо­ва­ли горя­чие обе­ды. И для них, и для тех, кто застрял здесь — напри­мер, 80–100 укра­ин­ских даль­но­бой­щи­ков, кото­рые не мог­ли вер­нуть­ся домой и сто­я­ли в Руста­ви со сво­и­ми фура­ми, с испор­тив­шим­ся това­ром. Потом мы запу­сти­ли горя­чую линию и ста­ли при­ни­мать заяв­ки на самую раз­ную помощь — лекар­ства, одеж­ду — и коор­ди­ни­ро­вать волон­те­ров.

И сей­час, спу­стя два года, мы помо­га­ем укра­ин­цам ком­плекс­но: жильём, гума­ни­тар­кой, поис­ком рабо­ты, ока­зы­ва­ем меди­цин­скую и пси­хо­ло­ги­че­скую помощь. Хотя за эти два года наша орга­ни­за­ция нача­ла ока­зы­вать под­держ­ку и мест­ным жите­лям, и изра­иль­тя­нам„ Укра­и­на — наш при­о­ри­тет до окон­ча­ния вой­ны. С это­го мы начи­на­ли, и на это ухо­дят самые боль­шие ресур­сы.

В нашей актив­ной базе сей­час при­мер­но 200 волон­тё­ров, и все рав­но это кате­го­ри­че­ски мало. Боль­ше все­го нуж­ны проф­кад­ры: медий­щи­ки и волон­тё­ры горя­чей линии, кото­рые бы сами нахо­ди­лись в Гру­зии и не рас­те­ря­лись при вопро­се: «Я стою у вок­за­ла, что мне даль­ше делать?». Без­услов­но, мы обла­да­ем текуч­кой, как любая орга­ни­за­ция. Но это свя­за­но, во мно­гом, с тем, что боль­шое коли­че­ство рело­кан­тов уез­жа­ют из Гру­зии.

Ещё есть клас­си­че­ский пер­вый пери­од «полу­рас­па­да» волон­тё­ра. Он сна­ча­ла бро­са­ет­ся на двух­мет­ро­вую сте­ну и пере­пры­ги­ва­ет её, а потом при­хо­дит вре­мя осо­знать, что не нуж­но так уби­вать­ся. Это очень слож­ный про­цесс выстра­и­ва­ния нор­маль­но­го work-life balance. Пото­му что поте­рять волон­тё­ра для нас гораз­до хуже, чем поте­рять час, кото­рый он нам не смо­жет уде­лить в кон­це рабо­че­го дня. В пер­вые меся­цы, когда мы рабо­та­ли в режи­ме emergency, оста­но­вить волон­тё­ров было невоз­мож­но. Через 2–3 меся­ца люди шта­бе­ля­ми лежат от уста­ло­сти.

Гру­зия — слож­ная стра­на для рабо­ты. Вот уже неде­лю доби­ва­юсь важ­но­го доку­мен­та от бан­ка. Ино­гда при­хо­дит­ся всту­пать в кон­флик­ты со все­ми воз­мож­ны­ми служ­ба­ми. К тому же, здесь не все­гда пони­ма­ют, что такое НКО — это не очень «опред­ме­чен­ный» в зако­но­да­тель­стве субъ­ект пра­ва, и пока логи­ка такая: «что не запре­ще­но, то раз­ре­ше­но». При­ни­мая реше­ния, ты не все­гда пони­ма­ешь, не полу­чишь ли ты нега­тив­ной реак­ции, напри­мер, от нало­го­вой.

На реги­стра­цию нашей орга­ни­за­ции ушло 3–4 меся­ца — но и сей­час мы не можем под­клю­чить пла­тёж­ную систе­му, кото­рая бы не отвер­га­ла 50% меж­ду­на­род­ных карт. Донат через фор­му — это гораз­до про­ще, чем функ­ция «вбей­те номер кар­точ­ки». Из-за неудоб­ной опла­ты мы мно­го теря­ем.

