«Вы хотели в Россию? Идите и умирайте за неё». Айтишник навещал мать в Донецке и попал на войну
Теперь без военного билета и контракта с армией он считается дезертиром и прячется в Подмосковье
Артём работал в Москве в сфере айти, снимал квартиру в престижном районе и путешествовал. В феврале 2022 года он приехал в Донецк к матери, с подарком ко дню рождения и с сувенирами из Египта, — а попал на фронт. «Вёрстка» рассказывает историю айтишника, который без военного билета и контракта служил в штабе, видел Мариуполь во время захвата, был в роли замполита для завербованных заключённых — и всё это время пытался уехать с войны.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
Имя героя изменено в целях его безопасности
*****
«Вы неправильно расписались, нужно будет переделать», — говорит сотрудница миграционного пункта 30-летнему мужчине. В тот день он пришёл забирать свой новый документ — российский паспорт — и удивился: то ли из-за опечатки, то ли из-за сбоя в системе ничего не готово.
Артём родом из Донецка. Он несколько лет строил жизнь в Москве, оставаясь с паспортом «ДНР»: снимал квартиру на ВДНХ, работал айтишником в офисе и на фрилансе.
«Недавно встретил свою вторую половинку и захотел зарегистрировать наши отношения, — рассказывает Артём. — Мне сказали, что с 1 января 2024 года ДНРовские документы недействительны — уже даже симку на них не купишь (прим. 19 февраля 2024 года срок действия таких документов всё-таки продлили до 31 декабря 2024 года). Я подался на гражданство РФ в миграционный пункт. Сдал отпечатки пальцев и через четыре дня должен был уже всё получить».
Пока Артём повторно переписывал свои данные по образцу по просьбе сотрудницы, она нажала на тревожную кнопку. В помещении появились «два амбала» и сказали: «Пойдёмте в полицию».
Там Артёму сообщили, что он объявлен в розыск. Айтишника, у которого никогда не было контракта с армией РФ и военного билета, искали, чтобы вернуть на фронт.
«Я не сделал ничего, чтобы считаться предателем»
Артём выходит в «зум» из квартиры в Подмосковье — в последнее время он старается её не покидать из-за страха, что его заберут в военную часть прямо из подъезда. Я смотрю на фотографию паспорта «ДНР», куда данные впечатаны немного криво, поверх линеек, и спрашиваю Артёма, как у него складывались отношения с двумя воюющими странами.
«Я родился и рос рядом с Донецком, но вообще объездил всю Украину, когда был студентом, — рассказывает он. — Даже в западной Украине жил несколько лет — встретил там девушку и стал корни пускать. Когда мы расстались [после 2014 года], я вернулся домой в город, который просто не узнал и в котором уже не хотелось жить».
Тогда Артём стал планировать переезд в Киев и нашёл «прекрасную работу». Но и там не смог остаться: собственница съёмной квартиры увидела в его паспорте донецкую прописку и, по его словам, отказала в аренде, обозвав «то ли паскудой, то ли как-то похоже».
«Я понял, что не хотел бы жить в стране, которая так относится к своим гражданам. К тому моменту я не сделал ничего, чтобы считаться предателем: не ходил на референдум, например. Но было достаточно просто показать свой адрес», — рассуждает он.
Оказавшись опять в Донецке, Артём задумался уже о другой столице. Он съездил в Москву и увидел там «цивилизованное общество, в котором хотелось бы жить». Сначала его пугали цены, но потом он заметил высокий спрос на айти-услуги в городе.
«Сегодня я на собеседовании, а завтра уже приступаю, — описывает он начало своей карьеры в Москве. — Я увидел, что там можно и жить, и зарабатывать. И остался. За восемь лет я очень полюбил этот город, все станции метро объездил, все парки отсмотрел, часто ходил в кино. Вот эти удобства — когда ты можешь прийти на остановку и, подождав две минуты, доехать куда тебе нужно… Такой кайф».
Всё это время Артём бывал в Донецке «наездами» — навещал мать. Несколько лет назад она перенесла инсульт и решила, что никуда не уедет из дома, «умирать будет там». Сын старался приезжать каждые три месяца: помогал по хозяйству, привозил деньги и продукты.
Последняя такая поездка случилась в феврале 2022 года. Артём как раз только вернулся из отпуска, в Москве у него пока не было срочных задач — и он решил лично поздравить маму с днём рождения, приехал с деньгами и с сувенирами из Египта: сладостями и и резными часами с фараонами.
23 февраля, через 10 дней после встречи с матерью, Артёма вместе с другими местными мужчинами везли на автобусе в пункт приёма на службу — его буквально накануне открыли в здании амвросиевского кинотеатра «Победа».
