Преступления, которых не было

За последние полтора года, как посчитала «Вёрстка», правоохранительные органы возбудили почти полсотни уголовных дел против силовиков, которые провоцировали преступления, подстрекали к ним или фальсифицировали материалы, чтобы улучшить показатели раскрываемости. В июне из колонии освободился самый высокопоставленный фигурант подобного дела, бывший генерал МВД Денис Сугробов. «Вёрстка» рассказывает, как работают в современной полиции «сугробовские» методы провокации и фальсификации преступлений, которые помогают продвижению по службе, получению званий и наград.

С 1 января 2022 года управления Следственного комитета по всей России сообщили о 46 уголовных делах в отношении полицейских, которые вместо того, чтобы раскрывать преступления, сами провоцировали их. К такому выводу «Вёрстка» пришла, вручную подсчитав релизы о подобных случаях на сайтах следственных управлений СК 85 регионов России. Сотрудники МВД подталкивали людей к коррупции либо подделывали материалы оперативной работы: подбрасывали боеприпасы и наркотики, чтобы, подставив невиновного, отчитаться о раскрытии «повисшего» дела.

С помощью экспертов «Вёрстка» решила разобраться, зачем полицейские прибегают к провокациям, подбросам и подделкам — и почему мы почти ничего не слышим о том, чтобы за подобные действия привлекали сотрудников ФСБ.

Почему мы решили подсчитать подобные дела

На прошлой неделе из колонии в Рязанской области условно-досрочно освободился бывший генерал МВД Денис Сугробов. Он провёл за решёткой девять лет. Имя Сугробова давно стало нарицательным для обозначения специфических методов работы, к которым иногда прибегают органы оперативного сопровождения. Примерно как и имя героя фильма «Место встречи изменить нельзя» Глеба Жеглова — только Сугробов, в отличие от последнего, всё-таки не киношный персонаж.

Дело Сугробова в середине 2010‑х годов вызвало широкий резонанс. Молодой генерал МВД считался одним из самых эффективных силовиков. Его назначение на должность начальника Главного управления экономической безопасности и противодействия коррупции (ГУЭБиПК) МВД в 2011 году связывали с личным выбором тогдашнего президента Дмитрия Медведева. За три года работы управление Сугробова раскрыло крупнейшие махинации в Минобороны, которые привели к отставке министра обороны Анатолия Сердюкова, обнаружило крупнейшие картели по обналичиванию денег, обеспечило задержание оппозиционного мэра Ярославля Евгения Урлашова.

В 2014 году карьера Сугробова, которому прочили чуть ли не министерский портфель, внезапно оборвалась. В феврале ФСБ и СК провели массовые аресты в главке, которым он руководил: полицейских обвинили в том, что они поставили на поток фальсификацию оперативных материалов на высокопоставленных чиновников и бизнесменов, массово провоцировали их на преступления, и всё это — ради внеочередных званий и наград. В мае того же года арестовали и самого Сугробова. Адвокаты полицейских считали, что дело возникло из-за конфликта Сугробова с высокопоставленными офицерами ФСБ. В ходе расследования при загадочных обстоятельствах погиб заместитель Сугробова Борис Колесников: он выпал с балкона Следственного комитета, единственным свидетелем этого был допрашивавший его следователь Сергей Новиков. Ещё защитники говорили, что следствие приняло за «провокации» нормальные методы оперативной работы полицейских.

По итогам трёх лет следствия и суда Сугробов получил 22 года колонии, а полтора десятка его подчинённых — до 20 лет. Все они лишились званий. Впоследствии Верховный Суд беспрецедентно уменьшил ему срок почти в два раза (до 12 лет).

С тех пор оперативники МВД почти не раскрывали громких коррупционных дел с большими суммами взяток или хищений: такие преступления окончательно стали прерогативой оперативников ФСБ.

Дело Сугробова могло стать для оперативников предостережением о том, что провоцировать преступления недопустимо. «Вёрстка» захотела разобраться, стало ли — или же «сугробовские» методы работы массово используются и по сей день.

Как полицейские в России фальсифицируют дела

Об этом можно судить по сообщениям на сайтах региональных СК, которые изучила «Вёрстка».

