Гражданские заложники — характерная черта войны России в Украине

Как мирные жители Украины становятся пленными в России, за что их преследуют и как защищают

Меж­ду­на­род­ное зако­но­да­тель­ство запре­ща­ет сто­ро­нам-участ­ни­цам воен­но­го кон­флик­та брать в плен мир­ных жите­лей. Тем не менее захват граж­дан­ских залож­ни­ков стал одной из отли­чи­тель­ных черт втор­же­ния Рос­сии в Укра­и­ну, отме­ча­ют пра­во­за­щит­ни­ки. В рос­сий­ский плен зача­стую попа­да­ют люди, никак не свя­зан­ные с арми­ей и воору­жён­ны­ми сила­ми. Одним вме­ня­ют раз­лич­ные пре­ступ­ле­ния, вклю­чён­ные в Уго­лов­ный кодекс, дру­гих назы­ва­ют задер­жан­ны­ми за «про­ти­во­дей­ствие СВО», хотя зако­но­да­тель­но такой фор­му­ли­ров­ки не суще­ству­ет. «Вёрст­ка» раз­би­ра­ет­ся, кого и за что задер­жи­ва­ют рос­сий­ские воен­но­слу­жа­щие, есть ли спо­со­бы помочь плен­ным и чем закан­чи­ва­лись похо­жие исто­рии во вре­мя чечен­ских войн.

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

«Задержали лиц мужского пола, которые могут держать оружие»

19-лет­не­го Ники­ту Шкря­би­на, сту­ден­та Харь­ков­ско­го юри­ди­че­ско­го уни­вер­си­те­та, задер­жа­ли в его род­ном посёл­ке в окку­пи­ро­ван­ном Харь­ков­ском рай­оне 29 мар­та 2022 года. По сло­вам мамы сту­ден­та, Татья­ны Шкря­би­ной, Ники­та вышел из дома и не вер­нул­ся. Поз­же сосе­ди рас­ска­за­ли ей, что виде­ли, как рос­сий­ские воен­ные поса­ди­ли её сына в авто­мо­биль и увез­ли.

«Насколь­ко я знаю, там задер­жа­ли лиц муж­ско­го пола, кото­рые могут дер­жать ору­жие, и отвез­ли их в Рос­сию, — рас­ска­зы­ва­ет Лео­нид Соло­вьёв, адво­кат Шкря­би­на в Рос­сии. — С тех пор нет ника­кой свя­зи с ним. Како­го-либо дела в отно­ше­нии него тоже нет. Дер­жат его на осно­ва­нии того, что „про­ти­во­дей­ство­вал СВО“i, но при этом ника­ких обви­не­ний не предъ­яв­ля­ют».

По сло­вам Татья­ны Шкря­би­ной, её сын нико­гда не слу­жил в армии и не имел ниче­го обще­го с воен­ны­ми: «Какое про­ти­во­дей­ствие он мог ока­зы­вать, если у него не было ника­ких воен­ных при­спо­соб­ле­ний? Мой сын граж­дан­ский и не отно­сит­ся ни к како­му фор­ми­ро­ва­нию. Он до сих пор чис­лит­ся в инсти­ту­те. Когда он выхо­дил из дома, при нём были все доку­мен­ты».

Татья­на гово­рит, что послед­нее пись­мо о состо­я­нии сына полу­чи­ла от упол­но­мо­чен­ной по пра­вам чело­ве­ка в РФ Татья­ны Мос­каль­ко­вой в мае про­шло­го года. В доку­мен­те ей под­твер­ди­ли, что Ники­та нахо­дит­ся на тер­ри­то­рии Рос­сии, его состо­я­ние удо­вле­тво­ри­тель­ное. С того момен­та новой инфор­ма­ции о Ники­те не было.

По сло­вам адво­ка­та Лео­ни­да Соло­вьё­ва, «про­ти­во­дей­ствие СВО» не может счи­тать­ся пре­ступ­ле­ни­ем. Такой фор­му­ли­ров­ки нет ни в Уго­лов­ном, ни в Адми­ни­стра­тив­ном кодек­сах: «Это чистой воды казу­и­сти­ка, эвфе­мизм, что­бы не назы­вать воен­но­плен­но­го воен­но­плен­ным».

Само­му адво­ка­ту пря­мо отка­за­ли в посе­ще­нии его под­за­щит­но­го. В отве­те от Мино­бо­ро­ны РФ, кото­рый он полу­чил в авгу­сте про­шло­го года, гово­ри­лось: «В насто­я­щее вре­мя в отно­ше­нии Шкря­би­на Н. Н. про­дол­жа­ют­ся необ­хо­ди­мые про­ве­роч­ные меро­при­я­тия, до окон­ча­ния кото­рых вопрос о лич­ном посе­ще­нии рас­смот­рен быть не может». На сего­дня неиз­вест­но, где имен­но нахо­дит­ся сту­дент харь­ков­ско­го вуза.

«Пленным не позволяется ничего. Это форма пытки»

Меж­ду­на­род­ное пра­во запре­ща­ет захва­ты­вать в плен мир­ных жите­лей, не свя­зан­ных в дан­ный момент со служ­бой в воору­жен­ных силах. Об этом гово­рит­ся в чет­вёр­той Женев­ской кон­вен­ции. Тем не менее, по сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, взя­тие граж­дан­ских залож­ни­ков оста­ёт­ся отли­чи­тель­ной чер­той втор­же­ния Рос­сии в Укра­и­ну.

Алек­сандра Мат­вий­чук, руко­во­ди­тель Цен­тра граж­дан­ских сво­бод Укра­и­ны, кото­рый в 2022 году стал лау­ре­а­том Нобе­лев­ской пре­мии мира, рас­ска­зы­ва­ет, что с 24 фев­ра­ля про­шло­го года к ним обра­ти­лось 915 чело­век, чьи род­ствен­ни­ки — мир­ные жите­ли — ока­за­лись в рос­сий­ском пле­ну. Рабо­ту над эти­ми кей­са­ми укра­ин­ские адво­ка­ты ведут вме­сте с рос­сий­ски­ми кол­ле­га­ми, помо­гая близ­ким плен­ных свя­зать­ся с рос­сий­ски­ми ведом­ства­ми и орга­ни­зо­вать поиск чело­ве­ка в воз­мож­ном месте заклю­че­ния.

«Сре­ди этих удер­жи­ва­е­мых 118 жен­щин и 797 муж­чин, — сооб­ща­ет Алек­сандра Мат­вий­чук. — Из них 306 чело­век осво­бож­де­ны, а 594 всё ещё удер­жи­ва­ют­ся. Гово­ря о реги­о­наль­ной раз­бив­ке, обра­ще­ния зафик­си­ро­ва­ны из Дне­про­пет­ров­ской, Донец­кой, Запо­рож­ской, Киев­ской, Луган­ской, Нико­ла­ев­ской, Одес­ской, Сум­ской, Харь­ков­ской, Хер­сон­ской, Чер­ни­гов­ской обла­стей и Кры­ма».