«Я айтишник, стрелять и убивать не умею, уж простите»
«Не переживайте, вас на войну никто отправит, будете просто помогать — патроны грузить, например. Займёт 15–20 дней. Это Россия, сейчас мы всё подавим, и будете жить как нормальные люди», — Артём пересказывает слова военных в том ДК.
Он вспоминает девушку, которая проверяла паспорта прибывших и заодно спрашивала: «Хотите вы воевать?» Артёму всё это казалось недоразумением, и он до последнего пытался убедить сотрудников военкомата, что они опрометчиво забирают на войну «человека не военного». Даже пытался договориться о «помощи» на каких-нибудь других условиях — пока Донецкую область снова не откроют на выезд и он не уедет в свою съёмную квартиру на ВДНХ.
«Говорю, я айтишник и в своей сфере специалист. Могу быть полезным, если нужна моя помощь, пока я не могу выехать из ДНР, — вспоминает Артём. — Они согласились, что такие, как я, им пригодятся — у них есть те, кто работает за компьютерами, и базы нужно уметь заводить». Несмотря на это, мужчину вместе со всеми опять погрузили в автобус и отвезли в Новоазовск. Там им представили командиров и объявили, что завтра раздадут оружие.
«Вот на этом моменте я попытался всё остановить, потому что не собирался ни на какую войну, — повторяет Артём. — Начал объяснять, что здесь какая-то ошибка. Я айтишник, стрелять и убивать я не умею, тут уж простите».
Тогда айтишнику, который не хотел иметь дела с оружием, предложили заключить контракт на три года с ЗГТ — службой защиты государственной тайны. Артём отказался подписывать какие-либо бумаги и продолжил настаивать на том, что он «человек свободный, приехал всего лишь мать проведать». И его как будто были готовы отпустить домой.
Но Артём узнал, что к тому времени в Донецке стали забирать на фронт уже насильно, прямо из квартир. И когда ему поступило ещё одно предложение, он решил, что пока возвращаться домой может быть ещё опаснее — и согласился.
«Я не хотел стать тем, кому руки заломали, — объясняет он. — И вот мне подходит человек от ЗНШ (прим. — заместитель начальника штаба), предлагает переговорить с капитаном. Общается со мной по-простому, без какой-либо там военной дипломатии. Говорит, что его работа — писать боевые распоряжения, делать карты. И нужен кто-то, кто умеет обращаться с компьютерами, настраивать принтеры и другую технику. Говорят, давай ты у нас останешься человеком на подхвате, без контракта. На этом мы и остановились».
«Сейчас мы эту Украину за три дня, неделю, 15 дней…»
Артём начал службу без военного билета, оружия и номера расчёта. Он должен был носить военную форму, чтобы не выделяться, но в остальном его обязанности поддерживали иллюзию временной и чуть ли не гражданской добровольной помощи: в «боевых задачах» он не участвовал и делал то, «чему учился в институте».
— Например, что?
— Допустим, в Яндексе и в Гугле уже нельзя было определённые территории найти, спутники скрыли некоторые участки. Я нашёл программу, в которой сохранились эти сканы, и предоставил командованию их в развернутом виде. Ещё я умел налаживать спутниковую и радиосвязь.
Отсутствие контракта давало Артёму надежду, что он сможет уехать при первой возможности и ни у кого не будет законных оснований его удерживать. Ещё он верил, что его действия помогают Донецку избавиться от обстрелов в ближайшее время.
«Думал: вот-вот люди начнут нормально жить. Эта надежда жила во мне. У нас это всё так пропагандировалось: придёт Россия, всё будет хорошо, сейчас мы эту Украину за три дня, неделю, 15 дней… А потом просто вернётесь по своим работам. Но это растянулось сначала на два, потом на три месяца, а потом уже казалось, что до бесконечности».
Через месяц службы, в конце марта 2022 года, Артёма отправили в первую «командировку» — в Мариуполь. В нескольких километрах от города, где он много раз бывал подростком и где раньше жили его друзья, он теперь занимался картами и разворачивал пункт приёма связи, потому что во всём Мариуполе не было интернета.
«Я воспринимал эту поездку очень тяжело, — признаётся Артём. — Я знал Мариуполь совсем другим, а теперь, когда я видел массированный обстрел города, я был просто в шоке. Почти не было моментов, когда было бы не слышно разрывов и сбросов. Но я работал в штабе и, естественно, своих эмоций никому показать не мог».