Дела о полицейских провокациях и подбросах традиционно возбуждаются по ст. 286 УК (превышение должностных полномочий). Причём аналогичные преступления нередко при прочих равных квалифицируют по-разному — как по ч.1, так и по ч.3 этой статьи. В последней речь идёт о превышении полномочий в составе группы или с «тяжкими последствиями». Единой практики на предмет того, считать ли тяжким последствием задержание и осуждение невиновного человека, у следователей и судов нет.

Мы не учитывали сообщения о делах, связанных с другими формами превышения должностных полномочий: например, с насилием, «покровительством» преступным группам и сообществам или со случаями, когда полицейские помогали кому-то уйти от ответственности. Ведь статью 286 УК полицейским вменяют в самых разных случаях: от растраты начальником премий, выделенных для подчинённых, до торговли «красивыми» автономерами.

Пытаясь улучшить показатели, полицейские могут «искусственно создавать условия для передачи взятки в виде денег» или запугивать потерпевших по явно бесперспективным делам, чтобы они отозвали заявление. Но самая большая доля сообщений о подобных преступлениях (22 случая из 46, обнаруженных «Вёрсткой») связана с наркотиками. Кроме классических «подбросов», полицейские сами делали закладки, заставляли местных жителей собирать дикорастущую коноплю или трогать пакетики с веществом, предлагали людям «раскаяться» в нераскрытых преступлениях, к которым они не имели отношения, в обмен на зелье.

Во многих случаях полицейские согласны были заплатить своим «агентам», чтобы те поучаствовали в инсценировке преступлений или взяли на себя ответственность за «зависшие» преступления прошлого.

— В приграничной Брянской области зимой этого года участковый за деньги уговорил местного жителя подкинуть своему знакомому порох и патроны, сообщал местный СК. Сделал он это для повышения «показателей результативности и создания видимости эффективности своей работы», утверждается в релизе. Участкового зовут Евгений Ляпин, ему 27 лет, в прошлом он был подающим надежды футболистом, писали местные СМИ. В феврале его взяли под стражу, о результате расследования дела пока не сообщалось.

— На Кубани полицейские в конце 2021 года решили повысить показатели по пресечению «преступлений против государственной власти, связанных с дачей взяток». Для этого они прибегли к необычному способу: выдали местному жителю 15 тыс. рублей и предложили в качестве пассажира прокатиться на автомобиле ГАЗ с пьяным водителем за рулём. Когда машину остановят сотрудники ДПС, «агент» должен был предложить им взятку — и гаишников задержали бы с поличным. Так и произошло. Но впоследствии арестовали и самих авторов схемы. Что стало с делом против сотрудников ДПС, не сообщалось.

— В Северной Осетии начальник полиции одного из районов предложил местному жителю такой сценарий: тот соглашается проехаться на такси с гранатой в пакете, его обнаруживают, задерживают, назначают мягкое наказание за незаконный оборот боеприпасов, а взамен он получает от полицейских 20 тыс. руб. Всё прошло по плану, и «агент» действительно остался в выигрыше. Его приговорили к условному сроку и штрафу в 5 тыс. руб., то есть на участии в комбинации, разыгранной полицейскими, он заработал 15 тыс. Правда, впоследствии приговор отменили, мужчину сочли невиновным, а начальнику полиции Эльбрусу Болатаеву вменили превышение должностных полномочий.

— Похожим образом поступил начальник линейного отдела полиции в аэропорту Тамбова. Чтобы «выявить» факт незаконного оборота боеприпасов, он привлёк «ранее неоднократно судимого мужчину без определённого места жительства», заплатил ему, выдал боевые патроны и попросил пронести их через рамку металлоискателя в аэропорту. Бездомный мужчина был задержан. Но впоследствии его преследование было отменено, а в отношении начальника отдела полиции, напротив, возбудили уголовное дело.

