«Когда началась война, меня сорвало»

Летом 2022 года россияне стали покупать больше алкоголя, чем год назад. Об этом говорит статистика розничной продажи крепких и слабоалкогольных напитков. Некоторые медиа утверждают, что злоупотреблять алкоголем стали и чиновники — причём именно на фоне войны.

«Вёрстка» поговорила с людьми, которые раньше пили меньше или вовсе находились в завязке, но на фоне ситуации в стране начали употреблять много алкоголя, и узнала, к чему их это привело.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

«Правда не знаю, где выход»

5 марта 2022 года Анна (имя изменено) — 27-летняя жительница Москвы — в спешке пыталась улететь из России. Она говорит, что после начала войны на неё «давила окружающая атмосфера» и хотелось «спрятаться в безопасном месте».

К тому дню у неё были куплены два билета в Армению на разные даты, но международные рейсы отменялись один за другим. Анна говорит, что очень сильно нервничала. В итоге, устав от психологического напряжения, она бросила следить за отменяющимися рейсами и в тот же вечер ушла в загул: спонтанно отправилась на концерт, оттуда поехала домой к незнакомому человеку из дейтинг-приложения, выпила с ним много водки и занялась сексом.

До этого Анна полгода оставалась абсолютно трезвой. В прошлом она долго страдала от алкогольной и наркотической зависимости, и в 2021 году ей, наконец, удалось наладить свою жизнь и отказаться от употребления. Но в тот мартовский вечер «все усилия пошли прахом». Один раз сорвавшись, она вновь стала много пить и употреблять наркотики. Её уволили с работы, с ней расстался партнёр. Что дальше делать — она не знает. Путь к ремиссии и здоровому образу жизни был долгим и тяжёлым. Теперь, чтобы опять всё наладить, этот путь придётся проходить с самого начала.

«Я алкоголь попробовала ещё в детстве, а наркотики — в 18 лет, — рассказывает Анна. — Употребляла всё, что можно, кроме опиатов, даже составляла список наркотиков, которые пробовала, их было больше 12 видов».

Она выросла в небольшом городе. После школы поступила в престижный московский университет и переехала в студенческое общежитие.

«Проучилась там три года, но почти не ходила на пары — бухала в общежитии и курила шмаль. Оттуда я отчислилась, поступила в другой вуз и тоже ушла, не сдав экзамены», — вспоминает Анна.

Несмотря на все неудачи, ей удалось найти работу в СМИ. Коллеги знали, что Анна страдает от нескольких зависимостей, и первое время относились к этому с пониманием, даже пытались помогать выходить из запоев: один раз отвезли к психиатру, который отправил девушку в психиатрический стационар, другой раз вызвали скорую, и Анну забрали в больницу.

«Внешняя картинка была такая, что я работаю в успешном издании, — вспоминает она. — Но жила я как бомжара. Пила в одиночестве, не убиралась в квартире месяцами, мусор просто копился, поблевала — не вытерла. Ночью употребляешь — утром закидываешься чем-нибудь, тем же активированным углём, и идёшь на работу. Можно на отходах частную скорую вызвать, тебя прокапают, проспишься — и всё нормально. А тексты мои коллегам нравились».

Так продолжалось несколько лет. Анна сменила несколько работ, она строила карьеру, но не переставала употреблять алкоголь и наркотики. Во всех медиа, куда она устраивалась, знали о её проблемах, но никогда не указывали их как причину для увольнения и до последнего старались помочь.

Вести такой образ жизни становилось всё тяжелее. К 26 годам она призналась себе, что у неё серьёзная зависимость, из-за которой она не может строить крепкие, искренние отношения с людьми, откладывать деньги, чувствовать себя счастливой.

«Осенью 2021 года я поняла, что употребляю каждый день, — говорит она. — Мне искренне хотелось прекратить. Я сама позвонила в скорую. Вышла из дома и ждала врачей на лавочке у подъезда. У меня было что-то вроде психоза. Врачи приехали, спросили, почему я не хочу пускать их в квартиру, не убила ли я там кого-нибудь. Может, я так и выглядела, как человек, который кого-то убил. Они зашли, увидели там кучу бутылок и мусора, всё поняли и забрали меня».

Этот эпизод стал для неё поворотной точкой. В больнице Анну вывели из состояния интоксикации. Через месяц она выписалась и пошла к психиатру. Также она стала посещать группы взаимопомощи для людей с зависимостями. Впервые за много лет у неё получилось какое-то время сохранять трезвость, и она думала, что больше уже не сорвётся. «У меня появились новые занятия, привычки, люди, я перестраивала свою жизнь. Моё выздоровление было абсолютной частью жизни», — говорит Анна.

В конце 2021 года сотрудники медиа, где она работала, писали текст про личные итоги года. Анна рассказала в нём о том, что ей удалось победить зависимость. «Это был мощный каминг-аут — сказать на большую аудиторию, что я завязала, я чистая, я больше не употребляю, — вспоминает она. — Я хотела, чтобы мои друзья и коллеги мной гордились».

Она держалась примерно полгода — до того самого момента, когда началось вторжение российских войск в Украину.

«Первые дни было терпимо, казалось, что это быстро закончится, — вспоминает Анна. — Я думала: как можно серьёзно начать войну? А потом, когда всё закрутилось, я просто не смогла себя сдерживать».

Она говорит, что находится «в глубоком срыве» с того самого дня, как напилась в гостях у незнакомого парня. Новые увлечения, знакомства, отношения стали исчезать из её жизни. «Для парня, с которым я встречалась до срыва, я превратилась, наверное, в чудовище, — говорит Анна. — Он же раньше видел меня другим человеком». Кроме того, её уволили с работы.

«Деньги на пару месяцев жизни у меня пока есть, — говорит она. — Сейчас я много пью. Иногда смотрю вакансии, но понимаю, что мне совсем не интересно. Я хотела лечь в рехаб, но потом всё же уехала за границу и теперь шатаюсь там». Анна рассказывает, что живёт в гостинице в «неблагоприятном районе» и ходит на свидания с парнями, чтобы те «угостили веществами». Планов на жизнь у неё нет, она постоянно волнуется за родных, оставшихся в России. «Я правда не знаю, где выход», — говорит Анна.

«Не накатить ли тебе не вискаря, а сертралина?»

Нина живёт в Калининграде, ей 32 года. Как и Анна, в прошлом она страдала от проблем с алкоголем, потом завязала, но после начала войны не смогла сдержаться.

Нина рассказывает, что её история началась много лет назад. Когда ей было 14 лет, её отец пьяным упал с балкона и погиб. «Я так сильно переживала, что и сама стала употреблять, — говорит она. — Были моменты, которых я просто не помню. Однажды такое „затмение“ меня очень напугало, и я резко перестала пить. Испугалась, что со мной произойдёт то же, что с моим отцом».

Отказ дался ей не сложно. Следующие 15 лет она почти не пила. Был лишь один небольшой период, когда во время долгого и тяжёлого переезда Нина стала периодически пить вино. «Но я быстро поняла, что мне это не нравится, и прекратила», — говорит она.

К моменту начала войны Нина считала себя убеждённой трезвеницей. Она не выпивала ни дома, ни в гостях, ни на Новый год. Даже на собственной свадьбе не притронулась к алкоголю.

А потом — 24 февраля — Нине приснился дедушка. «Он родом из Украины, — говорит она. — Его самого уже нет в живых, но там остались и другие родственники, с которыми у меня сейчас нет связи. После этого у меня начались проблемы со сном — прямо как во время послеродовой депрессии, от которой я не так давно восстановилась». Нина говорит, что она постоянно читала новости — и вечером, когда не могла заснуть, и утром, когда просыпалась. Она чувствовала всё больше тревоги и в итоге почти перестала спать.

Тогда, чтобы отвлекаться от новостей и лучше засыпать, она стала на ночь выпивать по бутылке сидра. Так продолжалось несколько недель, а потом Нина заметила, что настоящего успокоения алкоголь не приносит — только наоборот. Она стала чаще думать про своего отца и бояться, что повторит его судьбу.

«Он в своё время начал много пить, потому что был обижен на государство, — говорит она. — Когда мы жили в Казахстане, его несправедливо посадили в тюрьму на полгода, и это его подкосило. Мне показалось, что 24 февраля я испытала те же эмоции, что и он тогда. Обида, ощущение, что меня предали. Я поняла, что не хочу жить как отец. И решила не пить совсем». За последние пару месяцев она ни разу не притронулась к алкоголю.

Карине (имя изменено) 33 года, она не живёт в России. Но события на родине повлияли и на неё. Как и Нина, она помнит, что когда-то проблемы с алкоголем были у её отца, и чувствует, что у неё тоже может быть предрасположенность к зависимостям.

«В детстве я видела, как мой папа из души компании постепенно превращается в одинокого, злого, больного человека, и виной тому алкоголь, — говорит она. — Тогда я думала, что сама никогда не буду пить». Но к концу школы, когда одноклассники начали тайком выпивать, Карина «передумала». Она убедила себя, что не похожа на отца и не повторит его судьбу.

«Долгое время всё было нормально, но со временем алкоголь и меня стал подводить, — рассказывает она. — Я пила редко, но зато до беспамятства. Меня выгоняли из баров, я получала травмы, безвозвратно портила отношения с людьми. Я стала пытаться пить меньше, но потом даже от маленькой дозы стало наступать сильное опьянение, а по утрам я ничего не помнила. После очередного такого эпизода я решила, что больше не буду пить совсем».

Карине удалось полностью самостоятельно отказаться от алкоголя. «Завязка» продлилась десять лет. У неё родилась дочь, которая ни разу не видела никого из родных пьяным.

«А после 24 февраля я поняла папу, который говорил, что иногда жизнь просто не вынести, и поэтому он пьёт, — говорит Карина. — Я раньше много чего видела, я ведь работала в помогающей профессии. Но тут я просто не знала, как всё это выдержать».

Карина живёт в Чикаго. Там у неё есть подруга, которая тоже приехала из страны, где происходит «страшный конфликт». «У неё одна половина семьи в Индии, вторая — в Пакистане, — говорит Карина. — А у меня одни в России, другие — в Украине. И вот мы встретились с этой подругой и вместе напились. Потом ещё раз и ещё».

Карина говорит, что их с подругой обеих мучило состояние беспомощности, ужас перед происходящим. Но на трезвую голову говорить об этом было слишком трудно, а выпив бурбона и расслабившись, они могли поделиться друг с другом эмоциями.

Такие встречи стали происходить регулярно. За Карину стал переживать муж, она и сама заметила, что её пристрастие к алкоголю становится чрезмерным, и пошла к врачу.

«У врача тоже близкие в Индии и Пакистане, — рассказывает Карина. — Она меня выслушала и сказала: «А не накатить ли тебе не вискаря, а сертралина (антидепрессант. — Прим. ред.)? Потому что я тебе сразу скажу — это надолго. У нас война идёт всю нашу жизнь».

С помощью врача и медикаментов Карина снова перестала пить. Она говорит, что в трезвом состоянии может принести куда больше пользы: заниматься волонтёрством, помогать беженцам. Такие занятия дарят ей куда больше успокоения, чем алкоголь.

Елизавета из Новосибирска тоже говорит, что справиться с тягой к алкоголю ей помог врач. Когда началась война, Елизавету, по её словам, «перевернуло в ужас и страх». Если раньше она выпивала иногда и в меру, то теперь стала делать это постоянно.

«Я боялась нападения, боялась, что нам прилетит ответка, — вспоминает она. — Думала о том, куда прятаться, спала одетая, если вообще получалось спать. Мы с мужем постоянно обсуждали новости и к вечеру выпивали бутылку вина на двоих. Так продолжалось достаточно долго».

Муж в какой-то момент сумел адаптироваться к новой, неспокойной реальности и перестал выпивать каждый день. Елизавета продолжила. Каждый раз она надеялась, что вино поможет ей расслабиться и уснуть. Этого не случалось, но она продолжала пить. Муж стал бросать упрёки, в семье назревал конфликт. Елизавета испугалась, что дело может кончиться разводом, и в мае обратилась к психиатру.

«Я рассказала ему о своей проблеме с алкоголем, со сном, и в целом описала состояние. Мне увеличили дозу антидепрессантов, которые я принимала до этого, — говорит Елизавета. — После этого стало чуть получше: меньше тревоги, бессонницы. Я теперь не пью каждый день, но всё равно несколько раз в неделю — по бокалу, по два, по бутылке пива — получается. Очень тянет. И я очень этого боюсь».

«Лучше не будет, будет только хуже»

О том, что с начала войны россияне стали больше пить, косвенно может говорить статистика продаж алкоголя. В июне 2022 года ритейлеры в России продали почти на 11% больше водки, чем год назад, сообщал Национальный союз защиты прав потребителей. Выросли и продажи вина и шампанского. Слабоалкогольные напитки крепостью менее 9 градусов стали покупать чаще на 60%.

Специалисты, которые работают с алко- и наркозависимыми людьми, подтверждают: на фоне стрессовых ситуаций многие люди начинают употреблять и злоупотреблять, а те, кто уже справился с зависимостью в прошлом, рискуют сорваться.

«Усиленная алкоголизация населения началась ещё в 2020 году, на это сильно повлиял ковид, — говорит психиатр-нарколог одного из подмосковных психдиспансеров Игорь Ильин (имя изменено). — А теперь ещё спецоперация. Закончится это — начнётся что-то ещё. Лучше не будет, только хуже».

Ильин объясняет: как правило, от зависимостей страдают ранимые люди. И если кто-то может найти в себе силы и компенсировать переживания неразрушительным для себя способом, то зависимым людям сделать это очень трудно. К тому же, по словам специалиста, в России большей части населения недоступна психиатрическая и психологическая помощь, а многие люди не привыкли обращаться к врачам по таким направлениям.

«Приводит ли война к срывам? Да, конечно, приводит, — говорит Ильин. — Любое психотравмирующее событие неминуемо приводит к срывам. Пьющие люди или те, кто в нестойкой ремиссии, не обучены по-другому справляться со стрессом, не имеют таких навыков и ожидаемо прибегают к алкоголю. По мнению большинства, алкоголь — это лучшее успокоительное, лучше всего снимает стресс и тревогу, а кто-то считает это неплохим снотворным. По факту всё это не так: алкоголь ни стресс не снимает, ни снотворным не является и только усугубляет проблемы».

Психиатр-нарколог из Сибири Наталья Давыдова (имя изменено) говорит, что срывы на фоне нынешних событий могут случаться не только у противников войны, но и у её сторонников.

«Те, кто против войны, пьют, потому что так пытаются справиться с тревогой, а тем, кто „за“, нужна энергия алкоголя, чтобы активнее выражать свой „патриотизм“ или переживать негативные последствия войны. Они ведь смотрят новости, видят, что „наши“ гибнут», — объясняет Давыдова.

Для зависимого человека или того, кто склонен к зависимостям, серьёзным триггером может стать чувство утраты контроля над происходящим. При этом, по словам Давыдовой, как правило, мужчинам труднее принять тот факт, что они не могут повлиять на события.

Для тех, кто долго работал, чтобы преодолеть зависимость, ощущение потери контроля может быть особенно тяжёлым. «Человек много работал над тем, чтобы почувствовать ответственность за свою жизнь, — объясняет нарколог. — А тут — хлобысь — он ничего не решает и не контролирует в ней. Это неприятная и страшная мысль».

Но даже если человек сорвался в стрессовой ситуации, это не значит, что он безнадёжен и не сможет восстановиться, говорит Давыдова.

«Близким нужно агитировать такого человека проходить лечение и объяснять, что обратиться за помощью — не значит проявить слабость и утратить контроль, — говорит она. — Наоборот: обращение за помощью — это признак силы, сохранной критики к себе и событиям, попытка взять события своей жизни под контроль, признак смелости и осознанности».

Впрочем, она признаёт, что многим людям может быть трудно получить доступ к лечению. Частные клиники, где люди получают помощь анонимно, дорого стоят, а в госклиники многие идти боятся — ведь, встав на учёт, можно лишиться возможности, например, водить автомобиль.

«Но это не так уж жизненно важно, — считает Давыдова. — Я имею в виду разрешение на оружие или водительские права — ну полечишься ты, отнаблюдаешься у нарколога три года и получишь это всё обратно».

«Весь твой день состоит из ментальных зарубок „когда бухнуть“»

Александр (имя изменено) — единственный мужчина, который откликнулся на просьбу «Вёрстки» рассказать о своём срыве после 24 февраля. Ему 34 года, он москвич, у него двое детей, и его проблемы с алкоголем длятся уже десять лет.

«Отправную точку найти уже сложно, — говорит он. — В какой-то момент просто понимаешь, что пьёшь не столько, сколько хочешь, а столько, сколько диктует зависимость».

Как и многие, Александр заметил, что проблема стала серьёзнее, во время пандемии. Он стал выпивать каждый день и заметил, что это вгоняет его в депрессию, влияет на физическое самочувствие. К тому же, ситуация сильно беспокоила его — на тот момент — жену.

При этом Александр называет себя «функциональным алкоголиком». Он говорит, что, несмотря на зависимость, продолжал работать, ухаживать за детьми. При них он не выпивал — по словам Александра, нетрезвым они его видели всего пару раз в жизни. Он не уходил в загулы, не бывал в многонедельных запоях, но в то же время всё в его жизни было подчинено алкоголю — даже когда он выбирал себе новый рюкзак, он исходил из того, влезет ли в него четыре банки пива.

«У тебя в голове всё время работает таймер до одиннадцати вечера, когда закрываются супермаркеты с алкашкой. И если таймер начинает мигать красным, то ты думаешь, как прокладывать путь с работы домой через магазин, где алкашку продают круглосуточно, — рассказывает Александр. — Весь твой день, вся твоя неделя, весь твой месяц наперёд состоит из ментальных зарубок „когда бухнуть“. Эта такая штука, которая выстраивает мутную стеночку между тобой и семьёй, детьми».

Александр говорит, что очень привязан к детям. Именно поэтому летом 2021 года он принял волевое решение и пошёл к психологу. Терапия оказалась успешной. Александр говорит, что обсудил со специалистом свои жизненные ценности и смог, опираясь на них, уйти в «алкогольные каникулы». Он на время бросил пить в надежде потом, со временем, выстроить уже другие — более здоровые — отношения с алкоголем.

Вплоть до конца февраля у него всё получалось. Даже когда в середине «алкогольных каникул» у Александра умерла мама, он сдержался и не начал вновь выпивать.

«А вот когда началась война, меня сорвало. Постепенно сорвало. Моя „сетка безопасности“ разрушилась, — говорит Александр. — Одну часть этой сетки составляли люди, которым я мог бы написать в случае сильной тяги к спиртному. Но отношения поменялись, многие уехали. Вторая часть — мои ценности и цели. Но с началом войны многое утратило смысл, стало непонятно, как с этими ценностями жить дальше».

Александра подкосило и то, что его отец-украинец находился в Киеве, когда город штурмовали российские войска, и нужно было заниматься его эвакуацией. Ко всему прочему, усилился и разлад с женой. Супруги решили развестись — не в последнюю очередь из-за алкоголя.

«Я порядочно пил,— говорит он. — Был какой-то период, когда я просто существовал, работал и параллельно употреблял. А потом как-то понял, что необходимо снова брать свою жизнь в собственные руки и вернулся в терапию».

Благодаря занятиям со специалистом он перестал смотреть на себя как на жертву ситуации.

«Я пришёл к такой формулировке: я белый тридцатилетний мужчина со связями и семьёй, это не мне надо бояться, это меня надо бояться, — говорит Александр. — Я никому ничего не сделал дурного, а если кто-то задумает дурное в мой адрес или в адрес моих детей, то не так я воспитан, чтобы бегать. Мне кажется, у очень многих из нас, зависимых, частью зависимости является жалость к себе. Так вот, терапия позволила мне переключить фокус со страха и жалости и помогла выйти из алкогольного пике».

Сейчас Александр не пьёт, если находится с детьми или «находится в благоприятном социальном контексте». Но полностью с алкоголем он пока не завязал и не торопится считать свой случай историей успеха. Его система безопасности «не подлежит восстановлению», родня разъехалась, семья, которую он создал сам, распалась.

«Мне нужно заново всё пересобирать, — говорит он. — Это неприятная задача. Я думаю, война выбила почву из-под ног многим людям, которые были в ремиссии. Во время лечения ты строишь ментальные конструкции, которые заточены на будущее. И когда ощущение будущего пропадает, всё рассыпается. Но у меня есть дети. У вас были в семье зависимые люди? Если да, то у вас в детстве был такой навык — узнавать по тому, как человек вставляет ключ в замочную скважину, в каком он состоянии. Так вот, я не хочу такого навыка у своих детей».

Иллюстрации: Рим Сайфутдинов

Редакция «Вёрстки»