Спустя два месяца жизни в Мариуполе Артём рассчитывал вернуться домой — он держал в голове обещание командиров, что «помощь фронту» будет временной. Но его ждали следующие «командировки» — сначала в Запорожскую область, где он «печатал всякую макулатуру», а затем на Авдеевское направление.
«Я так же работал в штабе, а уже шёл август», — говорит Артём. — Я не хотел там оставаться. У меня же успешная вроде жизнь была, была работа, которая мне нравилась, я ни в чём не нуждался».
Когда удавалось созвониться с донецкими родственниками и матерью, они советовали оставаться на своём месте: «в штабе тебе ничего не будет, вдруг это в жизни потом пригодится».
Собственница съёмной квартиры на ВДНХ, узнав, что Артём на войне, разрешила ему не платить за пустующее жильё.
«Я в жизни не жил никогда богаче»
Артём оставался при штабе, где ему действительно «ничего не было». Там принимали решения и печатали документы. И только когда бумаги отправляли в роты, начинались «телодвижения» — солдаты шли в штурмы.
Условия, в которых жили высокопоставленные военные, пока рядовые рыли окопы, иногда были буквально курортными. Штаб какое-то время базировался в престижном коттеджном посёлке на берегу. До войны Артём приезжал сюда на море, смотрел на красивые дома и удивлялся: «как людям удалось в жизни получить такую роскошь?»
Теперь, когда хозяева этих коттеджей покинули дома, убегая от войны, он побывал внутри «такой роскоши». Артём отправляет мне фото, сделанное в марте 2022 года, в разгар захвата Мариуполя. Резные деревянные стулья, такие же перила у лестницы, которая ведёт на второй и на третий этажи, а служебный компьютер стоит на столе, покрытой белой скатертью.
«Наш штаб располагался в доме, где было три этажа — а наверху турецкая баня, бассейн, — вспоминает он. — На третьем этаже был бильярд, на весь этаж. На втором — спальни, каждая со своим санузлом. Джакузи-макузи, ну то есть шикарно. Парадоксально, я в жизни не жил никогда богаче, чем в тот период, если учесть, что мне не нужно было платить за такие условия. Но мне было тяжело находиться там, в Мариуполе, и видеть, как гибнут люди моей же культуры. Я не понимал, как можно было всё это устроить».
— О чём думали эти месяцы? Ждали конца войны?
— Помню, что смотрел телевизор и ждал новостей, что всё закончилось и мы свободны. Гипнотически ждал. Нифига.
Спустя полгода службы айтишнику, который добывал карты местности, быстро чинил компьютеры и разобрался в квадрокоптерах, стали предлагать повышение: по словам Артёма, от звания лейтенанта и места в службе защиты гостайны до «дороги в ФСБ». Он признаётся, что в какой-то момент об этом задумался — тогда месяцы на войне стали бы не ошибкой, а жертвой: «Думал: может быть, и правда мне нужно было этот путь пройти, чтобы устроить свою жизнь дальше?»
Но из-за нежелания подписывать контракт и холодных отношений с новым командиром полка Артём остался тем же «внештатным» добровольцем. Правда, к тому моменту его труд уже оплачивался. По словам Артёма, финансовый отдел поставил его на довольствие по звонку сверху, и уже на следующий день он получил свои первые 70 тысяч рублей, «грубо говоря, в конвертике».
За полгода на войне Артём не смог привыкнуть к армейским порядкам — и именно это, а не новости по телевизору, прервали его службу одним днём. Чем лучше командиры справлялись с айти-вопросами сами, тем сильнее бросалось в глаза, что непьющий и некурящий айтишник в команде — чужой. Такое объяснение нашёл для себя Артём.
«Когда вы собираете бушлаты свои и матрасы, на которых спите, скручиваете всё в угол и ждёте, когда приедет „Урал“, можно накрыть стол в расположении — пообедать, поужинать и нажраться, — мужчина описывает военный ритуал. — Чем нажраться? Смотря кто пьёт. Если пьёт кто-то из офицеров, то коньяк или виски. Водку не видел ни разу, если честно. Культурно, как они говорят, завершать рабочий день. Иногда меня прямо заставляли пить, а мне от этого становилось плохо».
Артём говорит, что обидел командира, когда во время одного из таких переездов отказался с ним выпить.
«И на этой почве возник скандал, вроде как я крыса. Он сказал мне, что на этом моя служба закончилась и я ему больше не нужен, мол, уезжай. А я только и ждал этого — собрал вещи и уехал».