— Под Оренбургом начальник районного уголовного розыска «с целью повышения раскрываемости преступлений прошлых лет» попросил осуждённого из местной колонии за деньги взять на себя ответственность за событие восьмилетней давности — кражу крупного рогатого скота. Когда тот согласился, полицейский позаботился о том, чтобы в деле появился свидетель обвинения: в этой роли он попросил выступить своего знакомого. Обоих — и «обвиняемого», и «свидетеля» — полицейский перед допросами тщательно инструктировал. Но в итоге суд по делу о краже скота вынес оправдательный приговор, а начальника угрозыска осудили на полтора года условно.

Не всегда сотрудников правоохранительных органов интересовали исключительно служебные показатели: часто, по версии СК, они шли на провокации или фальсификации ради наживы.

— В курортном посёлке Янтарный под Калининградом замначальника отдела полиции случайно увидел в чужом прицепе пустующую моторную лодку «с оборудованием для незаконной добычи янтаря». По указанию своего начальника он подложил туда 340 граммов янтаря-сырца. Автомобиль с прицепом и лодку конфисковали, а их владельца вызвали в отдел полиции, где тот под угрозой наказания согласился «подарить» полицейским свою лодку.

— На Камчатке инспектор ДПС, по версии следствия, специально приобретал автомобили с механическими повреждениями, чтобы инсценировать и «выявлять» аварии. Идея была в том, чтобы не только повысить служебные показатели, но и получать страховые возмещения: за восемь подставных аварий полицейский «заработал» 2,2 млн руб.

— В Татарстане начальник отдела полиции инициировал проверки, обыски и изъятие алкоголя в одном из кафе. Чтобы давление прекратилось, «страж порядка» требовал у владельца заведения 1 млн руб.

— Похожим образом действовал и его коллега из Калмыкии, правда, требуемая сумма была более чем на порядок меньше: всего 40 тыс. руб.

Дела о преступлениях, связанных с провокациями или фальсификациями силовиков, распределены по регионам неравномерно. Так, в 56 регионах, включая Москву и Санкт-Петербург, управления СК за последние полтора года вовсе не сообщали о подобных случаях. Зато в ряде регионов было возбуждено сразу несколько таких дел.

Лидирует Тамбовская область с пятью делами за полтора года. В регионе особенно отличился линейный отдел полиции на транспорте: его сотрудники сначала с помощью знакомого бездомного мужчины инсценировали кражу металлических железнодорожных подкладок, спустя год — хищение шлифовальной машинки с одной из железнодорожных станций и, наконец, организовали пронос боеприпасов в аэропорт.

Какая доля случаев провокаций доходит до возбуждения уголовного дела против силовиков, подсчитать невозможно, говорит «Вёрстке» социолог Екатерина Ходжаева. Невозможно оценить и общие масштабы распространения этих практик. В том числе потому, что большая часть материалов оперативно-розыскной деятельности имеют ограниченный доступ и помечены грифом — от «для служебного пользования» до «совершенно секретно».

«И, конечно, нет никаких [специальных] „сугробовских“ методов. Для правоохранителей это „текучка“ — обычная оперативно-розыскная деятельность, оформленная то под контрольную закупку, то под сотрудничество с неравнодушными гражданами», — добавляет социолог.

Что говорит закон

Закон провокации запрещает. В 2005 году Европейский суд по правам человека вынес постановление по делу «Ваньян против России». В 1998 году жителя столичного района Капотня Григория Ваньяна задержали с поличным после того, как он купил пакетик героина для знакомой девушки, которая утверждала, что страдала от ломки. Так как вещество Ваньян приобрёл не для себя и не на свои деньги, милиция сочла, что он фактически продал девушке наркотик. Защита Ваньяна утверждала, что девушка была агентом силовиков.

«Общественные интересы в борьбе против наркоторговли не могут оправдать использование доказательств, полученных в результате провокации полиции, — говорилось в постановлении Европейского суда. — Когда действия тайных агентов направлены на подстрекательство преступления и нет оснований полагать, что оно было бы совершено без их вмешательства, то это выходит за рамки понимания термина „тайный агент“ и может быть названо провокацией. Такое вмешательство и его использование в разбирательстве уголовного дела может непоправимо подорвать справедливость суда». ЕСПЧ счёл, что Россия нарушила в отношении Ваньяна положение Европейской конвенции о том, что каждый имеет право на справедливое судебное разбирательство.

Во исполнение этого постановления в 2007 году в российский закон «Об оперативно-розыскной деятельности» внесли поправки, прямо запрещающие «подстрекать, склонять, побуждать в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий».

В другом деле против России ЕСПЧ настаивал, что любые доказательства преступления, полученные в результате провокации, должны признаваться недопустимыми. А пленум Верховного суда России в 2013 году постановил, что если правоохранители склонили лицо к получению взятки, то действия этого лица не могут расцениваться как преступные.

О недопустимости провокаций говорится и в учебнике для студентов-юристов, выпущенном в 2010 году в Санкт-Петербургском филиале академии Генпрокуратуры.

Что можно считать провокацией

При этом вообще-то провокация в той или иной степени — основной метод раскрытия преступлений, которые исследователи называют «преступлениями без жертвы», говорит социолог Екатерина Ходжаева. Её коллега, приглашённый исследователь Корнелльской школы права Кирилл Титаев, уточняет термин: «Victimless crime — это преступление, от которого никто не страдает. Доволен и тот, кто дал взятку, и тот, кто получил. И тот, кто продал наркотики, и тот, кто купил. Хорошо всем — кроме общественных интересов».

«Конечно, вариант мечты — когда правоохранительные органы сами каким-то образом узнали о готовящейся передаче взятки и берут одновременно и взяткодателя, и получателя. Но такие случаи редки», — продолжает Титаев. Поэтому с выявлением таких преступлений связаны три феномена, которые ранжируются по степени законности и которые часто путают.

— Первая по степени «легальности» категория — это оперативный эксперимент. «Правоохранители знают, что готовится преступление. Устанавливают камеры, туда заранее приходит будущий свидетель. Потом происходит преступление, и виновного берут с поличным. Так строится большая часть нормальной работы, например, по коррупционным преступлениям. Когда уже прозвучало коррупционное предложение и потенциальный взяткодатель или взяткополучатель сообщает о нём в правоохранительные органы. Это нормальная по мировым понятиям, общепринятая практика», — говорит исследователь.

— Второй уровень — провокация. «Она отличается от оперативного эксперимента тем, что в данном случае, если бы правоохранительные органы не создали специальных условий, то не было бы ни преступления, ни покушения на него. И без активности правоохранительных органов человек не встал бы перед выбором: совершать ли или не совершать преступление. Это незаконно в большинстве юрисдикций мира», — поясняет Титаев.

— И третья ситуация — это фальсификация: «То есть прямой подброс. Классическая схема из фильма „Место встречи изменить нельзя“. Да, Глеб Жеглов подбросил Кирпичу кошелёк, который действительно был украден. Но с тем же успехом он мог подбросить и любой другой кошелёк. И это уже тяжкое преступление. Потому что в ситуации провокации человек хотя бы сам делает выбор в пользу совершения преступления, а в случае фальсификации от него вообще ничего не зависит».

«В современной России для большинства коррупционных дел характерен оперативный эксперимент с элементами провокации. А для большинства наркотических дел — провокация с элементами фальсификации», — убеждён Титаев.

При этом специалисты расходятся во мнениях, где проходит грань между работой в легальном поле и провокацией: «Например, сейчас многие онлайн-площадки, торгующие наркотиками, контролируются правоохранительными органами, и те позволяют им работать ради собственных показателей. Владельцы площадок со временем сдают часть своих людей и покупателей, чтобы продолжать работать. Не является ли это формой провокации? Разные эксперты отвечают на этот вопрос по-разному. Силовики говорят, что это обычная оперативная работа», — говорит исследователь.

Отдельно он отмечает провокации в политических делах: «Практика внедрения агентов, которые подталкивают членов объединения к более активным действиям, существует с момента появления политических полиций в 1820 — 1830‑е годы. Дело „Нового величия“, где агент сам написал устав „террористической“ организации, — классический пример дела, которого бы не было, если бы не активность правоохранительных органов».

Зачем они это делают

Провокации и фальсификации чаще всего встречаются в делах по «учётным» преступлениям, говорит «Вёрстке» правозащитник, бывший начальник отдела по надзору за следствием прокуратуры Чувашии Алексей Федяров. Речь о тех преступлениях, которые в ведомстве считают приоритетными для раскрытия и которые приносят статистические «палки». Перечни «учётных» составов УК закреплены в ведомственных приказах, которые закрыты, но составить представление о том, что это за составы, — несложно.

«Наркотики — это интересно всем. Как и взятка — она „учётная“ для всех. Ты можешь выявить преступление, которое, например, нарушает права предпринимателя — и это будет не интересно никому. Воспрепятствование предпринимательской деятельности, создание чиновником каких-то преференций определённому предпринимателю, масса всего, что связано с бизнесом и что вредит бизнесу, — всё это будет неинтересно. Но вот такие вот вещи, как мошенничество, присвоение или растрата, взятка, наркотики, боеприпасы, взрывчатые вещества — они интересны всем. Поэтому за ними гоняются», — объясняет Федяров.

Для оперативников важно понятие АППГ — «аналогичного периода прошлого года». Необходимо, чтобы в новом отчётном периоде показатель раскрываемости был чуть выше, чем в предыдущем. Но не слишком, потому что тогда ещё через год этот высокий показатель придётся как-то преодолевать, говорит юрист.

«И вот когда наступает отчётный период, становятся нужны „палки“. Мне опера притаскивали такие сомнительные дела именно в конце отчётных периодов: в конце кварталов, полугодия — ну и, уж конечно, в конце года. Вся эта ерунда, вся чепуха с провокациями, фальсификациями — она идёт в конце отчётного периода. А теперь представьте себя на месте опера: у тебя есть человек, который, как ты точно знаешь, может продать наркотики, какой-то закладчик или сбытчик. А он никак не продаёт. А у тебя „палка“ горит. И ты придумаешь всё, что угодно, чтобы он продал. Такая же история со взятками. Нужны взятки — а у тебя тупо нет „палок“ по взяткам. И начинаешь уговаривать приставов, гаишников, каких-нибудь ФСИНовцев, врачей. Исключительно ради статистики. Ничего больше не вынуждает, только статистика», — рассказывает Федяров.

Иногда такие действия могут быть связаны со «шкурными» интересами, продолжает юрист: «Когда нужно кого-то конкретного взять, освободить место, какую-то должность, какую-то синекуру. Провокация взятки — почему нет? И люди втираются в доверие, долго ходят вокруг какого-нибудь чиновника, чтобы просто сунуть ему взятку. Записывают это и сажают».

Силовики, рассказывает Титаев, часто легитимизируют свои действия, связанные с провокацией, тезисами в духе устаревшей теории «преступной личности» Чезаре Ломброзоi Итальянский психиатр XIX века, который развивал теорию о врождённой предрасположенности человека к тем или иным преступлениям, которые он неизбежно совершит. Ломброзо считал, что преступники — люди ненормальной психической и физической организации, что выявить их криминальную предрасположенность можно по внешним признакам: например, форме черепа или ушных раковин.×. «Мол, если человек поддался на провокацию — значит, он прирождённый преступник и всегда нуждался в изоляции. Здесь правоохранители, которые практикуют провокации, исходят из того, что выявляют изначально порочных людей», — говорит исследователь.

«Ещё они любят говорить, что существуют виды преступной активности, которые ненаблюдаемы и, таким образом, ненаказуемы. Например, есть страшный босс мафии, который общается с подчинёнными исключительно азбукой Морзе, выстукивая „точки“ и „тире“ пальцами на столе. Нельзя же его привлечь за то, что он стучит пальцами по столу? И в этой ситуации мы ему что-то подбрасываем, допускаем формальное нарушение закона, но исключительно в пользу общественных интересов. Это стандартная легитимация таких действий. При этом всегда имеется в виду, что полицейские абсолютно добросовестны и непорочны», — подытоживает Титаев.