Рос­сий­ский пра­во­за­щит­ник, адво­кат Роман Кисе­лёв гово­рит, что у него и его кол­лег внут­ри стра­ны в рабо­те поряд­ка 70 подоб­ных дел. Они помо­га­ют род­ствен­ни­кам плен­ных вести пере­пис­ку с орга­на­ми вла­сти, выяс­нять, где содер­жат их близ­ких и по какой при­чине.

«На тер­ри­то­рии Рос­сии у нас есть воз­мож­ность физи­че­ски отпра­вить адво­ка­та на место, опе­ра­тив­но свя­зать­ся с орга­на­ми вла­сти, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — На всей тер­ри­то­рии Укра­и­ны физи­че­ски на зем­ле рабо­тать мы не можем, для нас это прин­ци­пи­аль­ный вопрос. Мы рабо­та­ем там толь­ко с раз­ре­ше­ния Укра­и­ны. Тако­го раз­ре­ше­ния у нас сей­час не име­ет­ся. Поэто­му там вся адво­ка­ци­он­ная дея­тель­ность сво­дит­ся к пере­пис­кам с дей­ству­ю­щи­ми вла­стя­ми».

Так­же поис­ком граж­дан­ских плен­ных внут­ри Рос­сии и на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях зани­ма­ет­ся про­ект Every Human Being. В нача­ле лета его орга­ни­зо­ва­ла рос­сий­ский юрист Поли­на Муры­ги­на. Сего­дня вме­сте с кол­ле­га­ми из Укра­и­ны, Рос­сии, Гру­зии и Лит­вы она рабо­та­ет над 12 дела­ми, где граж­дан­ские лица ста­ли фак­ти­че­ски воен­но­плен­ны­ми. Восемь из них — на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях, ещё четы­ре — на тер­ри­то­рии Рос­сии. Юри­сты помо­га­ют род­ствен­ни­кам тех, кто ока­зал­ся в пле­ну, вести пере­пис­ку с орга­на­ми вла­сти и искать адво­ка­тов на местах.

«Я сей­час объ­яс­ню мак­си­маль­но попу­ляр­но. Вой­на — это когда госу­дар­ства руга­ют­ся с помо­щью рук сол­дат, пере­ме­ща­ют фигу­ры по шах­мат­ной дос­ке, гру­бо гово­ря. А граж­дан­ское насе­ле­ние здесь — нечто отдель­но сто­я­щее, не име­ю­щее отно­ше­ния к этой шах­мат­ной пар­тии, — гово­рит Поли­на Муры­ги­на. — По логи­ке меж­ду­на­род­ных дого­во­рён­но­стей, вой­на не долж­на их касать­ся. Отсю­да запре­ты в меж­ду­на­род­ной уго­лов­ной систе­ме на раз­ру­ше­ние граж­дан­ской инфра­струк­ту­ры, насе­лён­ных пунк­тов, убий­ства мир­ных жите­лей».

Пово­дом для задер­жа­ния граж­дан­ских ста­но­вят­ся любые подо­зре­ния в свя­зях с ВСУ или лояль­ном отно­ше­нии к укра­ин­ской вла­сти. Дер­жат людей, как пра­ви­ло, в коло­ни­ях или в след­ствен­ных изо­ля­то­рах. По сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, даже если Мино­бо­ро­ны рас­смат­ри­ва­ет граж­дан­ских как воен­но­слу­жа­щих, к ним долж­на при­ме­нять­ся тре­тья Женев­ская кон­вен­ция. По её нор­мам плен­ных не могут дер­жать в усло­ви­ях тюрем­ной систе­мы.

«Долж­на быть обес­пе­че­на воз­мож­ность веде­ния пере­пис­ки, полу­че­ния пере­да­чек. [Адми­ни­стра­ции] мест содер­жа­ния долж­ны уве­дом­лять [о место­на­хож­де­нии плен­ных] стра­ну, чьи­ми граж­да­на­ми эти люди явля­ют­ся, — объ­яс­ня­ет Роман Кисе­лёв. — Это­го все­го у нас нет. Кро­ме того, у плен­ных долж­но быть пра­во на полу­че­ние доволь­ствия, на доволь­но высо­кую сте­пень авто­но­мии от адми­ни­стра­ции учре­жде­ния. Они не долж­ны ходить в тюрем­ных робах. По фак­ту, как пока­зы­ва­ют наши опро­сы, их дер­жат в усло­ви­ях куда хуже, чем у обыч­ных заклю­чён­ных. Плен­ным не поз­во­ля­ет­ся ниче­го. Мы счи­та­ем, что такое отно­ше­ние к людям — это фор­ма пыт­ки».

«Отдель­но тут сле­ду­ет ска­зать про жесто­кое обра­ще­ние, пыт­ки, кото­рым граж­дан­ские люди под­вер­га­ют­ся, — рас­ска­зы­ва­ет Алек­сандра Мат­вий­чук. — Это, к сожа­ле­нию, рас­про­стра­нён­ная прак­ти­ка. Я пом­ню один слу­чай из нашей базы. У граж­дан­ско­го чело­ве­ка, задер­жан­но­го при пер­вом эта­пе наступ­ле­ния в фев­ра­ле-мар­те 2022 года, при­ну­ди­тель­но бра­ли кровь, что­бы пере­лить рос­сий­ским сол­да­там. При этом при­сут­ство­вал врач. Чело­век рас­ска­зы­вал потом наше­му адво­ка­ту, что кровь бра­ли до той сте­пе­ни, пока он не начал терять созна­ние. Толь­ко тогда врач оста­но­вил этот про­цесс».

Кро­ме того, по сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, к ока­зав­шим­ся в пле­ну дол­жен быть доступ у Меж­ду­на­род­но­го Коми­те­та Крас­но­го Кре­ста. По фак­ту такой доступ силь­но огра­ни­чен: по боль­шин­ству кей­сов орга­ни­за­ция не обла­да­ет инфор­ма­ци­ей. «Вёрст­ка» обра­ти­лась за ком­мен­та­ри­ем в офис рос­сий­ской деле­га­ции МККК, но к момен­ту пуб­ли­ка­ции мате­ри­а­ла отве­та в редак­цию не посту­пи­ло.

Граж­дан­ски­ми залож­ни­ка­ми ста­но­вят­ся как сту­ден­ты или пожи­лые люди, нико­гда не слу­жив­шие в армии, так и быв­шие воен­ные. Что­бы попро­бо­вать струк­ту­ри­ро­вать при­чи­ны пре­сле­до­ва­ния, юри­сты поде­ли­ли тех, кто фак­ти­че­ски ока­зал­ся в пле­ну, на несколь­ко кате­го­рий.

1. Задержанные «за противодействие СВО»

К пер­во­му типу задер­жан­ных пра­во­за­щит­ни­ки отно­сят людей, кото­рые нико­гда не слу­жи­ли в армии, не были свя­за­ны с воору­жён­ны­ми сила­ми. В каче­стве при­чи­ны задер­жа­ния им вме­ня­ют «про­ти­во­дей­ствие СВО» и фак­ти­че­ски при­рав­ни­ва­ют к воен­но­слу­жа­щим.