Артём вернулся к матери, у которой из-за инсульта отнялась половина тела. Он два месяца ухаживал за ней и пытался организовать лечение, пока к ним в дом не постучались два военных с автоматами. Артёма отвезли в комендатуру — там айтишник узнал, что он объявлен в СОЧ (самовольное оставление части — прим.) и теперь обязан вернуться на фронт.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Насколько я докатился»
«Вы хотели в Россию? Вот идите и умирайте за неё», — Артём говорит, что дословно запомнил слова командира девятой мотострелковой бригады. Те, кто «хотел в Россию», должны были заново прикрепиться к войсковой части 08819, которую в конце 2022 года, после аннексии украинских территорий, переформатировали из донецкой в российскую.
От Артёма снова потребовали заключить контракт, но он отказался и пообещал подать в суд, если документ подделают. Тем не менее айтишника всё равно оставили в войсковой части — только неофициально. И теперь Артём служил уже в штабе не полка, а в небольшой роте, где солдаты регулярно уходили на штурмы, — и увидел войну вблизи.
«Люди возвращались искалеченные и переломанные. Это ужас, просто ужас, — рассказывает он. — Некоторые бронежилеты были без пластин. А каски настолько тонкие, что их насквозь прошивает. Я видел людей с простреленными икрами, с переломанными руками, пальцами, с осколками, на костылях. По своему физическому состоянию они вообще не должны были быть на войне».
Сам Артём по-прежнему не участвовал в боях, но был шокирован тем, как всего за год в его жизни «всё перевернулось». Абсурдным ему казалось и то, что воюющие в Украине солдаты и московские айтишники получали сопоставимую зарплату. Только на оккупированной территории эти суммы обесценивались.
«Проехать на такси до мамы, чтобы помыться — 10 тысяч рублей, — перечисляет он. — Влажные салфетки сначала стоили 100 рублей, а потом их стали предлагать по 500. Пачка расходуется дня за три, потому что помыться не было возможности иногда месяцами».
Особенно Артёму запомнился день, когда он ночевал на полу в комнате, где замёрзла батарея, и пытался согреться чужими вещами — одеждой, которую разбросали хозяева дома, когда в спешке покидали город и пытались собрать самое ценное.
Зимой в роту, где теперь служил Артём, привезли завербованных на войну заключённых и поручили ему заниматься их пересчётом. Айтишник, которого совсем недавно увезли на фронт силой, стал исполнять обязанности замполита. Теперь Артём должен был составлять так называемые «разбирательства» о тех, кто бежал с войны, но вернулся в войсковую часть.
«Как и.о. замполита, таких разбирательства страниц на десять я делал по пять-семь штук в день, — рассказывает он. — И видел, что если человек донецкий, то для него побег с фронта — безвыходная ситуация. Без денег жить невозможно, дома тебя будут искать постоянно, предлагать соседям сдать тебя. В лучшем случае тебя найдут, закрутят и отвезут назад. В худшем — сначала морду разобьют, а потом сразу повезут в часть. Были ситуации, когда у людей матери были при смерти, когда по закону военнослужащему было положено увольнение. По бумагам их увольняли, но люди продолжали стоять на боевых позициях, максимально близко к противнику».
Я спрашиваю Артёма, уговаривал ли он добровольцев заключать контракты с армией. Он отвечает, что сажал желающих в «Урал» и отвозил в штаб подписывать документы.
«Десять человек таких у меня было в последней партии, кто сам этого хотел, — говорит он. — И из этих десяти только двое умели писать… Вот такие люди туда приходят. По дороге они разговаривали со мной, но я плохо понимал их речь. Было похоже, что они всю свою сознательную жизнь либо сидели, либо бухали».
Артём присылает мне видео. На нём, по его словам, доброволец за несколько часов до заключения контракта. Мужчина, покачиваясь, сидит на бетонном ограждении и опускает голову к земле. С шеи свисает серебряный крестик, он медленно шевелит пальцами и показывает фигу, пока сослуживец пытается удержать его под руку.
«Умудрился напиться по дороге в военкомат», — комментирует Артём.
Он говорит, что из первого штурма, в который пошли 56 завербованных заключённых, вернулись шесть. Одним из выживших оказался бывший полковник по имени Евгений, который в 2017 году застрелил своего командира и получил срок. Его опыт службы выделялся — он «понимал, куда идти и что делать».
Когда к январю 2023 года роту стали переформировывать, сливать с разными частями, сидевшему за убийство военному, по словам Артёма, предложили стать одним из командиров в новом полку. Тот знал, что айтишник умеет менять на дронах частоты и «делать их менее уязвимыми для сбивания», — и у бывшего полковник появилась идея создать батальон, который бы занимался исключительно квадрокоптерами.