Причина тому, что оперативники прибегают к провокациям и подделкам, — даже не столько пресловутая «палочная система», которая вынуждает силовиков гнаться за показателями эффективности, сколько то, что так просто принято, считает эксперт фонда «Общественный вердикт» Асмик Новикова. «Это просто сложившийся шаблон работы. По моему опыту, оперативники просто не видят в этом никакой проблемы. Они не понимают, что нельзя производить преступность, чтобы раскрывать другую преступность. У нас в практике „Общественного вердикта“ есть уникальное дело, когда нам удалось добиться приговора в отношении следователя. Он сфальсифицировал протоколы осмотра места происшествия и изъятия вещественных доказательств. В суде он прямым текстом говорил, что обычно так в отделе и работают. Подделывать, например, подписи понятых — это типичная вещь».

«К тому же такой метод позволяет очень сильно сэкономить усилия. Здесь как с пытками: проще выбить показания, чем вести нормальную оперативную работу, тщательно отслеживать преступную группу, документируя каждый свой и её шаг, постепенно собирать папку оперативного учёта. Так и здесь: зачем профессионально делать свою работу, когда можно просто „организовать“ две контрольные закупки?» — поясняет Новикова. А ещё, по её словам, для некоторых это удобный способ дополнительного заработка: «Спровоцировать преступление, задокументировать его, а потом „продавать“ прекращение дела».

А где в этом всём ФСБ

Кроме органов внутренних дел, оперативно-розыскной деятельностью могут заниматься сотрудники ФСБ, а в специфических случаях — сотрудники Федеральной службы исполнения наказаний, Федеральной таможенной службы, Службы внешней разведки. Так или иначе, основной массив работы приходится на МВД и ФСБ. Сотрудники последней, например, согласно релизам СК, выявили абсолютное большинство преступлений, связанных с провокациями и подбросами со стороны полицейских, о которых мы пишем выше.

Тем не менее, сколько-нибудь свежих сообщений о том, чтобы в аналогичных деяниях обвиняли самих сотрудников ФСБ, «Вёрстка» не нашла. Хотя такие случаи, бесспорно, есть, соглашаются опрошенные «Вёрсткой» эксперты.

Так, о фальсификациях заявляли адвокаты бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева и бывшего губернатора Кировской области Никиты Белых. В обоих случаях чиновникам под контролем спецслужбы передали сумки с большими суммами денег — и в обоих случаях они, по версии защиты, на самом деле не знали об их содержимом. Обеими операциями руководил генерал ФСБ Олег Феоктистов, который в 2010‑е считался одним из самых влиятельных силовиков в стране и который, как считается, стоял за арестом Дениса Сугробова из МВД по обвинению в массовых провокациях и фальсификациях оперативных материалов.

«Чекистов боятся все. Тех же судей назначают только по согласованию с ФСБ, кандидатуры на все крупные должности утверждаются ФСБ. Даже если у них что-то подобное происходит, то это их внутренние игры. А милиционеры — расходный материал. Чего их жалеть?» — поясняет старший партнёр адвокатского бюро Q&A, бывший следователь СК по особо важным делам Сергей Токарев.

«Скорее всего, полицейские, которых преследуют за это, делятся на две категории: либо это самые низовые звенья, либо это „крупняк“, который нужно было сместить, чтобы освободить должность. Ему предлагали уйти самому — он не ушёл. А должность кому-то очень нужна. И таким вот образом его убрали», — предполагает Федяров.

«А сотрудники ФСБ, на мой взгляд, этим грешат, как и все опера. Я бы сказал, что типичный полицейский опер, например, БЭПа — он гораздо более чётко соблюдает закон. Потому что к нему гораздо более высокий порог требований, чем к оперу ФСБ. Те как раз живут в парадигме, что всё, что они напишут, будет протащено в суде. Оправдательных приговоров по делам, которые расследуются или курируются ФСБ, нет. Я просто таких навскидку не припомню — да и не навскидку тоже. Поэтому и нет дел в отношении оперов ФСБ: они вершина цепочки хищников. Условно говоря, это лев в прериях. Кто покусится на него? Только какой-нибудь другой лев. Вот и всё», — заключил юрист.

Впрочем, Кирилл Титаев приводит более прозаичное объяснение: «Сравните количество дел, которые ведёт МВД, и количество дел, которые ведёт ФСБ. А также количество сотрудников обеих структур. И потом, у ФСБ гораздо больше возможностей свои дела «секретить».

Обложка: Дмитрий Осинников

Маргарита Алёхина