Явное паде­ние инте­ре­са к теме вой­ны и бежен­цев нача­лось доволь­но дав­но. Для срав­не­ния: наш пер­вый фанд­рай­зинг закон­чил­ся, когда на сче­ту было 25 тысяч дол­ла­ров. Сей­час кон­вер­сия сроч­ных сбо­ров при­мер­но в четы­ре раза ниже, чем три меся­ца назад. Но оно и понят­но: никто не ожи­дал, что спу­стя два года мы будем выхо­дить, выки­ды­вать шап­ку: «Это на укра­ин­цев!», и нам никто не смо­жет отка­зать… Сей­час это немно­го «не мытьем, а ката­ньем», но всё не зря: мы набра­ли рекур­рен­тов, и пере­жи­ли момент, когда кажет­ся, что день­ги совсем не соби­ра­ют­ся. Хотя недо­ста­ток средств всё рав­но бес­ко­неч­ный.

Мы пере­жи­ва­ли силь­ные пере­строй­ки внут­ри, меня­ли коман­ду фанд­рай­зин­га. Запла­ни­ро­ван­ные гран­ты есть, но денег на «сей­час» не хва­та­ет ката­стро­фи­че­ски. Сбо­ры упа­ли настоль­ко силь­но, насколь­ко это воз­мож­но. Я наде­юсь, мы суме­ем вырвать­ся с учё­том годов­щи­ны вой­ны.

Хотя мы рабо­та­ем вне Рос­сии, наша помощь — это по-преж­не­му рис­ки. Наших актив­ных волон­тё­ров и сотруд­ни­ков вызы­ва­ли на допро­сы. Ко мне тоже при­хо­ди­ли по месту про­пис­ки в Москве. Могут ли «пове­сить ста­тью»? Абсо­лют­но точ­но могут, и, навер­ное, сде­ла­ют это.
Мы все­гда раз­го­ва­ри­ва­ем с волон­тё­ра­ми о том, насколь­ко акку­рат­ны­ми нуж­но быть. Если кто-то из них соби­ра­ет­ся в Рос­сию, мы мак­си­маль­но чистим инфор­ма­цию и уби­ра­ем фото­гра­фии. Но быва­ет и неожи­дан­ное: есть подо­зре­ние, что сотруд­ник цен­тра «Э» наве­стил нас в каче­стве волон­тё­ра. Впе­чат­ля­ю­щая исто­рия!

Несмот­ря на всё, мы про­дол­жа­ем рабо­тать. У нас появил­ся новое направ­ле­ние — помощь быв­шим заклю­чен­ным. Это люди, кото­рых насиль­но вывез­ли из Хер­со­на в Рос­сию, где они отбы­ва­ли послед­ние меся­цы сво­е­го сро­ка, а потом ока­за­лись в депор­та­ци­он­ных цен­трах. Мы вытас­ки­ва­ем их «за уши». Для нача­ла помо­га­ем дое­хать до Верх­не­го Лар­са, где их тоже могут дер­жать до двух меся­цев. Толь­ко совсем недав­но там поста­ви­ли кро­ва­ти, люди при­ез­жа­ют отту­да с про­студ­ны­ми забо­ле­ва­ни­я­ми, с отмо­ро­жен­ны­ми поч­ка­ми. Потом помо­га­ем им при­е­хать в Тби­ли­си, полу­чить здесь необ­хо­ди­мую помощь и отпра­вить­ся домой.

Осе­нью к нам вот так при­е­хал один из быв­ших хер­сон­ских заклю­чён­ных, и я так про­ник­лась дове­ри­ем к нему, что он стал частью коман­ды. Теперь он сам коор­ди­ни­ру­ет это направ­ле­ние и дела­ет это супер эффек­тив­но. Мы совер­шен­но слу­чай­но поучаст­во­ва­ли в ресо­ци­а­ли­за­ции чело­ве­ка, я бес­ко­неч­но гор­жусь им. Мы взя­лись за дело, от кото­ро­го бы отка­за­лась любая орга­ни­за­ция в Гру­зии, и вывез­ли это направ­ле­ние, помог­ли ока­зать­ся дома более 150 чело­век. Минут­ка моей гор­до­сти!

«Это не волонтёрское хобби, а порой единственный способ решить проблемы украинских беженцев»

Евгений Лямин, сооснователь Emigration for Action (Грузия)

Я при­е­хал в Гру­зию через неде­лю после нача­ла пол­но­мас­штаб­но­го втор­же­ния. Сра­зу под­клю­чил­ся к волон­тёр­ству — в цен­тре горо­да напро­тив пар­ла­мен­та люди соби­ра­ли и сор­ти­ро­ва­ли вещи. Через два меся­ца я заме­тил, что раз­ные ини­ци­а­ти­вы пре­кра­ща­ют рабо­ту, а бежен­цев ста­но­вит­ся толь­ко боль­ше. Я ока­зал­ся в без­воз­душ­ном про­стран­стве, и ста­ло понят­но, что нуж­но соби­рать коман­ду — с апре­ля 2022 года мы вме­сте. Про­ве­ли боль­шой бла­го­тво­ри­тель­ный фести­валь, при­влек­ли 4 тыся­чи дол­ла­ров. Вот так и нача­ли помо­гать укра­ин­цам с лекар­ства­ми.

Сей­час мы заку­па­ем для бежен­цев меди­ка­мен­ты, помо­га­ем им разо­брать­ся в систе­ме здра­во­охра­не­ния и сопро­вож­да­ем, если кто-то пыта­ет­ся полу­чить финан­си­ро­ва­ние от госу­дар­ства на меди­цин­ские про­це­ду­ры или опе­ра­ции. Ещё мы при­вле­ка­ем пси­хо­ло­гов или пси­хи­ат­ров, если видим, что из-за про­блем со здо­ро­вьем и быто­вых слож­но­стей состо­я­ние чело­ве­ка деста­би­ли­зи­ру­ет­ся. Наши волон­тё­ры про­хо­дят кур­сы пер­вой пси­хо­ло­ги­че­ской помо­щи и могут оце­нить, нужен ли спе­ци­а­лист.

Спу­стя два года под­держ­ка кри­ти­че­ски нуж­на! У меня под рукой гра­фик — пожерт­во­ва­ний ста­ло в три раза мень­ше, чем в пер­вый год вой­ны. Сей­час нам при­хо­дит­ся филь­тро­вать заяв­ки и кому-то отка­зы­вать. В первую оче­редь помо­га­ем пен­си­о­не­рам и жен­щи­нам с детьми, откли­ка­ем­ся на прось­бы тех, кому нуж­ны имен­но жиз­нен­но необ­хо­ди­мые пре­па­ра­ты. Если пони­ма­ем, что чело­ве­ку помо­жет толь­ко дли­тель­ная тера­пия и он не может себе это­го поз­во­лить, тоже берём­ся.

Если бы дона­тов было боль­ше, мы бы мог­ли опла­чи­вать опе­ра­ции бежен­цев, кото­рым госу­дар­ство не может пол­но­стью покрыть тра­ты. Вооб­ще доступ к меди­цин­ским услу­гам — глав­ный фак­тор стрес­са для бежен­цев, кото­рые ока­за­лись в Гру­зии, это ана­ли­зи­ро­ва­ли в UNHCRi (Управ­ле­ние вер­хов­но­го комис­са­ра ООН по делам бежен­цев)×. Око­ло 89% не смог­ли полу­чить меди­цин­скую помощь имен­но из-за слож­но­сти самой систе­мы, поэто­му так важ­но про­дол­жать рабо­ту.

Здесь четы­ре круп­ные волон­тер­ские орга­ни­за­ции, кото­рые под­дер­жи­ва­ют бежен­цев: Volunteers Tbilisi, Choose to help, Motskhaleba foundation и мы. Но когда одно­му из этих про­ек­тов при­хо­дит­ся серьёз­но сокра­щать свои про­грам­мы — что про­изо­шло с Motskhaleba Foundation — нагруз­ка пере­хо­дит всем нам. Евро­пей­ским орга­ни­за­ци­ям быва­ет слож­но понять, что наша дея­тель­ность — это не волон­тёр­ское хоб­би, а порой един­ствен­ный спо­соб решить про­бле­мы укра­ин­ских бежен­цев. Мы же нахо­дим­ся на задвор­ках Евро­пы — Гру­зия под­дер­жи­ва­ет бежен­цев в раз­ме­ре 110 евро на семью, боль­ше нет зна­чи­мых паке­тов помо­щи, поэто­му вся рабо­та ложит­ся на НКО.

Сей­час, спу­стя эти два года, мы видим, что для при­вле­че­ния жерт­во­ва­те­лей нужен более инди­ви­ду­аль­ный под­ход. Не про­сто про­во­дить боль­шую кра­уд­фандин­го­вую кам­па­нию в фор­ма­те «кто отклик­нет­ся, тот отклик­нет­ся», а, напри­мер, отправ­лять жерт­во­ва­те­лям ново­год­ние открыт­ки, как мы сде­ла­ли в кон­це про­шло­го года, уста­нав­ли­вать более тес­ный лич­ный кон­такт.

Мень­ше ста­ло и волон­тёр­ских заявок. Дале­ко не каж­дый готов сей­час инве­сти­ро­вать сво­бод­ное вре­мя в помощь — мно­гие пере­ехав­шие уже своё «отво­лон­тё­ри­ли». Поэто­му если чело­век подал заяв­ку, важ­но её не упу­стить и вовлечь его.

Опа­се­ния по пово­ду вни­ма­ния рос­сий­ских вла­стей и репрес­сив­ных мер, конеч­но же, есть. Мы зна­ем, что дея­тель­ность всех волон­тёр­ских орга­ни­за­ций, кото­рые рабо­та­ют в Гру­зии, нахо­дит­ся в фоку­се рос­сий­ских вла­стей. Это рис­ки. Мы пре­ду­пре­жда­ем об этом тех, кто при­со­еди­ня­ет­ся к нам, что­бы не было ника­ких сюр­при­зов. Но, мне кажет­ся, мы гото­вы. Внут­рен­ние про­то­ко­лы без­опас­но­сти мы заим­ство­ва­ли из анти­во­ен­но­го акти­виз­ма, напри­мер.

Нам важ­но про­дол­жать делать то, что мы дела­ем, пото­му что здесь по-преж­не­му боль­шое коли­че­ство укра­ин­ских бежен­цев. Для мно­гих людей, выез­жа­ю­щих с окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­рий, Гру­зия — самый быст­рый спо­соб выбрать­ся с тер­ри­то­рии Рос­сий­ской Феде­ра­ции. Сей­час при­мер­но 24000 бежен­цев ста­биль­но оста­ют­ся в стране и не очень хотят пере­ез­жать. Это, в основ­ном, люди пожи­ло­го воз­рас­та или роди­те­ли с детьми. Если для этих 24000 чело­век помо­га­ю­щие орга­ни­за­ции про­па­да­ют, у них оста­ёт­ся толь­ко под­держ­ка в виде малень­кой сум­мы от госу­дар­ства. А это сра­зу если не гума­ни­тар­ная ката­стро­фа, то очень боль­шая гума­ни­тар­ная про­бле­ма.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Живите, ешьте, но с деньгами разбирайтесь как хотите»

Ксения, волонтёр и руководитель по связям с общественностью Golub miru (Сербия)

Еще до пере­ез­да в Сер­бию я рабо­та­ла в Рос­сии в бла­го­тво­ри­тель­ном фон­де «Боль­шая Пере­ме­на», кури­ро­ва­ла направ­ле­ние по рабо­те с ПНИ и была волон­те­ром в фон­де «Пол­день», кото­рый помо­га­ет детям-сиро­там. Когда я при­е­ха­ла в Сер­бию, ста­ла искать в эми­грант­ских чатах, есть ли тут какая-нибудь бла­го­тво­ри­тель­ная орга­ни­за­ция и наткну­лась на упо­ми­на­ние о Golub Miru. Напи­са­ла на горя­чую линию, при­шла в офис позна­ко­мить­ся. Так все и завер­те­лось, и неза­мет­но про­шел уже целый год — сей­час я зани­ма­юсь пиа­ром.

Наш фонд заре­ги­стри­ро­ва­ла девуш­ка, кото­рая живёт в Сер­бии уже десять лет. Она уви­де­ла, как в Сер­бию ста­ли при­ез­жать бежен­цы, мно­гие вооб­ще без все­го. Так как госу­дар­ство не ока­зы­ва­ло осо­бой под­держ­ки укра­ин­цам, они с мужем нача­ли про­сто соби­рать гума­ни­тар­ку для них. А вско­ре заре­ги­стри­ро­ва­ли НКО, ста­ли поку­пать и отво­зить вещи в лагерь для бежен­цев, где раз­ме­ща­ли укра­ин­цев.

В Сер­бии есть несколь­ко таких госу­дар­ствен­ных лаге­рей, но для бежен­цев из Укра­и­ны — толь­ко один. Он нахо­дит­ся в горо­де Вра­нье, это доволь­но дале­ко от Бел­гра­да, дру­гой конец стра­ны. Он выгля­дит как пан­си­о­нат, ком­на­та на семью или на чело­ве­ка, есть сто­ло­вая, всё это бес­плат­но, жить мож­но, сколь­ко хочешь. И дети ходят в госу­дар­ствен­ную шко­лу.
Минус толь­ко в том, что нет ника­ких денеж­ных посо­бий со сто­ро­ны госу­дар­ства. Живи­те, ешь­те, но с день­га­ми раз­би­рай­тесь как хоти­те.

Вто­рой минус — нет лекарств, а при­ез­жа­ет доволь­но мно­го пожи­лых людей или людей с диа­бе­том, так что наши основ­ные тра­ты — покуп­ка меди­ка­мен­тов для людей с хро­ни­че­ски­ми забо­ле­ва­ни­я­ми. Кро­ме нас, это никто не опла­чи­ва­ет. Здесь есть «Крас­ный крест», они регу­ляр­но при­хо­дят в этот лагерь бежен­цев, но ниче­го не дела­ют: «Ну, рас­ска­жи­те, как у вас дела? Может, вам нуж­ны нос­ки?». На этом всё.

Наши основ­ные жерт­во­ва­те­ли — это рус­ские мигран­ты. У нас толь­ко част­ные пожерт­во­ва­ния: ни от госу­дар­ства, ни от биз­не­са, ни от гран­то­да­те­лей ниче­го не полу­ча­ем. Я не могу ска­зать, что это тяже­ло, но быва­ют меся­цы, когда мало при­хо­дит денег, и слож­но понять зако­но­мер­но­сти.

Мно­го откли­ков вызы­ва­ют лич­ные исто­рии людей, фото­гра­фии. Но про­бле­ма в том, что часто бежен­цы не хотят, что­бы их лица где-то были. Я пони­маю: не всем нра­вит­ся заяв­лять «я — беже­нец». Но если фото общее и исто­рия без имён, согла­ша­ют­ся. На Новый год мы опла­ти­ли поезд­ку в кино — про­езд на авто­бу­се, биле­ты на сеанс и ужин в Мак­до­нальд­се. Люди посмот­рят на сним­ки, и это вызо­вет инте­рес: вот живые люди, кото­рым ты дона­тишь. Кста­ти, с нами в кино езди­ла жен­щи­на 1949 года рож­де­ния, с рож­де­ния глу­хо­не­мая. В Сер­бию она бежа­ла вме­сте с внуч­кой, кото­рая теперь уже живёт в Гер­ма­нии. Для бабуш­ки мы купи­ли все необ­хо­ди­мые вещи и план­шет, с помо­щью кото­ро­го она под­дер­жи­ва­ет связь с род­ны­ми.

