«Сижу, наблюдаю, веду свою маленькую подрывную деятельность»

Война с Украиной наложила на российских бюджетников и сотрудников госорганов новые обязательства: разносить повестки, распространять в личных соцсетях материалы в поддержку «спецоперации», сдавать деньги в пользу Донбасса.

Но среди госслужащих и бюджетников есть и те, против войны и не готовы идти против собственных убеждений. Одни сопротивляются давлению, пытаются вести просветительскую работу и повлиять на ситуацию в меру своих возможностей. Другие просто хотят делать ту работу, которую считают полезной, и не заниматься пропагандой или цензурой.

«Вёрстка» расспросила сотрудников государственных организаций о том, как им живётся и работается на фоне войны, что они делают, чтобы не идти на сделки с совестью, и какая атмосфера царит в их учреждениях в последний год.

Этот материал мы подготовили совместно с «Антифондом». Его команда занимается юридической помощью в трудовой сфере людям с антивоенной позицией.

Имена героев изменены из соображений их безопасности

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

«Глава администрации сказал, что у нас план по раздаче повесток»

Жанна, Санкт-Петербург

Я работаю в администрации одного из районов Санкт-Петербурга. Когда началась война, в нашем учреждении, как и во многих других, стали собирать деньги в поддержку «ЛНР» и «ДНР». Ответственный за это сотрудник подходил к каждому со списком и отмечал.

У начальников отделов просили одну сумму, у специалистов — другую. Для каждого уровня работников была своя такса. Я спрашивала у коллег: куда пойдут эти деньги, что будет, если не сдать? Внятных ответов не было. В общем, собирали то ли на войну, то ли на беженцев, то ли на гуманитарную помощь.

Будут последствия для тех, кто не сдал, или нет — никто не понял. Но все шушукались о том, что начальники давят на подчинённых разными способами, запугивают, уговаривают.

Многие поддались и сдали деньги, но не все. Я отказалась платить, решилась сказать «нет». Поняла, что в мои годы у меня больше нет ни сил, ни времени на то, чтобы бояться. Будь что будет. И ничего не было.

Однажды, вскоре после начала мобилизации, я заметила, что одна из коллег сидит поникшая, с глазами на мокром месте. Оказалось, её муж — военный. Она была вся на нервах в ожидании повестки. Инструкций, как спастись от мобилизации, тогда ещё толком нигде не было. Я посоветовала ей обратиться в правозащитную организацию «Агора». Оказалось, сотрудница не знала о существовании таких организаций и даже не думала о том, что можно попробовать не участвовать в войне и защитить свои права.

Когда началась активная мобилизация, к раздаче повесток стали привлекать и наших сотрудников. В начале октября, перед выходными, нам так и сказали: «Завтра все выходим на работу — разносить повестки». Даже разослали соответствующий приказ по учреждению. Но я сверилась с Трудовым кодексом и убедилась: чтобы отправить человека работать во внеурочное время, нужно получить его письменное согласие. Так что я поняла, что могу смело не приходить.

Остальным руководство сказало, что у нас есть план по раздаче повесток. Сотрудников разделили на группы, выдали им адреса, раздали по пачке этих бумажек, проинструктировали, как их вручать, — и отправили «в поле».

Коллеги организовали специальный чат и в нём писали, кто и сколько повесток раздал: дверь открыли столько-то человек, вручено родственникам столько-то повесток, лично под роспись — столько-то.

После выходных коллеги продолжили разносить повестки — нам их доставляли прямо в администрацию из военкомата. До работы, после работы и вместо работы сотрудники обходили квартиры. Тратили деньги на проезд, теряли время, которое могли бы провести с семьёй.

Учёт врученных повесток вёлся очень хаотично. Бывало так, что на один адрес приносили по несколько повесток. Человек открывал дверь и говорил: «Вы заебали, уже пятый раз приходите». Не раз выяснялось, что повестку выписывали на человека, который уже умер. Кому-то потом приходилось объясняться с его родственниками. Встречались и повестки на женщин, но их никогда не вручали, было указание сдавать их обратно.

Коллеги были в шоке от всего происходящего. Конечно, ни молоденьким девочкам, ни возрастным женщинам с больными ногами не хотелось после работы по темноте ходить по незнакомым домам. Но они всё равно шли, «начальник же сказал».

Я пыталась поговорить с некоторыми. Спрашивала: «Что ты делаешь, зачем в нерабочее время ходишь по чужим подъездам? Вас же там по башке стукнут. А если что-то случится, никто не будет за вас отвечать». Но они возражали мне одинаково: «Нам сказали или идти раздавать повестки, или увольняться».

Одну коллегу я буквально взяла за руку и сказала: «Ты же свободный человек!». А она мне: «У меня кредиты, куда я пойду?».

Конечно, есть и те, кто находит способы не выполнять таких поручений. Я знаю, что некоторые не разносили повестки, а просто сами отрывали корешки и сдавали их начальству для отчёта. Но большинство сотрудников всё же выполняют то, что им сказали, причём с рвением. Например, если подъезд закрыт, ждут кого-нибудь, кто откроет. Среди моих коллег были те, кто попал на видеозаписи домофонов. Эти ролики потом выкладывали в телеграм-каналах, над ними потешались, их проклинали.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

«Сказаться больным, уехать на дачу — что угодно, чтобы саботировать»

Анна, Пермь

Я занимаюсь историческими исследованиями в культурном бюджетном учреждении в Перми. Раньше, ещё до войны, начальство иногда просило нас выходить на какие-то митинги, организованные властями. Но это не преподносилось как приказ — скорее как просьба. Я на подобные мероприятия не ходила.

Теперь эти просьбы начальства стали более настойчивыми. Помню, когда началась «спецоперация», я увидела в местном СМИ репортаж с провластного митинга. В первых рядах на фото было несколько моих коллег. Я слегка обалдела. Потом выяснилось: сотрудников, которые в тот день работали, заставили идти на мероприятие. Сама я была в отпуске. Но, думаю, вряд ли бы согласилась участвовать в чём-то подобном, даже будь я на рабочем месте. Я точно знаю: в митингах можно не участвовать. Сказаться больным, занятым, уехать на дачу — что угодно.

Правда, требованиями выходить на митинги всё не ограничивается. Сегодня пропаганду часто пытаются продвигать за счёт людей, работающих в госорганизациях. Например, недавно в нашем учреждении выбрали нескольких работников, которые должны публиковать в своих соцсетях провластные и провоенные материалы — то, что лично я называю зеданутой хернёй.

Официального приказа об этом не было. Но в базе документооборота появился документ, который называется «форма для репоста». В этой форме мы должны были указать свои ники в телеграме, оставить ссылки на соцсети. Предполагалось, что в этом же документе мы будем оставлять ссылки на свои провоенные публикации.

Я оказалась среди сотрудников, которых выбрали для участия в этом «проекте». Было понятно, что с такой системой учёта схитрить не удастся. Помимо прочего, к нашим аккаунтам выдвинули требования: имя и фамилия владельца должны быть настоящими, на аватарке — реальное фото, на котором видно лицо.

Не понимаю, почему меня включили в список участников. Есть ощущение, что начальство специально выбрало молодых девушек, которые негативно относятся к войне. Это стало последней каплей: я написала заявление об увольнении и скоро заканчиваю работать в этом месте.

Очень горько от того, что приходится уходить. Я старалась делать важные исследования, которые приносили бы пользу краю, в котором я живу. Вкладывала в работу много сил. А теперь приходится расставаться с любимым и хорошим делом из-за того, как начальство относится к сотрудникам, а государство — к бюджетникам.
Когда я сказала, что ухожу, мой непосредственный руководитель и коллеги, с которыми я дружу, огорчились. А директор просто молча подписала заявление.

Из-за потери дохода я тоже переживаю. У меня есть вторая работа. Возможно, удастся договориться там о большей занятости и увеличении зарплаты. В любом случае денег у меня станет меньше, чем раньше. Не исключено, что придётся даже попросить помощи у семьи. Но лучше я урежу расходы и буду экономить, чем публиковать пропагандистские материалы ради сохранения тёплого места и карьеры.

«Военной цензурой не занимаюсь и не хочу»

Дмитрий, Москва

Я работаю в структуре Роскомнадзора. Это исполнительный орган власти, он контролирует, как соблюдается закон — а скорее, воля государства — в интернете. Я занимаюсь мониторингом сети и анализом информационных материалов на предмет их юридической допустимости. А вот военной цензурой я не занимаюсь и не хочу.

На работу в такое место меня загнали реалии современной жизни в России: бедность, безработица, экономическая стагнация, инфляция. Меня, естественно, смущала перспектива работы в организации, о которой я раньше слышал только плохое, особенно в такие времена, как сейчас. Но как раз из-за этих времён вариантов заработка становится всё меньше, выбирать не приходится. РКН — один из немногих работодателей, которые выросли на фоне общей деградации экономики.

Так что я решил пойти в РКН и хотя бы посмотреть, что это вообще такое. Но не заниматься на ней тем, чем мне заниматься противно.

В моей работе много плюсов. Стабильная зарплата, денежные премии, ДМС, качественное обучение, бесплатный психолог раз в неделю. Плюс к этому ещё и бронь от мобилизации.

В организации работает больше 5 тысяч сотрудников из разных регионов. В основном это молодые люди, настроения среди них встречаются самые разные. Одни поддерживают «спецоперацию», другое — против. Но у большинства коллег позиции по этому вопросу никакой нет. Они просто выполняют свою работу, строят карьеру и не чувствуют никаких изменений.

Я бы не сказал, что нас пытаются привлечь к распространению Z – пропаганды. Скорее с нашей помощью пытаются создавать видимость, будто эти идеи популярны. Сомневаюсь, что это эффективно. Что касается сборов средств на нужды Донбасса — от участия всегда можно отказаться.

До того, как я пришёл работать в РКН, у меня не было никакой позиции по поводу цензуры. Я просто не очень много про неё знал. Когда обыватель слышит слово «цензура», он обычно первым делом думает про цензуру военную или политическую. Но ведь есть ещё ограничения на распространение детской порнографии, продажу наркотиков, рекламу алкоголя и табака, материалы с призывами к самоубийству и преступлениям, разжигание межнациональной и межконфессиональной розни.

Сейчас я думаю, что разумная цензура необходима — есть материалы, которые действительно могут навредить, и их распространение стоит ограничивать. При этом есть очевидная проблема — беспринципность механизмов, которые управляют цензурой.

Например, есть статья 3 закона о СМИ. В ней говорится о том, что цензура СМИ недопустима. При этом блокируются страницы изданий, транслирующих информацию, не соответствующую позиции государства.

В то же время статья 354 УК РФ перечисляет наказания за призывы к развязыванию войны, а на главных государственных телеканалах ведущие брызжут слюной, доказывая необходимость бомбить «международных партнёров».

Есть и ещё одна важная проблема с цензурой. Люди борются с распространением запрещённой информации, но, как правило, не задумываются о том, почему эта информация вообще распространяется и становится популярной.

Политики считают, что наличие «девиантной» информации в интернете — например, пропаганды жестокости или массовых убийств — может приводить к деструктивному поведению, делать такие идеи более популярными. Но мне кажется, первопричина — это реальность, с которой мы сталкиваемся офлайн.

Всё та же бедность, недоступность образования, политическая нестабильность, отсутствие перспектив. Меня они подтолкнули к работе в РКН, а кого-то они подталкивают к деструктивному поведению. Люди от отчаяния ищут преступные способы заработка, занимаются экстремистской деятельностью, думают о суициде. Интернет— лишь зеркало нашего общества.

После окончания «спецоперации» все эти проблемы никуда не денутся, и их нужно будет решать. Какой будет цензура в этой новой реальности — я не знаю. Но мне хотелось бы, чтобы она основывалась на принципах демократии и общественной пользы.

«Антифонд» помогает людям, которые столкнулись с проблемами на работе из-за антивоенной позиции. Если на вас оказывают давление или к чему-то принуждают, вы можете обратиться в юридический бот фонда.

Иллюстрации: Дмитрий Осинников

Редакция «Вёрстки»