«Это какой-то новый ста­тус, кото­рый, с одной сто­ро­ны, не преду­смот­рен зако­ном, но, с дру­гой сто­ро­ны, сей­час он посто­ян­но упо­ми­на­ет­ся в доку­мен­тах Мини­стер­ства обо­ро­ны, когда мы видим пере­пис­ку по этим делам, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — Тут важ­но отме­тить, что дан­ный ста­тус не отли­ча­ет­ся от того ста­ту­са, кото­рый при­сва­и­ва­ет­ся укра­ин­ским воен­но­слу­жа­щим. Их тоже назы­ва­ют задер­жан­ны­ми „за про­ти­во­дей­ствие СВО“».

Одних укра­ин­цев — напри­мер, Ники­ту Шкр­бя­и­на, — задер­жи­ва­ли в их род­ных насе­лён­ных пунк­тах в пери­од окку­па­ции. Дру­гих — при попыт­ке пере­сечь рос­сий­скую гра­ни­цу, во вре­мя так назы­ва­е­мой «филь­тра­ции». Так в нача­ле апре­ля задер­жа­ли 24-лет­не­го Ива­на Гон­ча­ра на КПП Весе­ло-Воз­не­сен­ка в Ростов­ской обла­сти. Вме­сте с роди­те­ля­ми и девуш­кой он бежал из обстре­ли­ва­е­мо­го Мари­у­по­ля, но не про­шёл «филь­тра­цию».

«Филь­тра­ци­он­ные лаге­ря» так­же ста­ли одним из сим­во­лов вой­ны Рос­сии про­тив Укра­и­ны. Воен­ные созда­ва­ли их для укра­ин­цев, спа­са­ю­щих­ся от обстре­лов, на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях и на гра­ни­цах с ними. По рас­ска­зам оче­вид­цев и пра­во­за­щит­ни­ков, в таких лаге­рях — про­пуск­ных пунк­тах — про­хо­ди­ла свое­об­раз­ная про­вер­ка на лояль­ность рос­сий­ско­му режи­му: воен­ные про­смат­ри­ва­ли теле­фо­ны граж­дан­ских, иска­ли тату­и­ров­ки с наци­о­наль­ны­ми укра­ин­ски­ми сим­во­ла­ми на теле, спра­ши­ва­ли о служ­бе в армии и об отно­ше­нии к рос­сий­ской и укра­ин­ской вла­сти.

Похо­жие «филь­тра­ци­он­ные пунк­ты» рабо­та­ли и в пери­од Чечен­ских войн. Об этом гово­рит­ся в докла­де Цен­тра защи­ты прав чело­ве­ка «Мемо­ри­ал»i «Цепь войн, цепь пре­ступ­ле­ний, цепь без­на­ка­зан­но­сти: рос­сий­ские вой­ны в Чечне, в Сирии, в Укра­ине».

«Глав­ной чер­той систе­мы «филь­тра­ции» была неиз­би­ра­тель­ность. Отсут­ствие кар­то­те­ки, «филь­тра­ци­он­ных дел» или иных систе­ма­ти­зи­ро­ван­ных дан­ных об участ­ни­ках про­ти­во­сто­я­щих воору­жён­ных фор­ми­ро­ва­ний неиз­беж­но при­во­ди­ло к мас­со­вым задер­жа­ни­ям слу­чай­ных людей, при этом един­ствен­ным мате­ри­а­лом, обос­но­вы­ва­ю­щим обви­не­ние про­тив них, мог­ло стать их соб­ствен­ное при­зна­ние. Полу­чить же его мож­но было лишь путём запу­ги­ва­ния, изби­е­ний и пыток. Отсут­ствие в делах иных мате­ри­а­лов, кро­ме полу­чен­ных на допро­сах пока­за­ний, допус­ка­ло самый широ­кий про­из­вол сотруд­ни­ков феде­раль­ных сило­вых струк­тур в отно­ше­нии задер­жан­ных: от воз­буж­де­ния уго­лов­ных дел до осво­бож­де­ния«.

По сло­вам Вален­ти­ны Гон­чар, мате­ри Ива­на, его заве­ли на допрос в один из каби­не­тов в зда­нии у КПП. Она про­жда­ла сына несколь­ко часов, после чего погра­нич­ни­ки убе­ди­ли её прой­ти в лагерь для бежен­цев, орга­ни­зо­ван­ный с рос­сий­ской сто­ро­ны гра­ни­цы, поесть и отдох­нуть. Они пообе­ща­ли, что туда же вско­ре при­дёт и её сын, но это­го не про­изо­шло.

Вален­ти­на рас­ска­зы­ва­ет, что жда­ла Ива­на пять суток. Каж­дый день она воз­вра­ща­лась к зда­нию КПП и тре­бо­ва­ла объ­яс­нить, где её сын. В пер­вые дни ей обе­ща­ли, что Ива­на вот-вот отпу­стят, а на пятый сооб­щи­ли, что его в этом зда­нии боль­ше нет. От воен­ных она узна­ла, что Ива­на мог­ли увез­ти в Таган­рог.

«Я села в этот авто­бус и поеха­ла в лагерь для бежен­цев в Таган­ро­ге, — вспо­ми­на­ет Вален­ти­на Гон­чар. — Я ходи­ла и в поли­цию, и к про­ку­ро­ру, зво­ни­ла в Крас­ный Крест, в волон­тёр­ские орга­ни­за­ции, в ФСБ, Мино­бо­ро­ны. Вез­де писа­ла заяв­ле­ния о про­па­же сына. В про­ку­ра­ту­ре мне ска­за­ли, что с сыном всё в поряд­ке и ско­ро его отпу­стят, но отка­за­лись гово­рить, где он. А в поли­ции надо мной вооб­ще нача­ли изде­вать­ся. Ска­за­ли: „Вы что, соби­ра­е­тесь писать заяв­ле­ние про­тив погра­нич­ни­ков? А мы что, будем рас­сле­до­вать это?“».

Кадр из опе­ра­тив­ной съём­ки nac.gov.ru 

С апре­ля по август Вален­ти­на не зна­ла, где её сын и жив ли он. «Тре­тье­го авгу­ста мне позво­нил мой стар­ший сын и ска­зал, что нашёл в спис­ках плен­ных наше­го Вань­ку. Он мне при­слал этот спи­сок, там было напи­са­но: „Гон­чар Иван Вита­лье­вич, 12.02.1998, граж­дан­ский, плен“».

В нояб­ре Вален­ти­на полу­чи­ла ответ на своё обра­ще­ние в Мино­бо­ро­ны. В доку­мен­те (име­ет­ся в рас­по­ря­же­нии редак­ции) гово­ри­лось, что Иван Гон­чар «задер­жан за про­ти­во­дей­ствие спе­ци­аль­ной воен­ной опе­ра­ции», нахо­дит­ся на тер­ри­то­рии Рос­сии и его состо­я­ние удо­вле­тво­ри­тель­ное. В янва­ре Мино­бо­ро­ны в одном из сво­их отве­тов при­чис­ли­ло Ива­на Гон­ча­ра к «укра­ин­ским воен­но­слу­жа­щим». В нём ведом­ство сооб­щи­ло, что напра­ви­ло инфор­ма­цию в Меж­ду­на­род­ный Коми­тет Крас­но­го Кре­ста и сосла­лось на тре­тью Женев­скую кон­вен­цию, кото­рая регу­ли­ру­ет вопро­сы взя­тия в плен воен­но­слу­жа­щих.

«Всем без исклю­че­ния задер­жан­ным лицам предо­став­ле­но пра­во (воз­мож­ность) отправ­лять и полу­чать пись­ма и поч­то­вые кар­точ­ки, кото­рые пере­да­ют­ся полу­ча­те­ля­ми через Меж­ду­на­род­ный Коми­тет Крас­но­го Кре­ста», — гово­рит­ся в доку­мен­те i.

По сло­вам Вален­ти­ны Гон­чар, её сын нико­гда не слу­жил в армии и не рабо­тал с воен­ны­ми. Она гово­рит, что до нача­ла вой­ны Иван был пред­при­ни­ма­те­лем — он открыл свой неболь­шой мага­зин брен­до­вой одеж­ды.

Точ­ное место­по­ло­же­ние Ива­на в ведом­стве не рас­кры­ва­ют. Кро­ме того, с авгу­ста нет инфор­ма­ции о состо­я­нии его здо­ро­вья. Помощь в поис­ках сына Вален­тине ока­зы­ва­ет про­ект Every Human Being. По сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, им уда­лось выяс­нить, что Ива­на могут содер­жать в ИК–12 в Ростов­ской обла­сти. 22 фев­ра­ля адво­кат при­е­хал в коло­нию, но ему не поз­во­ли­ли встре­тить­ся с дове­ри­те­лем.

2. Обвиняемые по УК

Ко вто­ро­му типу граж­дан­ских залож­ни­ков пра­во­за­щит­ни­ки отно­сят тех, кому рос­сий­ские вла­сти предъ­яви­ли офи­ци­аль­ные обви­не­ния в уго­лов­ных пре­ступ­ле­ни­ях и соби­ра­ют­ся за них судить. Обви­ня­е­мы­ми здесь ста­но­вят­ся те, кто нико­гда не слу­жил в армии.

Сре­ди них, к при­ме­ру, 19-лет­ний житель Хер­сон­ской обла­сти Мат­вейi. Его задер­жа­ли летом 2022 года, когда его город был под окку­па­ци­ей: Мат­вей, как и Ники­та Шкря­бин, вышел из дома и не вер­нул­ся обрат­но. Поз­же его род­ствен­ни­ки выяс­ни­ли, что Мат­вею вме­ни­ли подо­зре­ние в госиз­мене и поме­сти­ли в СИЗО на тер­ри­то­рии окку­пи­ро­ван­ных рай­о­нов обла­сти. Через несколь­ко недель ста­тью пере­ква­ли­фи­ци­ро­ва­ли на шпи­о­наж.

В октяб­ре — спу­стя пол­го­да после задер­жа­ния — пра­во­за­щит­ни­ки узна­ли, что Мат­вею вме­ни­ли «обос­но­ван­ные подо­зре­ния» в убий­стве. Об этом гово­ри­лось в отве­те на заяв­ле­ние род­ствен­ни­ков о про­па­же Мат­вея. Доку­мент под­пи­сал началь­ник МВД, орга­ни­зо­ван­но­го на окку­пи­ро­ван­ной тер­ри­то­рииi. По мне­нию юри­стов, ста­тью пере­ква­ли­фи­ци­ро­ва­ли в тре­тий раз. При этом в адво­ка­те Мат­вею отка­за­ли.

Кадр из опе­ра­тив­ной съём­ки ФСБ Рос­сии

«Вви­ду того, что в Хер­сон­ской обла­сти до насто­я­ще­го вре­ме­ни не сфор­ми­ро­ва­на пала­та адво­кат­ской кол­ле­гии, при фор­ми­ро­ва­нии такой *[Мат­вею] пред­ста­вит­ся пра­во на защи­ту», — гово­рит­ся в доку­мен­те.

Ни дат фор­ми­ро­ва­ния пала­ты, ни све­де­ний о здо­ро­вье и состо­я­нии Мат­вея в отве­те не при­во­дит­ся. Учи­ты­вая, что Рос­сия аннек­си­ро­ва­ла тер­ри­то­рию обла­сти, «Вёрст­ка» обра­ти­лась в Феде­раль­ную пала­ту адво­ка­тов РФ с прось­бой про­ком­мен­ти­ро­вать ситу­а­цию. К момен­ту пуб­ли­ка­ции мате­ри­а­ла отве­та в редак­цию не посту­пи­ло.

По сло­вам адво­ка­та Рома­на Кисе­лё­ва, все задер­жан­ные в Хер­сон­ской и Запо­рож­ской обла­стях фак­ти­че­ски ока­зы­ва­ют­ся в пра­во­вом ваку­у­ме: о них невоз­мож­но узнать прак­ти­че­ски ниче­го, а мест­ные назван­ные вла­сти тяже­ло идут на кон­такт с пра­во­за­щит­ни­ка­ми.

«Напри­мер, у нас есть свя­щен­ник из Хер­сон­ской обла­сти, кото­ро­го задер­жа­ли в нояб­ре, — рас­ска­зы­ва­ет Роман Кисе­лёв. — Мы зна­ем, где он содер­жит­ся. Зво­ним туда, нам гово­рят: „Да, он у нас“, но мы его отпу­стим, когда закон­чим про­вер­ку“. Пишем в Мино­бо­ро­ны, а они отве­ча­ют, что тако­го чело­ве­ка не зна­ют. Такие усло­вия скла­ды­ва­ют­ся на тер­ри­то­рии этих двух обла­стей».

Что­бы не про­пу­стить новые тек­сты «Вёрст­ки», под­пи­сы­вай­тесь на наш теле­грам-канал

3. Бывшие военнослужащие

Ещё одним пово­дом для задер­жа­ния граж­дан­ских ста­но­вил­ся их про­шлый опыт служ­бы в армии или имев­ший­ся когда-то кон­тракт с ВСУ. Это неза­кон­но соглас­но чет­вёр­той Женев­ской кон­вен­ции.

«У меня есть такой кейс: муж­чи­на — быв­ший кино­лог „Азо­ва“, имен­но что быв­ший, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — Он ушёл из пол­ка ещё в 2019 году. Но, види­мо, у них были спис­ки или они его рас­ко­ло­ли и на этом осно­ва­нии заве­ли уго­лов­ное дело об уча­стии в дея­тель­но­сти тер­ро­ри­сти­че­ской орга­ни­за­ции. Соот­вет­ствен­но, они рас­сле­до­ва­ние закон­чи­ли, пере­да­ли дело на судеб­ное раз­би­ра­тель­ство в Вер­хов­ный суд „ДНР“, но суд пока что ниче­го не дела­ет. Мы ждём. Срок содер­жа­ния под стра­жей там пол­то­ра года, поэто­му мож­но ждать и ждать».

Фото: Націо­наль­на гвар­дія Украї­ни

В ана­ло­гич­ной ситу­а­ции ока­зал­ся 30-лет­ний Дмит­рий Лисо­вец, кото­ро­го защи­ща­ет Every Human Being. Дмит­рия задер­жа­ли 2 апре­ля во вре­мя так назы­ва­е­мой «филь­тра­ции», когда он бежал из Мари­у­по­ля.

В раз­го­во­ре с «Вёрст­кой» его мама Юлия Лисо­вец рас­ска­зы­ва­ет, что её сын ранее слу­жил по кон­трак­ту в ВСУ — пат­ру­ли­ро­вал гра­ни­цу с «ДНР». Вес­ной 2021 года его кон­тракт закон­чил­ся, он вер­нул­ся домой и начал поис­ки новой рабо­ты. Перед нача­лом вой­ны он устро­ил­ся в ком­па­нию, кото­рая зани­ма­лась фасов­кой удоб­ре­ний, а в мар­те, когда в горо­де уже не было элек­три­че­ства и теп­ла, забо­лел.

«Пом­ню, мы сто­им воз­ле кост­ра, гре­ем чай­ник, и я вижу, как он откры­ва­ет бал­кон и хва­та­ет воз­дух ртом, а на ули­це мороз минус 7–8 гра­ду­сов. Сын гово­рил, что не может дышать. А потом он вооб­ще слёг, ниче­го не ел, толь­ко пил горя­чий чай, — вспо­ми­на­ет Юлия Лисо­вец. — Лекар­ства гре­ли под костром, уко­лы дела­ли под фона­ри­ком, ели толь­ко то, что оста­лось из ста­рых запа­сов. На воде, соли, муке выжи­ва­ли как мог­ли. К нача­лу апре­ля сыну ста­ло лег­че. Тогда мы реши­ли, что ему луч­ше выехать туда, где ему смо­гут ока­зать меди­цин­скую помощь в слу­чае чего».

Во вре­мя филь­тра­ции Дмит­рий чест­но рас­ска­зал, что слу­жил в ВСУ по кон­трак­ту, но на дан­ный момент явля­ет­ся граж­дан­ским и уез­жа­ет из-за про­блем со здо­ро­вьем. Там же его задер­жа­ли. Поз­же выяс­ни­лось, что пер­вые два меся­ца он про­вёл в СИЗО–2 в Таган­ро­ге, где его еже­днев­но изби­ва­ли. В июне про­тив него воз­бу­ди­ли дело и пере­ве­ли в СИЗО–4 в том же горо­де.

Лисов­ца обви­ни­ли в уча­стии в неза­кон­ном воору­жён­ном фор­ми­ро­ва­нии, в дея­тель­но­сти экс­тре­мист­ской орга­ни­за­ции и про­хож­де­нии обу­че­ния для осу­ществ­ле­ния тер­ро­ри­сти­че­ской дея­тель­но­сти. Ему гро­зит пожиз­нен­ное лише­ние сво­бо­ды. В поста­нов­ле­нии о при­вле­че­нии в каче­стве обви­ня­е­мо­гоi его назы­ва­ют при­вер­жен­цем «ради­каль­но­го укра­ин­ско­го наци­о­на­лиз­ма и русо­фо­бии».

По сло­вам Поли­ны Муры­ги­ной из Every Human Being, рас­сле­до­ва­ние дела про­тив Лисов­ца завер­ши­лось ещё в кон­це про­шло­го года, но так и не дошло до суда.

4. Официальные пленные

В отдель­ных слу­ча­ях сило­ви­ки пре­кра­ща­ют уго­лов­ное пре­сле­до­ва­ние и при­зна­ют граж­дан­ское лицо воен­но­плен­ным. Чаще все­го это про­ис­хо­дит на тер­ри­то­рии Донец­кой обла­сти, гово­рит Роман Кисе­лёв.

«У них, в отли­чие от основ­ной Рос­сии, есть свои нор­ма­тив­ные акты, при­ня­тые в отно­ше­нии плен­ных, — рас­ска­зы­ва­ет адво­кат. — У них есть так назы­ва­е­мое поста­нов­ле­ние „Коми­те­та госу­дар­ствен­ной обо­ро­ны“ о плен­ных. Оно засек­ре­че­но, его тек­ста нигде нет. Но в пере­пис­ках ино­гда они цити­ру­ют какие-то его части. Мы зна­ем, что имен­но этим поста­нов­ле­ни­ем вво­дит­ся тер­мин „плен­ный“. Одна­жды в одном из писем донец­кой про­ку­ра­ту­ры со ссыл­кой на это поста­нов­ле­ние гово­ри­лось, что ста­тус даёт­ся на 10 лет. Соот­вет­ствен­но, эти люди нахо­дят­ся в усло­ви­ях заклю­че­ния до обме­на или осво­бож­де­ния».

По сло­вам Кисе­лё­ва, при­сва­и­ва­ет­ся этот ста­тус как воен­но­слу­жа­щим, так и граж­дан­ским — по ана­ло­гии с «про­ти­во­дей­стви­ем СВО», но при этом офи­ци­аль­но как о плен­ных о них гово­рят толь­ко орга­ны вла­сти «ДНР».

«Насколь­ко мы пони­ма­ем, дале­ко не все плен­ные в „ДНР“ извест­ны вла­стям Рос­сий­ской Феде­ра­ции, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — Тем не менее граж­дан­ские люди про­дол­жа­ют нахо­дить­ся фак­ти­че­ски в ста­ту­се воен­но­плен­но­го в Рос­сии — аннек­сия про­изо­шла, уже нель­зя ска­зать, что это плен­ные в дру­гом госу­дар­стве».

В такой ситу­а­ции ока­зал­ся дове­ри­тель адво­ка­тов из Every Human Being, 21-лет­ний уро­же­нец Мари­у­по­ля Олегi. Его задер­жа­ли в кон­це апре­ля на одном из КПП, когда он вме­сте с семьёй бежал из обстре­ли­ва­е­мо­го горо­да. Как и Иван Гон­чар, Олег «не про­шёл» так назы­ва­е­мую филь­тра­цию.

Спу­стя два меся­ца после его задер­жа­ния — в июне 2022-го — близ­кие Оле­га полу­чи­ли ответ на одно из обра­ще­ний в про­ку­ра­ту­ру. Под­пи­сан доку­мент был «заме­сти­те­лем началь­ни­ка след­ствен­но­го управ­ле­ния про­ку­ра­ту­ры ДНР» (копия име­ет­ся в рас­по­ря­же­нии редак­ции). В нём род­ствен­ни­кам сооб­щи­ли, что в апре­ле Оле­га обви­ни­ли в совер­ше­нии тер­ак­та груп­пой лиц по пред­ва­ри­тель­но­му сго­во­ру и заклю­чи­ли под стра­жу. Но в июне обви­не­ния сня­ли, хотя оста­ви­ли Оле­га под стра­жей — уже в ста­ту­се плен­но­го. При этом, по сло­вам юри­стов из Every Human Being, Мино­бо­ро­ны РФ отри­ца­ет, что Оле­га вооб­ще задер­жи­ва­ли.

«Мы ведём пере­пис­ки уже доволь­но дав­но, но ситу­а­ция сво­дит­ся к сле­ду­ю­ще­му: рос­сий­ская сто­ро­на гово­рит: „Нет, его у нас нет“, хотя мы при­кла­ды­ва­ли уже не один раз бума­гу от так назы­ва­е­мой про­ку­ра­ту­ры „ДНР“, — гово­рит Поли­на Муры­ги­на. — Но ещё дело в том, что, пока рос­сий­ская сто­ро­на не при­зна­ет таких граж­дан­ских залож­ни­ков офи­ци­аль­ны­ми плен­ны­ми и не огла­сит место их содер­жа­ния, их нель­зя вклю­чить в спи­сок на обмен».

Алек­сандра Мат­вий­чук, гла­ва Цен­тра граж­дан­ских сво­бод Укра­и­ны, отме­ча­ет, что про­бле­ма, когда рос­сий­ские ведом­ства «не заме­ча­ли» укра­ин­ских граж­дан­ских залож­ни­ков на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях, раз­ви­ва­лась и после 2014 года.

«Были ситу­а­ции, когда мы зна­ли, в каком кон­крет­ном месте заклю­че­ния нахо­дит­ся чело­век, род­ные даже мог­ли иметь на руках под­твер­жде­ния это­му, офи­ци­аль­ные доку­мен­ты от так назы­ва­е­мых ведомств так назы­ва­е­мых Донец­кой или Луган­ской рес­пуб­лик, — гово­рит Мат­вий­чук. — На Мин­ских пере­го­во­рах укра­ин­ская сто­ро­на пока­зы­ва­ла эти доку­мен­ты, а рос­сий­ская сто­ро­на бра­ла вре­мя разо­брать­ся и года­ми не под­твер­жда­ла удер­жи­ва­ние людей. Это был такой спо­соб мани­пу­ли­ро­ва­ния: место удер­жа­ния не под­твер­жде­но — чело­век на обмен не попа­дал».

Нови­ни. LIVE/YouTube

5. Пропавшие

По сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, отдель­ную кате­го­рию состав­ля­ют про­пав­шие плен­ные. Речь о слу­ча­ях, когда рос­сий­ские воен­ные задер­жа­ли чело­ве­ка при сви­де­те­лях, увез­ли на тер­ри­то­рию Рос­сии, но при этом ни один орган не под­твер­дил, что этот чело­век был задер­жан или аре­сто­ван.

«Бук­валь­но вче­ра по одно­му из таких това­ри­щей нам при­шёл ответ: его забра­ли из дерев­ни в Харь­ков­ской обла­сти, были сви­де­те­ли. Потом дру­гие сви­де­те­ли в Стре­ле­чье, тоже в Харь­ков­ской обла­сти, виде­ли, как его уво­зи­ли куда-то в Бел­го­род­скую область, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — А что даль­ше про­изо­шло — неяс­но. И вот при­хо­дит ответ от Мино­бо­ро­ны, где они гово­рят, что у них нет све­де­ний о таком чело­ве­ке. По какой-то при­чине неко­то­рые люди либо не упо­ми­на­ют­ся в базах, либо их целе­на­прав­лен­но скры­ва­ют от нас».

«Памятуя чеченский опыт, здесь можно подозревать худшее»

При этом прак­ти­ка взя­тия в плен мир­ных жите­лей вовсе не новая для рос­сий­ской армии. Мат­вий­чук уточ­ня­ет, что с 2014 года Рос­сия исполь­зо­ва­ла таких граж­дан­ских залож­ни­ков для шан­та­жа укра­ин­ской сто­ро­ны.

«Всё вре­мя Рос­сия выстав­ля­ла поли­ти­че­ские тре­бо­ва­ния для того, что­бы обме­нять этих людей, — вспо­ми­на­ет руко­во­ди­тель Цен­тра граж­дан­ских сво­бод Укра­и­ны. — Она удер­жи­ва­ла их в каче­стве залож­ни­ков и шан­та­жи­ро­ва­ла Укра­и­ну, что­бы обме­нять людей на какие-то гео­по­ли­ти­че­ские уступ­ки. Там и про Крым шла речь, и про амни­стию воен­ным пре­ступ­ни­кам, и про изме­не­ние Кон­сти­ту­ции, феде­ра­ли­за­цию. Это чёт­ко пока­зы­ва­ло, что Рос­сия исполь­зу­ет мир­ных людей в каче­стве залож­ни­ков для дости­же­ния сво­их целей».

Рос­сий­ская армия бра­ла граж­дан­ских лиц в плен и до нача­ла кон­флик­та в Укра­ине в 2014 года. По сло­вам чле­на сове­та Цен­тра защи­ты прав чело­ве­ка (ЦЗПЧ) «Мемо­ри­ал» Вла­ди­ми­ра Малы­хи­на, в ходе и Пер­вой, и Вто­рой чечен­ских войн рос­сий­ские сило­вые струк­ту­ры мог­ли задер­жать абсо­лют­но любо­го, сочтя его «подо­зри­тель­ным» в свя­зях с бое­ви­ка­ми. Кро­ме того, тогда же была созда­на систе­ма филь­тра­ци­он­ных пунк­тов и неза­кон­ных мест лише­ния сво­бо­ды.

«Феде­ра­лы» пыта­лись исполь­зо­вать граж­дан­ских для обме­на на захва­чен­ных бое­ви­ка­ми плен­ных, — гово­рит Вла­ди­мир Малы­хин. — Осо­бен­но это про­яв­ля­лось в ходе Пер­вой чечен­ской кам­па­нии, когда плен­ных рос­сий­ских воен­ных у бое­ви­ков было доволь­но мно­го. Бое­ви­ки это поня­ли и порой отка­зы­ва­лись менять плен­ных на граж­дан­ских, но не все­гда«.

По сло­вам его кол­ле­ги, чле­на Сове­та ЦЗПЧ «Мемо­ри­ал» Алек­сандра Чер­ка­со­ва, на филь­тра­ци­он­ных пунк­тах и в неза­кон­ных местах лише­ния сво­бо­ды про­тив задер­жан­ных неред­ко при­ме­ня­лись пыт­ки, при­чём не толь­ко для «выби­ва­ния» нуж­ных пока­за­ний.

«Могу рас­ска­зать про кон­крет­ный при­мер, — гово­рит Алек­сандр Чер­ка­сов. — К рас­сле­до­ва­нию это­го дела при­ло­жи­ли руку наша кол­ле­га Ната­ша Эсте­ми­ро­ва, жур­на­лист Анна Полит­ков­ская и адво­кат Ста­ни­слав Мар­ке­лов. Речь об исчез­но­ве­нии 20-лет­не­го Зелим­ха­на Мур­да­ло­ва 2 янва­ря 2001 года. Его задер­жа­ли сотруд­ни­ки МВД и офи­це­ры воору­жён­ных сил, несколь­ко часов изби­ва­ли и застав­ля­ли стать осве­до­ми­те­лем. Утром сле­ду­ю­ще­го дня эти офи­це­ры его вывез­ли в неиз­вест­ном направ­ле­нии ещё живо­го, а далее тело не было най­де­но. Чело­век, задер­жан­ный в рам­ках этой самой кон­тр­тер­ро­ри­сти­че­ской опе­ра­ции, ниче­го не совер­шал. Его даже не подо­зре­ва­ли в совер­ше­нии чего-либо, его хоте­ли вер­бо­вать оша­лев­шие от без­на­ка­зан­но­сти мен­ты».

По дан­ным «Мемо­ри­а­ла» чис­ло исчез­нув­ших в Чечне с 1999 по 2009 год оце­ни­ва­ет­ся от трёх до пяти тысяч чело­век: в каких слу­ча­ях име­ла место фаб­ри­ка­ция уго­лов­но­го дела, а в каких слу­ча­ях задер­жан­ный поги­бал или его уби­ва­ли — неиз­вест­но.

«Наши укра­ин­ские кол­ле­ги сей­час так же гово­рят, что есть боль­шой люфт меж­ду чис­лом плен­ных, воен­ных и тех, кто про­пал, — гово­рит Чер­ка­сов. — Вопрос, что с ними. Памя­туя чечен­ский опыт, здесь мож­но подо­зре­вать худ­шее. Чечен­цы ведь дол­го пред­по­чи­та­ли верить, что исчез­нув­ших дер­жат где-то в сек­рет­ных тюрь­мах, лаге­рях на тер­ри­то­рии Рос­сии. Это было не совсем так. С позд­ней вес­ны — нача­ла лета 2000 года зара­бо­та­ла систе­ма насиль­ствен­ных исчез­но­ве­ний, содер­жа­ния в сек­рет­ных тюрь­мах, но в реаль­но­сти это были ямы на той же Хан­ка­ле, из кото­рых люди исче­за­ли совсем, их уби­ва­ли».

Как гово­рит Мат­вий­чук, на окку­пи­ро­ван­ных тер­ри­то­ри­ях Укра­и­ны систе­ма сек­рет­ных тюрем так­же актив­но раз­ви­ва­ет­ся. Пра­во­за­щит­ни­ки обна­ру­жи­ва­ют их в квар­ти­рах, в под­ва­лах, в отде­ле­ни­ях поли­ции после того, как тер­ри­то­рию уда­ёт­ся осво­бо­дить от окку­па­ции.

«Подоб­ные места заклю­че­ния исполь­зу­ют­ся как часть поли­ти­ки тер­ро­ра, что­бы удер­жи­вать кон­троль, не толь­ко уни­что­жать актив­ное мень­шин­ство из чис­ла дея­те­лей искус­ства, волон­тё­ров, жур­на­ли­стов, граж­дан­ских акти­ви­стов, либо тех, кто ока­зал­ся не в то вре­мя не в том месте, — рас­ска­зы­ва­ет гла­ва Цен­тра граж­дан­ских сво­бод. — В таких усло­ви­ях никто не защи­щён. Так­же это спо­соб с помо­щью стра­ха удер­жи­вать кон­троль и пре­одо­ле­вать даже нена­силь­ствен­ное сопро­тив­ле­ние окку­пи­ро­ван­но­го мест­но­го насе­ле­ния. Эта про­бле­ма систем­ная и орга­ни­зо­ван­ная».

«Определённое пространство для вмешательства»

По сло­вам пра­во­за­щит­ни­ков, меры помо­щи граж­дан­ским залож­ни­кам сего­дня огра­ни­че­ны. Чем боль­ше вре­ме­ни про­хо­дит после задер­жа­ния чело­ве­ка, тем слож­нее его осво­бо­дить.

«Есть неболь­шое про­стран­ство для воз­мож­но­стей, и это в основ­ном свя­за­но с людь­ми, кото­рые не успе­ва­ют полу­чить какой-то ста­тус и чаще все­го нахо­дят­ся на тер­ри­то­рии Рос­сии, — гово­рит Роман Кисе­лёв. — При­ве­ду при­мер. Задер­жи­ва­ет­ся девуш­ка на гра­ни­це в Бел­го­род­ской обла­сти. Она граж­дан­ская, а муж у неё — кад­ро­вый офи­цер ВСУ. Её задер­жи­ва­ют неиз­вест­ные сило­ви­ки в мас­ках, путём пыток пыта­ют­ся выбить связь с мужем, выби­ва­ют и даль­ше под угро­за­ми тре­бу­ют от него рас­крыть инфор­ма­цию о рас­по­ло­же­нии части, коли­че­стве воору­жён­ных сил. Так как её задер­жа­ли на тер­ри­то­рии Рос­сии, тут есть опре­де­лён­ное про­це­дур­ное дав­ле­ние. В какой-то момент в кон­це дня они реша­ют, что не хотят её отпус­кать. Соот­вет­ствен­но, её надо как-то офор­мить. Вме­ня­ют ей адми­ни­стра­тив­ное дело о нахож­де­нии в состо­я­нии нар­ко­ти­че­ско­го опья­не­ния в пуб­лич­ном месте. Быст­ро про­во­дят суд, дают ей восемь суток и поме­ща­ют в ИВС. Так как это офи­ци­аль­ные про­це­ду­ры, это всё про­све­чи­ва­ет­ся, мы смог­ли её най­ти, вме­шать­ся в дело с адво­ка­том и в день осво­бож­де­ния при­е­хать и забрать её. Туда же при­е­ха­ли люди в мас­ках с ней раз­го­ва­ри­вать — что с ней было бы, если бы мы её не забра­ли, непо­нят­но».

Кадр из опе­ра­тив­ной съём­ки ФСБ Рос­сии

Кисе­лёв уточ­ня­ет: важ­но, что пре­сле­до­ва­ние укра­ин­цев и попыт­ки пле­нить мир­ных жите­лей не закан­чи­ва­ют­ся на эта­пе въез­да на тер­ри­то­рию Рос­сии. Ино­гда людей задер­жи­ва­ют, когда они уже про­шли «филь­тра­цию» и, наобо­рот, пыта­ют­ся выехать из стра­ны.

«Тоже была исто­рия, как чело­ве­ка задер­жа­ли на восемь дней, отвез­ли в какой-то под­вал, пыта­ли током и водой, а потом отпу­сти­ли, — рас­ска­зы­ва­ет адво­кат. — Мы узна­ли об этом слу­чае, попы­та­лись вме­шать­ся».

Роман Кисе­лёв гово­рит, что позво­нил на КПП, где его дове­ри­те­ля задер­жа­ли. На зво­нок отве­ти­ла жен­щи­на. После того как адво­кат озву­чил вопрос, по его сло­вам, она попро­си­ла подо­ждать и отло­жи­ла теле­фон. Далее, как гово­рит Роман Кисе­лёв, он слы­шал, как сотруд­ни­ца погран­пунк­та сове­то­ва­лась с кол­ле­га­ми о том, что отве­тить адво­ка­ту, а через несколь­ко минут сооб­щи­ла ему в труб­ку, что его дове­ри­тель отка­зал­ся от пере­се­че­ния гра­ни­цы и сам уехал обрат­но в Рос­сию.

«Но в дей­стви­тель­но­сти он был у них, — рас­ска­зы­ва­ет Роман Кисе­лёв. — Мы нача­ли под­ни­мать шум и бра­ви­ро­ва­ли тем, что у нас есть ауди­о­за­пись это­го её раз­го­во­ра. Дали об этом знать управ­ле­нию ФСБ. Через три дня муж­чи­ну отпу­сти­ли. Не очень понят­но, повли­я­ло ли наше вме­ша­тель­ство, но, конеч­но, им более нерв­но рабо­тать, когда есть какое-то вни­ма­ние со сто­ро­ны. В таких исто­ри­ях есть опре­де­лён­ное про­стран­ство для вме­ша­тель­ства».

По сло­вам пра­во­за­щит­ни­ка, когда у граж­дан­ско­го плен­но­го уже есть про­цес­су­аль­ный ста­тус и он уже нахо­дит­ся в местах лише­ния сво­бо­ды, помочь ему мож­но исклю­чи­тель­но путём пере­пис­ки со след­стви­ем и с помо­щью фор­маль­но­го дав­ле­ния со сто­ро­ны адво­ка­тов, наци­о­наль­ных и меж­ду­на­род­ных инсти­ту­ций.

Задер­жан­ный может дол­го оста­вать­ся в таком «пле­ну». По сло­вам Алек­сан­дры Мат­вий­чук, ситу­а­ция скла­ды­ва­ет­ся пато­вая: «Под окку­па­ци­ей огром­ное коли­че­ство людей. Полу­ча­ет­ся, сего­дня Рос­сий­ская Феде­ра­ция может нада­вить на Укра­и­ну и обме­нять, кого она хочет, а зав­тра набрать в десять раз боль­ше людей».

При этом, по сло­вам осно­ва­тель­ни­цы Every Human Being, в пер­вые пол­го­да вой­ны пра­во­за­щит­ни­кам уда­ва­лось чаще добить­ся осво­бож­де­ния плен­ных мир­ных жите­лей.

«Летом у нас был успеш­ный опыт осво­бож­де­ния граж­дан­ских залож­ни­ков, удер­жи­ва­е­мых в коло­нии в Еле­нов­ке и на тер­ри­то­рии шко­лы в селе Казац­кое, — гово­рит Поли­на Муры­ги­на. — В пер­вом слу­чае нам уда­лось осво­бо­дить 31 чело­ве­ка, а во вто­ром — 180 чело­век».

По сло­вам юри­ста, в пер­вом слу­чае речь идёт о волон­тё­рах, кото­рые вози­ли гума­ни­тар­ную помощь жите­лям Мари­у­по­ля. Во вто­ром — речь о жите­лях села, кото­рых задер­жа­ли и закры­ли на тер­ри­то­рии мест­ной шко­лы после того, как насе­лён­ный пункт ока­зал­ся под окку­па­ци­ей.

В обо­их слу­ча­ях юри­сты ссы­ла­лись на меж­ду­на­род­ные нор­мы, кото­рые запре­ща­ют брать граж­дан­ских в залож­ни­ки. Кро­ме того, они ука­зы­ва­ли на непра­во­мер­ность задер­жа­ния без про­то­ко­ла, воз­буж­дён­но­го дела и реше­ния суда; гово­ри­ли о несо­блю­де­нии пра­ва на сво­бо­ду и лич­ную непри­кос­но­вен­ность; а так­же о фак­ти­че­ском нару­ше­нии двух уго­лов­ных ста­тей при удер­жа­нии граж­дан­ских залож­ни­ков — о похи­ще­нии и неза­кон­ном лише­нии сво­бо­ды.

В обо­их слу­ча­ях юри­сты ссы­ла­лись на меж­ду­на­род­ные нор­мы, кото­рые запре­ща­ют брать граж­дан­ских в залож­ни­ки. Кро­ме того, они ука­зы­ва­ли на непра­во­мер­ность задер­жа­ния без про­то­ко­ла, воз­буж­ден­но­го дела и реше­ния суда; гово­ри­ли о несо­блю­де­нии пра­ва на сво­бо­ду и лич­ную непри­кос­но­вен­ность; а так­же о фак­ти­че­ском нару­ше­нии двух уго­лов­ных ста­тей при удер­жа­нии граж­дан­ских залож­ни­ков — о похи­ще­нии и неза­кон­ном лише­нии сво­бо­ды.

«На тот момент эти меры сра­бо­та­ли, — вспо­ми­на­ет юрист. — Мы име­ли дело с сепа­ра­тист­ски­ми обра­зо­ва­ни­я­ми и обра­ща­лись непо­сред­ствен­но к адми­ни­стра­ции коло­нии и к адми­ни­стра­ции окку­пи­ро­ван­но­го села. Сей­час мы име­ем дело с дру­гой ситу­а­ци­ей. Туда при­хо­дит рос­сий­ская адми­ни­стра­ция, и это, ско­рее, ухуд­ша­ет поло­же­ние в кон­тек­сте того, что граж­дан­ские лица — они залож­ни­ки обсто­я­тельств».

Залож­ни­ка­ми обсто­я­тельств ста­но­вят­ся и род­ствен­ни­ки граж­дан­ских плен­ных, кото­рые меся­ца­ми ждут отве­тов от рос­сий­ских ведомств и не зна­ют, что про­ис­хо­дит с их близ­ки­ми и живы ли те. Алек­сандра Мат­вий­чук, гла­ва Цен­тра граж­дан­ских сво­бод Укра­и­ны, отме­ча­ет, что фак­ти­че­ски род­ствен­ни­ки граж­дан­ских залож­ни­ков тоже ока­зы­ва­ют­ся в пле­ну.

«Очень важ­но пони­мать, когда мы гово­рим о граж­дан­ских залож­ни­ках, циф­ры не име­ют зна­че­ния, пото­му что в залож­ни­ках вся семья. Осо­бен­но, если чело­век про­пав­ший, вооб­ще нет ника­кой инфор­ма­ции. Я рабо­та­ла с семья­ми и наблю­да­ла, это посто­ян­ное мета­ние меж­ду какой-то надеж­дой и отча­я­ни­ем, — гово­рит Мат­вий­чук. — Когда люди выхо­дят и рас­ска­зы­ва­ют о жесто­ком обра­ще­нии, кото­ро­му они под­вер­га­лись, [необ­хо­ди­мо пом­нить,] с ними были люди, кото­рые не вышли, и их род­ные теперь на при­ме­ре это­го осво­бож­дён­но­го чело­ве­ка зна­ют, что с ними дела­ют. Поэто­му, когда мы гово­рим о воен­но­плен­ных или граж­дан­ских залож­ни­ках, нуж­но пони­мать, что в пле­ну вся семья».

Эти выво­ды под­твер­жда­ют и наши раз­го­во­ры с мате­ря­ми плен­ных мир­ных жите­лей.

«В одном из писем нам отве­ча­ли, что инфор­ма­ция о место­на­хож­де­нии мое­го сына не пред­став­ля­ет­ся тре­тьим лицам. Я про­сто не пони­маю, что они име­ют в виду под „тре­тьи­ми лица­ми“. Хоро­шо, адво­кат — тре­тье лицо, а кто я тогда? Полу­ча­ет­ся, я как пер­вое лицо тоже не могу знать, где он? — рас­ска­зы­ва­ет Татья­на Шкря­би­на, мама сту­ден­та харь­ков­ско­го вуза Ники­ты Шкря­би­на. — Гово­рят, есть пра­во писать пись­ма через Меж­ду­на­род­ный Крас­ный крест. При этом Меж­ду­на­род­ный Крас­ный Крест до сих пор не может посе­тить мое­го сына. Когда я спра­ши­ваю, поче­му, они не объ­яс­ня­ют. То есть они его до сих пор даже не виде­ли. Утвер­ждать, жив он или нет, они тоже не могут. Эмо­ци­о­наль­но это очень тяже­ло».

Иллю­стра­ция на облож­ке: Дмит­рий Осин­ни­ков