Сум­мы, кото­рые мы соби­ра­ем в 2022 году и сей­час, сопо­ста­ви­мы, не могу ска­зать, что в нашем слу­чае есть рез­кое паде­ние или взлёт. На гран­ты мы не пода­ём­ся. Нуж­но мно­го ресур­са, что­бы запол­нить заяв­ки, офор­мить все отчё­ты, собрать чеки. Реши­ли, что оно того не сто­ит.

Мы все волон­те­ры, у нас никто не полу­ча­ет денег. При­вле­кать новых людей доволь­но лег­ко: ты хочешь чув­ство­вать себя нуж­ным, важ­ным, и это класс­но. Из-за того, что лагерь для бежен­цев нахо­дит­ся на дру­гом кон­це стра­ны, у нас оста­ет­ся не очень мно­го задач для волон­тё­ров. Глав­ная — соби­рать день­ги все­ми воз­мож­ны­ми спо­со­ба­ми: писать посты, обхо­дить заве­де­ния и дого­ва­ри­вать­ся, что­бы там веша­ли нашу листов­ку с qr-кодом. Ино­гда нуж­ны люди с маши­на­ми, что­бы отвез­ти куда-то вещи и тяжё­лые сум­ки.

Одно вре­мя нас хей­ти­ли за то, что мы помо­га­ли рос­си­я­нам, кото­рые при­е­ха­ли в Сер­бию и пода­лись на бежен­ство. Они не име­ют ника­ко­го отно­ше­ния к Укра­ине, но могут жить в лаге­ре какое-то вре­мя, про­сто в дру­гом. Мы им тоже поку­па­ли вещи, и пери­о­ди­че­ски к нам в канал кто-нибудь при­хо­дил и писал: «А фиг­ли вы помо­га­е­те рус­ским? Они же агрес­со­ры!». Теперь эта помощь пре­кра­ти­лась, пото­му что средств не хва­та­ет.

Во вто­рой раз мы столк­ну­лись с хей­том месяц назад. Фонд, кото­рый нахо­дил­ся в Сер­бии при укра­ин­ском посоль­стве, «Чини доб­ро», пред­ло­жи­ла нам собрать денег на эва­ку­а­цию людей из Хер­со­на. Мы собра­ли око­ло пяти тысяч евро, и девуш­ка, воз­глав­ля­ю­щая фонд, про­па­ла. Мы нача­ли гуг­лить и узна­ли, что её муж в розыс­ке за мошен­ни­че­ство, а у неё ИП с огром­ны­ми дол­га­ми. Мы нача­ли пере­жи­вать и спра­ши­вать, где же день­ги и люди. Она нам ниче­го не отве­ча­ла, в ито­ге, мы напи­са­ли боль­шой пост со вся­ки­ми доку­мен­та­ми и скрин­шо­та­ми.

Люди, кото­рые тоже стал­ки­ва­лись с мошен­ни­че­ством со сто­ро­ны это­го фон­да, про это мол­ча­ли, пото­му что как-то нелов­ко при­знать­ся, что ты дал денег на бла­го­тво­ри­тель­ность и теперь про­сишь их обрат­но. Мы напи­са­ли офи­ци­аль­ное пись­мо в посоль­ство. В ито­ге, день­ги нам вер­ну­лись. Девуш­ка скры­лась, фонд пере­стал суще­ство­вать, но нас несколь­ко раз обви­ня­ли в том, что мы окле­ве­та­ли чело­ве­ка из Укра­и­ны. Но были и те, кто бла­го­да­рил нас за чест­ность и сме­лость.

«Наш участок гуманитарного фронта не закроется никогда»

Георгий Нурманов, основатель Russians for Ukraine

Для меня всё нача­лось, когда в пер­вые дни вой­ны я поехал на гра­ни­цу встре­чать дру­зей из Кие­ва. Я напи­сал в фейс­бу­ке, что нахо­жусь там — посы­па­лись прось­бы встре­тить, помочь. Там был непо­ча­тый край рабо­ты. Люди поте­рян­ные, мно­гие вооб­ще без вещей. Меня до сих пор не отпус­ка­ет, и вот мы уже два года уже зани­ма­ем­ся логи­сти­кой на гра­ни­це Поль­ши и Укра­и­ны: людей, гума­ни­тар­ных гру­зов, живот­ных.

По срав­не­нию с тем, что было в пер­вые меся­цы вой­ны, всё что мы име­ем сей­час из пожерт­во­ва­ний — это прак­ти­че­ски ничто. Про­шлой осе­нью было уве­ли­че­ние дона­тов, после того как раз­бом­би­ли Кахов­скую ГЭС. Но люди выби­ра­ют­ся из Укра­и­ны посто­ян­но, тон­кой струй­кой, вне зави­си­мо­сти от того, какой реги­он бом­бят. Те, кто дол­го соби­рал­ся. И с затоп­лен­ных частей Хер­сон­ской обла­сти люди выби­ра­ют­ся до сих пор, хотя про­шло пол­го­да. Кто-то сидел в Бела­ру­си, кто-то из укра­ин­ских обла­стей едет в стра­ны Евро­со­ю­за. Уез­жа­ют те, кто отча­ял­ся, кто ищет покой.

Чув­ству­ет­ся общая уста­лость от все­го это­го без­об­ра­зия. Наши пожерт­во­ва­ния упа­ли в восемь-десять раз — их хва­та­ет кое-как сво­дить кон­цы с кон­ца­ми и арен­до­вать шел­тер и волон­тёр­ский хаб, он же склад для гума­ни­тар­ки. Кажет­ся, это укла­ды­ва­ет­ся в общую логи­ку гибрид­ной вой­ны, пото­му что ожи­да­лось контр­на­ступ­ле­ние, какие-то боль­шие про­ры­вы, а всё пошло не по пла­ну. Но, в любом слу­чае, наш уча­сток гума­ни­тар­но­го фрон­та не закро­ет­ся нико­гда, пото­му что это самый глав­ный выезд — через Пше­мысль. Такая дорож­ка Укра­и­ны со всем осталь­ным миром. Волон­те­ров ста­но­ви­лось всё мень­ше с само­го нача­ла, но сей­час пяти-семи чело­век, кото­рые у нас рабо­та­ют на гра­ни­це, хва­та­ет.

В Евро­пе, во всех евро­пей­ских госу­дар­ствах нача­ли раз­во­ра­чи­вать­ся про­грам­мы при­е­ма бежен­цев: дота­ции, суб­си­дии на биле­ты и про­чее. Они свою рабо­ту сде­ла­ли хоро­шо, хоть и нача­ли сво­ра­чи­вать­ся где-то через несколь­ко меся­цев — в Поль­ше, напри­мер, к июню 2022 уже отме­ни­ли бес­плат­ные биле­ты, в Гер­ма­нии их отме­ни­ли на год поз­же. Где-то предо­став­ля­ют бес­плат­ное жилье, где-то есть выпла­ты. Я могу пред­по­ло­жить, что поля­ки и нем­цы при­ни­ма­ли с боль­шей охо­той людей в нача­ле, чем сей­час.