«Сам факт того, что я человек без контракта, что меня даже никто не мобилизовал, не давал мне покоя, — говорит Артём. — Я подумал: насколько я докатился, что сейчас мной будет руководить человек, который до этого сидел в тюрьме за убийство? А если я что-то не сделаю по его приказу? Он меня размажет. Я осознал, какой пиздец меня ждёт, и просто уехал, когда настал момент подписывать какой-то контракт с новым военным формированием».
Артём сначала навестил мать в Донецке, а потом сел в автобус, без проблем, «как гражданский человек», прошёл паспортный контроль и приехал в Москву.
«Я человек без гражданства и без паспорта»
— Помните, что делали в первые часы после возвращения?
— Сошёл с автобуса, умылся дома и пошёл в свои любимые Тануки. Я так хотел суши и вот этого комфорта — просто оказаться в ресторане, насладиться едой. Соскучился по роллам с угрём, взял бамбуковое пиво. Потом пошёл гулять по ВДНХ.
Артём рассказывает, что жить в большом городе передумал. Он забрал вещи из своей съёмной квартиры и уже через два дня переехал в Подмосковье — в район, который с трёх сторон окружает лес.
«Уравновешенный человек, когда возвращается с войны, немножко голову теряет, — говорит он. — Стал замечать в себе грубость, дёрганность. Если фейерверки или гром, меня накрывала тревога. Так что сначала я просто жил в четырёх стенах и приходил в себя. Потом мне очень понравилось гулять по лесу. Потребовалось время, чтобы стать нормальным человеком. Но всё постепенно стабилизировалось, всё стало опять хорошо, я нашёл себе вторую половинку и вернулся к работе в айти».
Военная часть Артёма никак не тревожила, и он уже не думал, что столкнётся с последствиями — пока сотрудница миграционного пункта не нажала на тревожную кнопку.
В день, когда Артём рассчитывал получить паспорт РФ, а попал в полицию, он не вернулся домой. На допросах рассказывал, что не заключал контрактов с армией, а ему отвечали: «Деньги получал? Значит, военнослужащий». Его отвезли в одну из подмосковных воинских частей — там он два месяца ждал следствия по своему делу и должен был пройти ВВК. От военно-врачебной комиссии Артём написал отказ, потому что не является военнослужащим РФ и считает, что может не подчиняться приказам Минобороны.
Тем не менее, на руках у него — предписание, которое обязывает вернуться в военную часть 71443 (есть в распоряжении редакции). Чтобы продиктовать её номер, Артём заглядывает в бумаги, потому что никогда в этой части не был.
«У меня какой-то смешанный статус, — рассуждает он. — Я не могу себя считать гражданином РФ, потому что у меня нет паспорта. А паспорт не могу получить, потому что я в розыске. При этом мой нынешний паспорт скоро перестанет действовать в России. По сути я человек без гражданства и без паспорта, которого хотят вернуть в воинскую часть, о которой я ничего не знаю».
*****
— Вы большую часть жизни в Украине провели.
— Ох, не спрашивайте меня об этом… Это прекрасное место. Я не знаю, как могло допуститься в этом мире, что мы сделали такую ошибку.
— При этом вы были частью этой военной системы, пусть без контракта. Там же, в Украине. Как себе это объясняете?
— Как сказать… С одной стороны, я её предал. Но и они нас предали, бросили нас. Неважно, кто пришёл на нашу землю, нельзя было бить по нам, как будто мы не люди. С обеих сторон стреляли, а всё, чего мне хотелось, — это чтобы мой город остался в покое. И тут тебе говорят, что Россия нас приняла, признала, решила отстаивать нашу независимость…
Сроки, в которые Артём должен был вернуться на войну, сгорели месяц назад. Иногда у него появляются мысли об отъезде из России — чтобы избавиться от тревоги, «никогда больше не стрессовать и знать, что никто тебя не заберёт туда, где ты не хочешь быть». Но пока что, как и в первые дни после возвращения с фронта, Артём в основном проводит время в четырёх стенах. Вместе с адвокатом они недавно отправили запрос в прокуратуру, чтобы увидеть официальные подтверждения розыска и узнать основания.
«Меня не покидают мысли о том, что в любой момент кто-то может за мной прийти, схватить меня, — рассказывает Артём. — Из подъезда порой боюсь выйти, потому что в дом вломиться они не имеют права, а вот на улице могут выцепить. Скоро с ума сойду. Стараюсь жить нормальной жизнью, при этом в полном отчаянии».
Каждый раз, когда в подмосковном районе, окружённом лесом, начинают гудеть мигалки кортежей, Артём думает: «Это за мной».
Автор: Анна Рыжкова
Иллюстрации: Лида Курносова
Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →