«Как можно верить в его смерть, когда ты не видел тела?»
Как родные ищут военнослужащих, пропавших без вести
С весны в социальных сетях стали появляться объявления о розыске пропавших мужчин, воевавших в Украине на стороне России. Ищут их в основном женщины — жёны, матери, дочери, племянницы. «Вёрстка» обнаружила в тематических группах во «ВКонтакте» десятки таких постов. Большинство из них размещены жительницами самопровозглашённых ДНР и ЛНР. Они ищут мужчин, служивших в местных воинских частях.
Многие потеряли связь с близкими ещё несколько месяцев назад, но верят, что те могут быть живы. «Вёрстка» поговорила с женщинами, которые разыскивают своих родных и не теряют надежды их найти.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Сына схватили, затолкали в машину и увезли»
Анна Жукова, ищет сына Артёма Леонова
Я из Горловки [в Донецкой области], здесь родился и вырос мой сын. Мы с ним жили вдвоём с тех пор, как три года назад у меня умер муж. Артём — мой единственный ребёнок. Он не служил в армии, и у него не было российского гражданства — только украинский паспорт. Получить российский он не успел.
В августе сына мобилизовали. В тот день он возвращался с работы — Артём подрабатывал на рынке. По дороге домой он зашёл в магазин, а потом направился к автобусной остановке. И тут к нему подъехала машина комендатуры. Сына схватили, затолкали внутрь и увезли. Он мне рассказал об этом уже позже, когда позвонил из военкомата. Добавил, что вместе с ним в тот день забрали ещё много мужчин.
Артёма прикрепили к военной части № 08803 и увезли на полигон в Енакиево. Там он пробыл два месяца и всё время оставался со мной на связи. Потом его отправили на позицию — сначала в Луганск, а потом то ли в Зайцево, то ли в Майорово. В последний раз он вышел на связь 24 октября. Позвонил и сказал: «Мам, я уезжаю, нас увозят». После этого я его не слышала и не видела. В военной части мне сказали, что с 7 ноября он числится пропавшим без вести.
Его сослуживцев я толком не знаю, командира тоже. Но я обзвонила все госпитали в Донецке, в Ростовской области и Москве. Нигде его не было. Единственная зацепка появилась, когда мы хоронили младшего брата моего мужа. Вместе с другими родственниками я поехала к моргу. Там было много военных. Я начала расспрашивать о сыне, и один военный мне сказал, что 25 октября Артём был ранен в голову.
Мы начали публиковать в соцсетях объявления о том, что Артём пропал. Но откликались только мошенники. Один раз написал мужчина, который сказал, что, если я ему перечислю 10 000 рублей, он поможет моему сыну. Но никакой информации он не предоставил, и я не стала переводить деньги. Потом мне написали, что сын якобы находится в плену в Украине и его можно вернуть домой. Прислали прайс-лист, сколько стоит место в очереди на обмен. Цены в нём были от 30 000 до 300 000 рублей. Я не поверила и деньги переводить не стала.
Примечание редакции: после разговора с «Вёрсткой» на горячей линии народной милиции ДНР для родственников пропавших без вести военных Анне сказали, что в морге Донецка в списках числится Артём Леонов. На следующий день Анна поехала на опознание. «На 80 % я уверена, что это мой сын, — рассказала она потом „Вёрстке“. — Но на 100 % я не уверена. Опознать очень сложно. Будем делать ДНК-экспертизу. Надеюсь, результат будет отрицательным».
«Когда теряется человек, который служит, вся его семья как будто тоже теряется»
Диана Цукар (фамилия и имя изменены по просьбе героини), ищет брата
Андрей (имя изменено) — мой родной брат, ему 30 лет. Мы оба родом из маленького города Печора в Республике Коми.
Андрей после школы отучился в колледже, устроился на работу в Санкт-Петербурге, но в какой-то момент решил, что хочет быть военным. Он отслужил срочную службу в посёлке Печенга и подписал контракт. Ему обещали большую зарплату — 80 000 рублей, а на самом деле платили не больше 35 000. Но он искренне верил, что военная служба — это служба на благо родины, и не хотел уходить.
В мае он позвонил нам из части и сказал, что едет в Украину — по собственной воле. Правда, насколько я знаю из его обрывочных рассказов, в его части на военных давили, говорили, что, если они не поедут, их признают дезертирами и посадят в тюрьму. А ещё он верил во все эти пропагандистские речи о том, что он едет защищать родину. Его хорошо обработали.
Мы отговаривали его всей семьёй. Никто не хотел, чтобы он ехал на фронт. У меня вообще открытая антивоенная позиция, я ходила весной на антивоенные митинги.
Но брат отвечал: «Там погибают мои товарищи. А я что, отсиживаться буду?». К тому же он надеялся заработать. Им обещали большие деньги, но по факту платили по 20 000 в месяц.
Сначала брата отвезли в Белгородскую область, оттуда он попал уже на территорию Украины. Примерно через 10 дней он вернулся в Россию, позвонил мне и заплакал в трубку. Он сказал: «Тут всё не так, как показывают по телевизору. Я не хочу умирать. Я хочу увидеть тебя, маму, бабушку». Потом его снова отправили на фронт. Так продолжалось всё лето. Он уезжал дней на 10 и был не на связи, потом возвращался в тыл в Белгородскую область и звонил нам. Но после того первого звонка он практически ничего не рассказывал, замкнулся. Было ощущение, что он стал другим человеком.
14 сентября он мне позвонил крайний раз. И после этого больше не выходил на связь. 1 октября жене моего другого брата — Серёжи (имя изменено) — пришло сообщение во «ВКонтакте» от человека с украинскими именем и фамилией. Он написал: «Паспорт ублюдка интересует?». И прислал фотографию паспорта Андрея, фото его банковской карты и скриншот с геолокацией.
В тот же день мне в Telegram позвонили с неизвестного аккаунта. Я взяла трубку, но связь оборвалась. Чуть позже с этого же аккаунта позвонили моему брату Серёже. Звонивший представился украинским солдатом. Он сказал: «Мы прислали вам паспорт брата и карту. Он лежит там, где отмечено геолокацией. Похороните его достойно». Серёжа спросил: «Зачем мне тебе верить?». И звонивший ответил: «Если я буду мёртвый лежать, я хочу, чтобы моим родственникам тоже кто-то позвонил».
Мы посмотрели геолокацию. Она показывала, что документы Андрея якобы нашли возле села Подолы в Харьковской области. Мы начали писать и звонить во все инстанции. Сначала нам никто ничего не говорил, потом в Министерстве обороны сказали, что Андрей числится «безвестно отсутствующим».
Тогда мы с женой Серёжи начали выкладывать объявления во «ВКонтакте» в группах поиска военнослужащих. И нам написал молодой человек, который сказал, что видел моего брата до того, как он пропал. Он прислал нам только одно сообщение и почти сразу его удалил, но мы успели сделать скриншот.
Этот молодой человек написал, что его вместе с моим братом и ещё тремя военными отправили на задание возле села Подолы в Харьковской области. На них напали украинцы. Этот парень был тяжело ранен и не видел, что произошло с моим братом. Но когда на помощь к ним пришла группа российских военных, Андрея там не обнаружили.
Ещё через несколько дней нам написала женщина. Она сказала, что она — мать военнослужащего, который, предположительно, был вместе с моим братом в день, когда он пропал. Её сын оказался в плену, и ему разрешали звонить домой. Эта женщина спросила у своего сына про Андрея, и тот рассказал, что видел, как моего брата ранили в голову и было много крови.
Мы обзвонили все морги и не нашли Андрея. В Министерстве обороны тоже не говорят, что он погиб. Мама сдала ДНК — чтобы в случае чего можно было опознать тело.
Понимаете, когда теряется человек, который служит, вся его семья как будто тоже теряется. В какой-то момент моя мама, которая очень тяжело всё это переживает, в очередной раз позвонила командиру части со словами: «Ну хотя бы что-то скажите». Тот ей грубо ответил: «Я уже наизусть знаю ваш голос. Если мы что-то узнаем, я вам сам позвоню».
Мы думаем, что Андрей в плену. В том, что он погиб, у нас уверенности нет, ведь мы не видели его тела. Нам присылали фотографии его документов, но фото тела не было.
Сейчас мы наняли юриста и планируем обратиться в военную полицию и военную прокуратуру. Меня поражает, что в Министерстве обороны ничего не знают. Получается, что мы сейчас знаем о брате больше, чем они. Возможно, конечно, они нам недоговаривают.
В целом сейчас очень много пропавших без вести российских военнослужащих, и об этом почти никто не говорит. По погибшим мы знаем хотя бы приблизительную статистику, а по тем, кто пропал без вести, — ничего.
«Заплатите $1000, и мы вам привезём его живого»
Владислава, ищет дядю Вагифа Аллахвердиева
Мы из ДНР. Моему дяде 32 года, он работал охранником в супермаркете. У него есть жена и семилетняя дочь. У нас с ним небольшая разница в возрасте — восемь лет, так что он всегда был мне как брат.
20 февраля он пошёл служить, добровольцем, как патриот своей родины. Числился в военной части № 08803. Он шёл в бои в первой позиции — со штурмовиками. За ними двигались сотая бригадаконструкцияi и «Сомали»i.
В последний раз он вышел на связь 7 мая — позвонил своей жене и сказал, что у него всё в порядке. По его намёкам мы знали, где он находится, но понимали, что говорить об этом подробнее он не может. После того звонка от него больше недели не было вестей. Мы, конечно, волновались, но понимали, что там, куда он идёт, может не быть связи.
15 мая вечером мне позвонила его жена и сказала, что сильно переживает. Я её успокоила, сказала, что всё будет хорошо и что просто он пока не может с нами связаться. Но на следующий день она всё-таки начала звонить всем, кому только можно, поднимать бунт.
Считается, что если найти личный номер командира, то это большая удача — вы сорвали куш. Мы нашли номер дядиного командира сразу же и позвонили. Он нам много чего рассказал. От него мы узнали, что дядя числится пропавшим без вести после боя, во время которого Украина накрыла их «градами»i. Через две недели этот же командир сказал нам, что дядя погиб.
Но мы в это не поверили. Как можно верить в смерть человека, когда ты не видел тела?
Были и другие женщины, оказавшиеся в такой же ситуации. Им сказали, что после этого боя их мужья пропали или погибли, но не объяснили, что именно произошло. От них утаивали информацию. Эти женщины объединились, стали ездить по всем инстанциям, требовать, чтобы им рассказали, что случилось.
Они нашли тех, кто выжил после боя, и от них узнали, что после обстрела на поле оставалось около 100 человек, которые не могли сами уйти. Их просто бросили. Ещё 10 дней выжившие кричали и звали на помощь, но никто за ними не пришёл. Уцелевшим запрещали возвращаться за ранеными, говорили, что это опасно, это ловушка ВСУ.
Мы не теряли надежды, что найдём дядю, и начали размещать объявления о поиске в социальных сетях. После этого нам стали приходить сообщения от неизвестных людей. Они говорили, что работают в ВСУ и за деньги предоставят нам информацию о дяде. Я уверена, что это были мошенники. Больше всего меня удивило, когда нам написали: «Заплатите $1000, и мы вам привезём его живого из Харькова прямо домой». Мне это показалось даже смешным. Но жена дяди в какой-то момент была готова заплатить. Мы всё-таки её отговорили, убедили, что это мошенники.
Где-то через два месяца поисков нам позвонил неизвестный человек. Он сказал, что был на поле боя вместе с моим дядей. В момент разговора этот человек лежал в госпитале и не мог с нами встретиться. Но вскоре его перевели в больницу Донецка, и тогда мы приехали к нему.