Мы помо­га­ем бежен­цам сори­ен­ти­ро­вать­ся, куда луч­ше уехать. Сей­час оста­ет­ся Скан­ди­на­вия, Север­ная Евро­па, неко­то­рые зем­ли Гер­ма­нии, немно­го Поль­ша. Туда людей мож­но опре­де­лять на дол­гий срок. Логи­сти­кой госу­дар­ство не смо­жет зани­мать­ся так, как это дела­ем мы — не будет пред­ста­ви­тель вла­сти общать­ся через теле­грам с чело­ве­ком, кото­рый пыта­ет­ся выехать из Але­шек, и про­ду­мы­вать марш­рут тех, у кого сна­ча­ла всё раз­бом­би­ло, а потом всё зато­пи­ло.

Каж­дый месяц я езжу раз по пять по запад­ной Евро­пе, пере­во­жу людей. В про­шлый поне­дель­ник пере­во­зил из Вар­ша­вы двух людей из Хер­со­на — их рани­ло оскол­ка­ми во вре­мя обстре­ла. Люди лет 60–65, с пере­би­ты­ми паль­ца­ми. Ска­за­ли, что в Гам­бур­ге о них будет кому поза­бо­тить­ся. Пока еха­ли, обсуж­да­ли, как мы все дошли до жиз­ни такой. Вер­нул­ся и поехал на Лат­вий­ско-Рос­сий­скую гра­ни­цу, где заби­ра­ли очень пожи­лую жен­щи­ну, за 90 лет. Жен­щи­на долж­на была отпра­вить­ся в Укра­и­ну к род­ствен­ни­кам, но она пока оста­лась у нас на гра­ни­це. 1200 км мы еха­ли без оста­нов­ки, что­бы бабуш­ку довез­ти до боль­ни­цы — состо­я­ние у неё непро­стое.

Мы рабо­та­ем на лежа­чих, уми­ра­ю­щих. Мы нахо­дим места для пожи­лых людей, людей с детьми, вме­сте с волон­тер­ской коман­дой по все­му миру: из Рос­сии, Бела­ру­си, Укра­и­ны. Это рабо­та­ет. Но, конеч­но, если бы сей­час вдруг опять слу­чил­ся мас­со­вый исход укра­ин­цев из их стра­ны, я боюсь, что евро­пей­ская соци­ал­ка с этим бы не спра­ви­лась.

Мы бы хоте­ли, что­бы нам день­ги дава­ли рос­си­яне — назва­ние «Russians for Ukraine» это не толь­ко пото­му, что мы, рос­си­яне, состо­им в этой орга­ни­за­ции, но пото­му что имен­но рос­си­яне и дона­тят. Но воз­мож­но­сти жерт­во­вать у рос­си­ян тоже сокра­ща­ют­ся, а мы как НКО вынуж­де­ны ходить с про­тя­ну­той рукой. Если бы у нас было регу­ляр­ное финан­си­ро­ва­ние в 10–15 тысяч евро, мы бы откры­ли камер­ный шел­тер в Вар­ша­ве — здесь всё закры­лось, и пере­ва­лоч­ной базы для тех, кто при­бы­ва­ет, не хва­та­ет.

Кон­флик­ты из-за пози­ци­о­ни­ро­ва­ния Russians for Ukraine у нас были толь­ко в нача­ле. Сей­час мы более-менее нор­маль­но сосу­ще­ству­ем с дру­ги­ми ини­ци­а­ти­ва­ми. Госу­дар­ство про­сто из все­го это­го ушло, и мы с ним осо­бо не сопри­ка­са­ем­ся. На месте есть око­ло­го­су­дар­ствен­ные струк­ту­ры, кото­рые пита­ют­ся за счет госу­дар­ства: «Укра­ин­ский дом», «Крас­ный крест». Они посмат­ри­ва­ют на нас несколь­ко иско­са, но мы нор­маль­но ком­му­ни­ци­ру­ем.

Облож­ка: Дмит­рий Осин­ни­ков

Под­дер­жать «Вёрст­ку» мож­но из любой стра­ны мира — это всё ещё без­опас­но и очень важ­но. Нам очень нуж­на ваша под­держ­ка сей­час. Как нам помочь →