Он, как и другие военные, рассказал, что после обстрела на поле боя оставались раненые, и он сам был среди них. Там был и дядя. Несколько дней они ползли по полю, и этот человек следовал за моим дядей. Но в какой-то момент потерял сознание, а когда очнулся, уже не увидел его.
После всего, что мы узнали, мы разочарованы в нашем правительстве. Точнее, даже не в правительстве. Не знаю, как сказать правильно. Разочарованы в том, что людей отправили, как мясо. Не стали забирать раненых с поля боя. Особенно нехорошей оказалась часть, где служил дядя, — там много погибших и пропавших без вести.
Но мы не теряем надежды увидеть дядю живым. О том, чтобы опустить руки, не может быть и речи.
Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал
«Они говорят, что видят лежащие кости и военную форму, но забрать их не могут»
Мария Стаф, ищет бывшего мужа Дмитрия Скомаха
Мы с бывшим мужем оба из Докучаевска. У меня есть гражданство Украины и ДНР, а у него только украинское. Мы развелись в 2011 году и с тех пор почти не общались. У нас есть общий сын, которому сейчас 13 лет, но Дима с ребёнком не виделся и не платил алиментов.
Весной я узнала, что его мобилизовали. Он не служил в армии и не имел никакого отношения к военному делу. Дима всегда боялся таких механизмов, как автоматы, оружие. Боялся даже учиться водить машину.
Он был разнорабочим в компании, которая располагалась в одном здании с военкоматом. 23 февраля сотрудники военкомата зашли к нему на работу и вручили повестку. Он собрал вещи и поехал в воинскую часть № 08818. Как я потом узнала, Дима был сначала в 105 полку, а летом его перевели в пятую роту второго батальона одиннадцатого полкаi.
7 августа мне позвонили сослуживцы Димы и сказали, что он погиб, но тело его не забрали. У Димы есть младший брат, и я думала, что он будет заниматься поисками. Но брат ничего не предпринимал. Ни жены, ни девушки у Димы не было. Я была последней, с кем у него были серьёзные отношения. И я поняла, что я, мой сын и брат Димы — единственные его близкие люди.
Я рассказала сыну о том, что его отец, вероятно, погиб. Он сначала отреагировал равнодушно, но через несколько дней сказал: «Я хочу знать, что мой отец похоронен. Хочу приходить к нему на могилу». И я решила, что буду вести поиски ради сына.
Он редко раньше спрашивал у меня про отца. Знал, что он живёт в этом же городе, иногда просил показать его фотографию, но на этом всё. Мы не обсуждали с ним, почему его отец участвовал в боевых действиях. Я не знаю, что сын чувствует по этому поводу. Может быть, гордится. В последнее время я вижу, что он переживает.
Я нашла сослуживцев Димы и от них узнала, где он воевал. Написала официальные запросы — в военную часть, прокуратуру, депутатам, опубликовала объявления в соцсетях. Один его сослуживец начал мне помогать. Вместе мы узнали, что в августе Дима был на Песках. Его и еще трёх человек отправили на задание. У Димы был позывной Рыжий, у других — Дым, Чача и Февраль. Выжил только Февраль. Он сейчас лежит в психиатрической больнице, его ранило в голову. Тела трёх погибших, в том числе моего бывшего мужа, не забрали.
Сначала я думала, что Дима может быть в плену. Февраль рассказал, что якобы слышал, как после обстрела подъехала, а потом уехала украинская машина. Но потом уже их командир сказал мне, что после обстрела они запускали квадрокоптер и видели на поле боя три трупа. Правда, лиц они не разглядели. Сейчас возле той территории стоит батальон «Сомали». Бойцы говорят, что видят лежащие на земле кости и военную форму, но забрать их не могут, потому что эта зона обстреливается.
Я думаю, что с вероятностью 99 % он действительно погиб. Мой сын сдал ДНК, чтобы, если привезут кости, провели анализ. Я просто очень хочу найти хотя бы останки, чтобы ребёнок знал, где лежит его папа.
Коллаж на обложке: Рим Сайфутдинов
Редакция «Вёрстки»